Последняя надежда на реанимацию по собственному желанию провалилась.

Лицо было каменное и бледное.

А борода уже приняла новых обитателей. Правда, это не было новостью для художников. Писали искусствоведы, что у одного художника-передвижника прошлого века, в бороде всегда бывала-водилась рыбка, правда не таранка и не живая, а солёная обычная хамса или, в крайнем случае, кусочки копчёной рыбки с ароматом пива и родного для русского человека запах перегарчика, крепкого, застарелого. Но это было давно, и всё – таки, правда. А тут, на, тебе, аквариум на берегу. Вот это симбиоз!!!

Долго ещё бы он валялся так неприкаянно и неудобно, если бы не подбежал пёс – барбос, и не нюхая, лизнул его в нос. Который, сразу, громко чихнул! И вот. Она! Эта живая мумия морская, открыла глаза и громко зевнула, да так, что и собачка, и его собственная жена, и приближённые к ним лица, шарахнулись в сторону моря и чуть не дали дёру. А она, мумия морская, села и густым сочным, басом Шаляпина, продекламировала как в театре.

– Ну, вы, это, чаво?

– Чаво вы тут собрались.

Что у вас дел больше нет…?

Потом.

Все сидели вокруг него и любовались присутствием морских обитателей в его бороде. А, они, эти квартиранты, и не собирались оттуда убегать. Жена вытирала слёзы, икала, от радости видимо, что – то говорила, улыбалась и пыталась вылавливать этих неназойливых милых переселенцев. Они ещё не потеряли надежду устроить своё новое жилище.

Потом, чуть позже, когда на радостях открыли баночку, трёхлитровую, с годовалой выдержкой «изабеллы» домашней выработки и промочили свои уста -разговор пошёл другой дорожкой, а поселенцы, которые устроили самозахват, в его бороде, не вынесли, такое угощениё, спешно побежали к морю. Домой. Своим ходом…

Вприпрыжку.

Эдик-художник, учитель и неудавшийся утопленник рассказал:

– Сильно качало в море, а я никогда его, моря, не видел живьём. Ну, Байкал, ну север, байдарки, пороги. Крайняя степень опасности, там не до морской болезни, а тут, сразу замутило и что бы совсем не сдуреть, лёг на днище этой посудины… закрыл глаза.

– Кент. Кент… А рыбак видимо подумал, что я не художник, – тюремщик, долго проживал в тех местах. Он махнул рукой и сказал:

– Одним больше, это плохо, а если меньше, не велика потеря для человечества. На одного меньше, страна не устроит траур всенародный…

– Я разговаривал с Кентом, но его-то звали Рокуэл Кент, это вам известно, великий художник, писатель и путешественник. Так вот, когда он ходил на север на своём судёнышке у него было достаточно опасных минут, тоже лежал на дощечках -днище своего кораблика и думал,…а, всего то ничего – одна доска обшивки, второй настил, а таам… Километры воды и никого вокруг. И никакой художественной школы…там не будет, вот и я думал…он выжил …а меня, а меня так уработала эта качка…

– Я и представить не мог, что «изабелла», сегодня будет так ласково гладить мои прекрасные рецепторы души и тела…

Вечером к нашему шалашу прибыл тот рыбак. Мы осудили его, за столь небрежное отношение к нашему товарищу другу и просто талантливому художнику.

Он как-то сел незаметно и так же незаметно вошёл в наш разговор-беседу, моргнуть не успели, как оказался главным рассказчиком, в нашей многолетней и дружной компании. Дело дошло до того, что стали скромно, стесняясь, крутить дули, ну просто кукиш и измерять у кого он самый-самый, и, когда он, наш пришелец, показал свой, мы были в восторге, никто не счёл эти игры постыдными или не нашего преподавательского ума, занятие, да в таком возрасте, в нашем положении. Потом рассказал, пока ему соперников нет, и сколько выигрывал споров по такому международному соревнованию – не помнит, да и не считал. Но в Японии, где работал и «сгорел» из-за этого кукиша. Потом его поменяли, остался там же, в более мягкой конторе, чем разведка. Можно было верить ему, что мы и показали. Он оказался своим парнем.

Длинный как гусь и похож чуть-чуть на Филиппова, артиста нашего любимого, а я ещё рассказал, как видел этого знаменитого артиста в Москве на улице Горького… Он шёл широкими шагами, будто измерял поле для крестьян при разделе земли,…размахивал руками и улыбался, почти хохотал, а мы столбенели и таращили свои глазки…

Но потом, рыбак не оправдывался, рассказал, что сразу вернуться к берегу нельзя было, волна шла низкая, опасная, один, ещё мог развернуться и причалить, а с грузом, да ещё таким.

– А ему уже было всё равно. Ещё хорошо, не успел набить свой желудок. Было бы тогда ещё хуже. Сейчас отойдёт и не будет больше никогда рыбачить в такую погоду. Писать этюды, конечно, сидя на берегу под зонтиком один только Айвазовский мог – в полный штиль, но тоже на берегу и такое бурное море, такое бурное, хотя было теперь совершенно спокойным, и солнышко грело в самый тихий день…

– Ну ладно ребята, чувствуется, вы свои, дружные и очень мне симпатичны. Вам, я, теперь могу рассказать про дельфина.

Хотите?

Мы много слышали и читали про этих красавчиков, когда на пароме, на Б.Д.Б., с Тамани шли на Керчь, а они, эти ребята, дельфины, танцевали вокруг нашего, довоенного, плавсредства, которое во время войны числилось в документах – быстроходная десантная баржа, и, как говорят юные мореманчики, давали прикурить фашистам.

… И вот она.

Ода дельфину.

ОДА

– Я приезжаю в эти места не потому, что они мне нравятся. Нет, я такие берега и такое море, нет. Не моё это любимое место, но с той поры как распрощался со своим дельфином – приезжаю почти каждое лето. А что толку, его так больше и не встретил, да и он меня тоже. Теперь верю, что я виноват. Ну, да что там…

Он сразу как – то стал хмурым, протёр своё лицо ладонями и грустно начал.

– И давно же это было.

– Даа. Годы.

– Летят, как эти гребешки волн, вот они, глянешь, а их уже и нет. Растворились. Ушли в никуда. Так и наши волны жизни уходят, мы думаем, где теперь эти дни. И кому нужен был наш труд. Иногда и такое вползает в нашу коробочку, черепную, зачем всё это?

– Меня волнует эта мысль, о которой я поведаю, думаю и вам, пока ещё таким, не заржавевшим и светлым. Потому и решился. Ведь радует мои мозги то, что было сделано хорошего, поискать в своих прочитанных страницах жизни, а где я сотворил не так?

Он помолчал, опять зажал свою голову в тиски своих длинных пальцев, протёр лицо и выдал нам… Оду Дельфину.

***

– Было это не так уж и давно, но годы уже пролетели, годы, а всё как в кино, крутят кадры.

– Я, тогда, прогорел, как разведчик, меня быстро обменяли, благо случай был для обеих сторон выгодным и никто ничего не потерял. Остался при должности, но поменьше рангом. И вот что бы как-то забыться и не заснуть, прилетел, добрался до этих мест. Море тёплое. Тишина. Красот и не нужно, когда такое спокойствие, радость, понимаете, о чём я говорю. Берег здесь пустынный, туристов и бродячих мало.

–Устроился, почти бабуля, почти одинокая. Беседка виноградная, прохладно и днём и ночью. Но без работы и какого-то занятия было непривычно. Бродил по берегу без дела и цели. Потом, правда, соседи, мужички затравили мою душу таранкой. Вот тогда и ожил, как у вас художников, говорят, появилось вдохновение. Рыбалка, снова море, как и в Японии. Жизнь ещё дала мне шанс вернуть радость бытия, после такого бития. Потом прошёл почти цунами. В Темрюке, смыло домики саманные, которые веками стояли. А тут в одну ночь унесло, и ловили их, людей, потом в плавнях. Вы приезжие, вам это тогда не показывали по телевидению, это было табу. А людей вылавливали в плавнях в камышах, свозили на стадион для опознания. Рыбалка как-то не шла. Тоска и мразь в душе такая, что не знал, куда себя деть. И в таком состоянии, ранним утром я решил левый берег обследовать. Там не было, домиков, не было и рыбацких бригад, не думал, что нарвусь… на такое.

Шёл да брёл себе, перебирая в памяти прошлое, листал и страницы будущего. Душа отдыхала, хотя после такого и дышалось – ненадышалось,грусть какая-то царапала все фибры моей раненой души. И вот пришёл на огромную косу.– Непонятно, как это так могло образоваться море-море, потом песчаная отмель и снова вода, море. Но мелкое, а там, там дальше зелёная травка. Но когда подошёл поближе заметил что-то большое и тёмное. Ну, думаю, налетел на жмурика, как говорят пьяные мужички. Этого мне сейчас только и не хватало. Тьфу, ты, ну ты, судьбы гнуты. Мне ещё и этот подарок, для полного благополучия и благоденствия.