Я снова приблизился к сразу насторожившейся, слегка прижавшей уши лошади и, зажимая между колен, приподнял копыто правой передней ноги: подкова старая. Правда, копыто, вроде бы, недавно перековывалось – обкусанные кончики подковочных гвоздей, похоже, не так побиты камнями, как на других копытах.

 «Или это желаемое? – продолжал раздумывать я: – Подкова «захлопала» и ее прибили, подтянули по-новому? Нападение у торгового центра было дерзким, тщательно спланированным, хладнокровно совершенным. Хулиганистый чабан на это не способен. Да и этот салонный прилипала, Отелло хренов, вроде бы мало походит на профессионала, на хладнокровного убийцу. Хотя… почти все убийцы, с которыми я имел дело мало походили на злодеев. И все равно маловероятно. С чего это я связал косые взгляды с событиями в райцентре? На его месте я тоже не выгибался бы в реверансах. Аспиранткой Османкулов увлечен, ежу понятно! Вон как перышки чистит, бреется, говорят, чуть ли не через день. Заставь меня самого побриться в горах за просто так! А сегодняшний взгляд коллектора? Причина его? Было, что ль, беспардонное ухаживание за аспиранткой с моей стороны? Или от меня за версту несет прожженным юбочником? Смешно, ей Богу!

 Ну, ее, к такой-сякой матери, подозрительность эту! – отмахнулся я от беспокоящих мыслей, отходя от лошади: – Может прав приятель Леха, что оперативник – это диагноз? В смысле болезненного воображения?!»

– Равшан сегодня уезжает, – сообщил мне Никитич, заполняющий какую-то ведомость. – Басмач какую-то там ему работу подыскал. Обойдемся. Очень вовремя ты приехал.

 «Вот так новость! – снова стал думать я: – Сматывают удочки, что ли? А чего медлили, дрова рубили? Но если на голове у них шапка горит, если позавчера в райцентре были они, то с чего вся эта бодяга? Зачем им на ночь глядя ехать куда-то, зачем им в райцентр, кипящий сейчас розыскными страстями, где сейчас куда ни плюнь – попадешь в озабоченную милицейскую физиономию? На месте преступников я бы сидел бы сейчас и сидел в теплой компании гляциологов. А чего не сидеть-то? Повода для беспокойства у них нет, фантазий моих на тему торгового центра они услышать не могли. Нет, не похоже все это на преступников! Может, действительно, с работой-то? Хоть и затемно, преспокойно доедут до юрты Басмача, слопают чего-нибудь домашнего, бузы151 выпьют от пуза. Благодать! Чего здесь ехать-то – полтора, два часа? Переночуют, и в райцентр! Интересно, какую такую работу смог найти Басмач этому ши… шиш… тьфу, этому кукишу, что он оставил свой объект вожделения?»

– Равшан, возьми табель. Я его за двенадцать дней заполнил. В бухгалтерии тебя рассчитают, а за питание потом разойдемся. Не забудь, – подал листок Османкулову Тренев.

 «А, все-таки, все-таки в мозгах-то свербит, – поглядел я вслед отъезжающим: – Надо бы смотаться в милицию к Молдокулов и переговорить с ним об этом дуэте – пусть приглядится. Если что – куда им деваться-то? Личности известны».

 Вечером, отдав должное преферансу, оставив Никитича с Балаянцем перетирать какой-то научно-производственный вопрос, я подсел в соседнее «купе» к Ольге. Она читала питерский журнал, опубликовавший подборку стихотворени1 Му-му.

– Ну, и как? Нравится? – прикручивая зачадивший фитиль керосиновой лампы, попытался я нащупать тему для разговора.

– По-моему стихи очень хорошие. Он тоже в МГУ учился?

– Не, Гера питерский геофак заканчивал. Интересно, – поинтересовался я, – в Хибины сейчас студентов геофака МГУ возят?

– В Хибины теперь только мерзлотоведы и гляциологи ездят, – оживилась аспирантка. – Все остальные в Калужской области сидят, в Сатино: и после первого, и после второго курса. Скучища, по-моему! Правда, геодезическую практику наш курс умудрился все же в Крыму, на базе геологического факультета пройти.

– В Крыму, в Прохладном, недалеко от обсерватории? – обрадовался я.

– Ага!

– В Бахчисарай, в Чуфут-Кале втихаря бегали, яблоки по соседству воровали?

– И бегали, и воровали! – засмеялась Ольга. – И преподаватели грозились, что если у кого в палатке найдут яблоки, то сразу же отчислят! Так затаившись и похрустывали по вечерам!

– А сюда балаянцевский папаша протекцию делал?

 Отцом Балаянца был известный ученый-гляциолог, профессор МГУ Эрванд Суренович Балаянц. Сдавал я ему как-то экзамен, будучи студентом.

– Он самый. Меня же интересуют долинные ледники альпийского типа: ни на Алтае, ни тем более на Полярном Урале, сам знаешь, похожего практически нет. На Кавказе тоже сейчас не очень-то – баз нет, исследования почти не ведутся, а о Памире и говорить не приходится. Одним словом, за то, что я здесь – Эрванду Суреновичу спасибо.

– А в Швейцарию что? С факультета, я знаю, там бывают.

– В Швейцарии чтобы столько на леднике посидеть, уйму денег надо!

– Ну и специальность же ты выбрала – по полгода во льдах безвылазно! – посочувствовал я ей. – Соскучилась, наверное, по лету-то, по настоящему лету?

 Подперев ладонью голову, Ольга мечтательно прищурилась:

– Да… лето… дача, вечерняя свежесть после дневной жары, полуночные посиделки, – улыбнулась она, – и тишина, непривычная после суматошной Москвы тишина: лишь лай собак где-то там в поселке, да шум последних электричек за лесом… Если честно, соскучилась!

 Ни с того, ни с сего, сам себе удивляясь (откуда это только все берется? Может раскрытый на столе журнал со стихами Му-му, может славная девчонка с погрустневшими от воспоминаний глазами спровоцировали? Да, и не плебеем же прикидываться, в конце концов!), я прочел:

 Осторожно, словно боясь спугнуть, Ольга повернулась ко мне.

 Потрепал я уши лежащего у нас в ногах пса. Пиня, радостно зевнув во всю розовость пасти, дробно застучал хвостом по полу.

 Перевел я взгляд на Ольгу.

 Мы одновременно посмотрели на отполированную штанами до блеска лавку, на которой сидели и машинально, одномоментно отодвинулись друг от друга. Балаянц, привлеченный изменившейся ритмикой разговора, посмотрел в нашу сторону, но ничего не заподозрив, вернулся к беседе с Треневым.

– Кто это написал? – поинтересовалась Ольга, пытливо рассматривая объявившегося вдруг на леднике мастера художественного слова.

– Из «Московского комсомольца». Знаешь, на их сайте есть раздел, где публикуют интересные подборки стихов. Тихо, – обратив вдруг внимание на собаку, понизил я голос. – Под окном кто-то…

 Задремавший было пес, навострив уши, и, оскалив клыки, тихо рычал.

– Наверное, лошадь под окном ходит. Или солонгой161, – прислушиваясь, сказала Ольга. – Я видела его сегодня за домиком в камнях, где мы мусор складываем. Вот уж не думала, что он так высоко заберется!

 Я достаточно хорошо знал чабанских собак – на лошадь или какое другое животное они рычать не станут. Если бы под окном оказался посторонний человек, то пес залаял бы.

 Мысль лихорадочно обозначилась: – «Значит кто-то знакомый псу, которого он не любит? Османкулов? Какого ляда ему здесь?»

– А Равшана Пиня не любит, – добавила вдруг в строку Ольга. – По-моему, у них с Пиней это взаимно.