Самиздатские переводы книг Берна появились в Союзе еще в конце 70-х в числе первых зарубежных психотерапевтических бестселлеров. Книги Берна воспринимались тогда почти как откровение в психологических и «эзотерических» кругах, в то время более перемешанных, чем сейчас. А когда появился анонимный машинописный перевод «Психологии судьбы», неслышное «Ах!» на несколько лет зависло в ноосфере столиц.

У одних это «Ах!» было выражением восторга новым, внезапно открывшимся видением человека и его судьбы. Другие были обескуражены и удручены ощущением фатальности, неодолимости последствий «семейного программирования». А кто-то невольно воспринимал книги Берна как индульгенцию: «Это делаю не я, это делает мой скрипт».

Постепенно увлечение Берном как пророком или просто модным писателем стало сменяться попытками разобраться в содержании. В Москве наиболее серьезная группа психологов и врачей, стремившихся глубоко разобраться в наследии Берна (Н. Петров, А. Спиваковская, В. Смехов и др.) обреталась в практически недоступной непосвященным лаборатории психологического факультета МГУ (знаменитая «Погодинка 20», руководимая В. Столиным и заботливо оберегаемая тогдашним деканом психфака профессором Бодалевым).

Берн пишет увлекательно и часто забавно, предельно понятным языком, ориентированным на широкий круг. Правда, иногда с осторожной оглядкой на круг узкий – больше психоаналитический, чем академический. Осторожность оказалась разумной – он вошел в историю психотерапии ХХ века как классик, а не как популяризатор.

Редкая, для классика, (и обманчивая) простота языка и легкость слога (в чем-то родственного слогу К. Воннегута, напечатавшего восхищенный отзыв на книги Берна) нисколько не отменяет факта, что на самом деле Берн – «темный писатель». Неясности в понимании произведения Берна имеют двоякое происхождение. С одной стороны, как справедливо отмечает М. П., все опубликованные послеперестроечные пересказы «Психологии судьбы» неаутентичны. С другой стороны, даже те немногие, кому посчастливилось прочитать ходивший по рукам еще в 80-е годы вполне добросовестный, но литературно необработанный перевод часто испытывают замешательство и задают на учебных группах недоуменный вопрос: «О чем это, что здесь главное?».

Если возвращаешь, как преподаватель, этот вопрос группе, то версии ответов участников содержат верные частичные аспекты смысла. Однако эта россыпь смысловых акцентов так и остается россыпью и не указывает на сущностное ядро построения Берна. Действительно, что главное – сказки, в которых ребенок узнавал себя и старался предугадать свое будущее, или скриптовые регуляторы: родительские запреты, предписания, провокации, закрепляющиеся затем на долгие годы? Или сопоставление жизненных стилей неудачников и удачников, «лягушек» и «принцев»? Или о'кей и не-о'кей чувства, «купоны», жизненные позиции? Обычно на этой стадии дискуссия на учебной группе заходит в тупик, и все высказанное представляется главным. Но что же все-таки самое главное, где ось, корень, смысловой эпицентр подхода? Интересно, что мог бы ответить сам Берн, если бы согласился выразить в двух словах сущностное ядро своей доктрины?

Берн умер в 1972 году. И теперь каждый трансакционный аналитик вправе предполагать, каким был бы ответ Берна, хотя может быть, он бы просто отшутился.

Нам, с коллегой Е. Соловьевой, соавтором нашего учебного курса, интегрирующего ключевые направления современной психотерапии, понадобилось несколько лет, чтобы ответить самим себе на этот вопрос.

Если бы потребовалось буквально в двух словах выразить существо учения Берна, то этими двумя словами были бы гегемония Взрослого.

Если же не ставить экстремально жесткие ограничения лаконичности, то в сжатом выражении, в нескольких фразах, суть подхода Берна мы выразили бы так:

Главное – это то, что Внутренний Ребенок отца или матери, или заменяющих их людей велит реальному, настоящему ребенку, сыну или дочери: «Будь таким, как я хочу». Это настойчивое требование одного Ребенка (Внутреннего) другому (настоящему) называется скриптованием и противоположно воспитанию, которое осуществляют Взрослый и Родитель матери и отца. Повторяясь многократно, это внушение одного Малыша, адресованное другому, запечатлевается в виде скриптовой программы и предопределяет негативные аспекты судьбы.

Все прочие понятия, составляющие смысловую ткань подхода Берна – скриптовые регуляторы, значимые сказки детства, семейные игры и семейная тема, расплата, о'кей поведение – термины, помогающие описать технологию осуществления этого главного тезиса.

Умение родителей заботиться о себе, то есть самим удовлетворять потребности своего Внутреннего Ребенка – благотворно. Но это совсем не то же самое, что удовлетворять эти потребности (потребность во власти, в чувстве превосходства, любви, заботе…) за счет и посредством дочери или сына. Чем чаще в жизни семьи актуализируются эпизоды гегемонии Внутреннего Ребенка родителей, тем более деструктивен скрипт детей и неблагополучна их судьба.

Берн создал впечатляющую развернутую картину, показывающую как человек, вместо того чтобы руководствоваться зрелыми автономными решениями (гегемония Взрослого) снова и снова «срывается в скрипт», или, хуже того, постоянно живет по велению скрипта. Это значит, что, совершая неудачные, нелепые, компульсивные поступки, он повинуется давно отзвучавшим, но запечатлевшимся голосам детского начала парентальных фигур.

Берн тщательно разработал понятийный аппарат, позволяющий описать процедуру скриптования (семейное программирование) и его последствия. Что же касается собственно терапии и самого главного в ней – отключения скрипта («электрода»), то Берн ограничивается упоминанием только весьма общей, почти абстрактной схемы. А именно, Родитель психотерапевта замещает на время психотерапии исторически сложившегося Родителя клиента, 1) чтобы на это время защитить от скриптовых злоупотреблений Ребенка клиента, и 2) чтобы Взрослый клиента мог заключить терапевтический контракт и вступить в конструктивный диалог с Взрослым терапевта.

Хотя берновский анализ индивидуальных скриптов сам по себе терапевтически насыщен (клиент может осознать свой скрипт, а его Взрослый контролировать приближение скриптовых срывов), все-таки радикальная скриптовая терапия – отключение «электрода» – практически не представлена в книге. Это может оставить впечатление фатальности, если не безнадежности.

Между тем по нашему опыту работы в комбинированных техниках, принадлежащих разным психотерапевтическим подходам, отключение «электрода» и следующая за ним свобода принимать новые самостоятельные решения вполне осуществимы. Это достигается путем интеграции в ТА средств других гуманистически ориентированнных подходов, таких, как в первую очередь гештальт-терапия, психодрама, постэриксоновская терапия и минделловская психотерапия, ориентированная на процесс.

Именно этой осенью, небывало теплой и светлой, и журнал «Осень», и эта рубрика в нем, тоже новорожденная, вступает в свой первый год. В старину на Руси, как и во многих других странах, Новогодие приходилось на плодоносную осень. Осенью начинается новый круг времени и опыта. Год за годом и поколение за поколением, все расширяясь, как годовые кольца на мощном дереве, вырастает общечеловеческий опыт и опыт каждого человека. Так растет умение жить в мире и согласии с миром, временем и самим собой, расширяя горизонты своего сознания.

Практическая, или помогающая психология возникла в ответ на трудности нашего века: чувства одиночества, разобщенности, трагического мироощущения, охватившие миллионы людей и вызванные потрясениями и войнами, как никогда разрушительными, а также стремительными переменами жизни всей планеты. Вбирая в себя опыт веков развития общечеловеческой науки и культуры, практическая психология уже несколько десятилетий служит людям.

Психолог может помочь легче и быстрее достичь взаимопонимания в семье и на работе, смягчить конфликты с другими людьми и разрешить внутренние противоречия, а также в большей степени познать самого себя и доверять себе, быть открытым своему живому опыту и глубинной мудрости и возможно, открыть для себя новые пути к более творческой, полной и счастливой жизни.