— Андерсон, где ты, блядь, находишься? — я слышу, как она кричит мне из кухни, и, собрав прокладки, толстые от моего освобождения, выхожу за дверь.

Когда я возвращаюсь на кухню, Поппи не смотрит на меня, а нетерпеливо постукивает пальцами по столу. — Отвези меня обратно, — говорит она, вставая, чтобы потянуться.

Я опускаю глаза вниз, туда, где скрывается ее грудь за футболкой, и с изумлением вижу два маленьких кружочка влаги вокруг сосков.

Она тоже смотрит вниз.

— Ах, это, — смущенно говорит она, слегка поморщившись. — Я пытаюсь отлучить Рен от груди. вот и подтекает молоко.

Мне неприятно видеть, как ей больно, но это очевидно, когда она осторожно прикасается к одной из своих грудей.

Они так сильно набухли и налились молоком.

Мой член снова твердеет в штанах.

— Подожди здесь, — говорю я. — Я принесу тебе салфетку.

— Все в порядке, — говорит она.

— Нет, это не так, — настаиваю я. — Просто подожди, пока я принесу тебе салфетку.

Ее щеки слегка покраснели. — Я же сказала, не надо! — жалуется она.

Но тут я вижу, как она снова вздрагивает. — Перестань быть такой упрямой соплячкой, — резко говорю я ей и чувствую, как зверь внутри меня выпускает свои когти. — Позволь мне позаботиться о тебе.

Поппи выглядит потрясенной. — Ты не мой отец, — дразнит она, и я вижу, что она вот-вот потеряет свой маленький котячий нрав.

И я чувствую, как мой самоконтроль окончательно разбивается на миллион осколков.

— Я — папочка, который позаботится о тебе, — выкрикиваю я, прежде чем успеваю остановить себя. — Либо ты сама будешь доить свою грудь, либо я буду доить ее за тебя.

У Поппи отпадает челюсть. — Ты что, с ума сошел?! — вскрикивает она, но я уже шагаю к ней. Стоя во весь рост, я возвышаюсь над ней, но она не выглядит испуганной.

А должна бы. Потому что я думаю, что меня только что вывели из себя.

— Я серьезно, Поппи, — говорю я. — Я больше не позволю тебе страдать.

Ее большие глаза расширяются, когда я кладу обе руки на столешницу рядом с ней, удерживая ее на месте. Она взвизгивает.

— Что ты собираешься делать?

— Сцеживать молоко, — говорю я.

— Отойди от меня, Андерсон, — кричит она, но я хватаю ее за волосы, накручиваю длинные волны на свой кулак, а затем грубо толкаю ее бедрами, пока она не упирается в край кухонной столешницы.

Она в ловушке.

— Я убью тебя за это! — визжит она, но я лишь слегка дергаю ее за волосы.

— Я убью вас за это, сэр, — поправляю я ее и, щелкнув пальцами, расстегиваю одну из пуговиц и беру в руку ее левую грудь.

Она тяжелая в моих руках, а мой член снова толстый и твердый. Я упираюсь бедрами в Поппи, вжимаясь в нее. Я вижу, как на ее щеках вспыхивает гнев.

Мои глаза прикованы к ее тугому маленькому соску, но я вижу, что ее дыхание сбивается, и она быстро дышит. Я собираюсь слить ее молоко и взять ее, хочет она этого или нет, но я чувствую, как трепещет ее сердце, как оно колотится о ее прекрасное горло.

Но ее тело ответит мне, иначе.

Я осторожно провожу большим пальцем вперед-назад по ее соску, и в ответ слышу тихий придушенный стон.

Другой рукой она пытается дать мне пощечину, провести ногтями по лицу. Но от этого мой член становится только тверже.

— Не трогай меня, Андерсон! — прошипела она, но я покачал головой.

— С этого момента только мне будет позволено прикасаться к тебе, — отвечаю я.

Другими пальцами я обхватываю ее грудь. Она твердая и тугая под моими пальцами, налитая ее молоком. Неудивительно, что ей больно.

Я снова провожу большим пальцем по ее соску, но из него вытекает лишь крошечная капелька молока. Вся ее тяжелая грудь ноет и требует моего прикосновения, чтобы выпустить молоко.

— Я никогда не позволю тебе прикасаться ко мне, — сердито говорит она.

— Ты не сможешь меня остановить, — говорю я ей. Боже, как мне нравится, как молоко стекает по ее сиськам, скатывается переведено Pandora's sins по каждому идеальному изгибу.

Я настолько захвачен своей потребностью доить ее, что не замечаю, как ее маленькая ловкая рука тянется к одному из бокалов с вином на стойке. Одним быстрым движением она поднимает сверкающий бокал и с треском разбивает его о стол и режет мне руку зазубренным краем.

Затем она вырывается из моей хватки и бросается к двери, держа в руках разбитую ножку, как оружие.

— Не подходи ко мне! — кричит она, ее губы дрожат.

Но я не намерен больше никогда ее отпускать.

Я поднимаю бровь, не обращая внимания на кровь, просочившуюся сквозь рубашку. — Поппи, ты ведешь себя как избалованная дрянь, — холодно говорю я. — А теперь положи это и иди сюда.

— Или что? — сердито говорит она. — Что ты собираешься со мной сделать?

— Посажу тебя к себе на колени, — прорычал я. — Мне давно следовало взяться за тебя, Поппи, — ее челюсть отпадает, серые глаза сверкают на меня.

— Как ты смеешь, Андерсон! — гневно заявляет она. — Я всегда думала, что нравлюсь тебе!

— Нравилась, малышка, — безразлично сказал я — Но я все равно возьмусь за тебя,

Я обхожу стол, кровь течет из моего пореза, и делаю шаг к ней

Андерсон сошел с ума. Иначе не объяснить, почему он вдруг ведет себя как неуправляемый пещерный человек. Я знаю его почти всю свою жизнь и никогда не боялась его. Но когда он, словно хищник, быстрым и неожиданно ловким движением обходит стол, я вскрикиваю и направляю на него сломанную ножку бокала.

— Ты поранишься, — жестко говорит он и в несколько шагов настигает меня, хватая за руку. В отчаянии я бью его, чтобы он остановился.

Но он не останавливается. Зазубренный край стекла рассекает его ладонь, оставляя за собой яростный след крови. Я ахаю от увиденного, и он тут же вырывает у меня ножку бокала. Моя челюсть отвисает.

— Как ты смеешь трогать меня, Андерсон! Я могу поранить себя, если захочу!

Он качает головой, мускул на его челюсти дергается.

— Нет, ты не сделаешь этого, Поппи.

В ярости я оборачиваюсь к его идеальным, удостоенным наград кустам роз. Каждый год я устраивала фотосессии Переведено Pandoras sins перед ними, и он никогда не жаловался, даже если они немного мялись или когда в этом году Рен сорвала один бутон.

Но я знаю, что он их обожает. И я в бешенстве. Я начинаю рвать кусты, вырывая цветы, я намеренно колю пальцы и руки о шипы, проворачиваю руку так, чтобы шипы оставили рваную линию до самого локтя. Кровь мгновенно выступает на коже, и на мгновение я с любопытством смотрю, как она стекает по руке. Затем слышу низкое рычание.

— Это было глупо, Поппи.

Андерсон хватает меня одной огромной рукой и тащит к обеденному столу. Я пытаюсь вырваться, но это как пытаться вырваться из капкана. Он слишком силен. — Отпусти меня! — воплю я, но Андерсон садится на стул и перекидывает меня через колено. Я слышу резкий треск ткани и поднимаю глаза, чтобы увидеть, как он рвет рукав своей рубашки на полоску, затем ловко обматывает тканью рану, которую я ему нанесла.

— Этому пора положить конец, — говорит Андерсон. — Твое поведение вышло из-под контроля, малышка. Мне следовало заявить о своих правах на тебя ещё давно.

— О чем ты говоришь? — я визжу, пытаясь вырваться из его хватки, но он прижимает мой лицом к своим ногам одним локтем. Другой рукой он задирает мое платье, его пальцы задерживаются на моих бедрах.

На мгновение я смущаюсь, что на мне большие, самые бабские трусы из всех когда-лтбо существовали, они закрывают абсолютно все, глупо смущаться из-за этого, учитывая то, как он удерживает меня на своих коленях. Но он издает низкий и полный нужды стон

— У тебя такое красивое тело, Поппи.

Я чувствую нежелательное наслаждение, настолько нежелательное, что начинаю яростно бить его ногами по ногам. — Отпусти меня!

Андерсон сильнее придавливает меня локтем. — Не думаю, что отпущу, Поппи. Думаю, я отшлепаю твою маленькую непослушную попку, а когда я закончу, ты скажешь "спасибо, папочка".