– Много дичи ты принёс вчера, удачная охота – это хорошо. – Вежливые но ядовитые слова стекали с лживого языка старейшины.

– Да охота была, что надо. Теперь я полностью рассчитался с почтенным Кендуном. Вчерась он сказал достаточно мне в должниках ходить. Теперь я смогу ещё чего ни будь купить, наверное кабана куплю. Знаю, что в своей бесконечной доброте, ты рад за меня, и за почтенную Нохву. Теперь она и её сын забудут про нужду. – Вонрах издевался над старейшиной, и не скрывал этого. Он знал, что открыто старейшина не станет ему высказывать, зная, что он видел демона собственными глазами. Можно было настроить людей против пришлых, и потребовать уйти. Но для этого должна быть причина, и веская причина.

Пока повода для подобных рассуждений ни Вонрах, ни его девка, не давали. Старейшина готов был разорвать проклятого Вонраха, но сил и повода у него для этого не было. Наслать на него демона он тоже не мог. Во-первых, пришлый был на много моложе и сильнее, во-вторых демон уже один раз не сделал то, о чём его просили. Нужно выждать время, нужно подождать пока дети придут в себя, и смогут рассказать, в чём там было дело.

Старейшина мило улыбнулся своему собеседнику, и отвесив поклон убрался прочь. Войдя в свой дом, он застал свою жену в ещё худшем состоянии чем оставил. Сыновья пришли в себя, и понимающими газами смотрели на своего отца.

– Демон не стал его трогать. Вонрах имеет какую-то силу против него. Демон словно испугался его, и убрался прочь. Но сказал, что плату взыщет всё равно. Не простой это бродяга, ой не простой. – Женщина этим была напугана больше, чем состоянием своих сыновей. Сыновья старейшины были сильными юношами, скоро они поправятся. Зато у их отца было теперь над чем подумать.

Так прошёл ещё один день, и ещё один. Сыновья старейшины вышли из дома только на пятый. Они старательно избегали встреч с Вонрахом, поглядывая в его сторону со страхом, перемешанным с ненавистью труса. Вонрах наоборот вёл себя приветливо и вежливо с ними, и их родителями. В этом те видели неприкрытую угрозу. На демона надежды больше не было, а сами они ничего не могли поделать. Открыто на него не нападёшь, а скрыто они уже попробовали.

Однажды Нохва возвращалась из леса. Она собирала весь день грибы. У неё в руках была тяжёлая корзина, доверху наполненное красивыми и вкусными грибами. На границе деревни у неё на пути, словно из-под земли «выросли» два полных сил и уверенности молодых человека. Старший с усмешкой посмотрел на уставшую женщину и сказал своему младшему брату, так что бы женщина его слышала тоже:

– Скажи мне брат, а не хотел бы ты попробовать грибного супа?

– Страсть как люблю суп из грибов. – Молодой поддонок сделал шаг вперёд, и сжал ручку корзины, стараясь отнять её по-тихому. Перепуганная женщина сдалась без боя. Она не могла позволить себе тягаться с молодыми и дерзкими. А грибы она новые наберёт, завтра же и наберёт.

– Теперь станешь по корзине грибов каждый день приносить в наш дом. А кто спросит, скажешь, должна нам стала, за товар. – Два поддонка развернулись и пошли домой. Нохва растерянно произнесла, больше для себя, нежели для них:

– Так где же я столько грибов то наберу? – Она смотрела в пустоту перед собой, вид у неё был крайне растерянный. Тогда старший сын старейшины повернулся к ней, и подойдя в плотную произнёс, брызжа своей слюной в лицо женщины:

– Да нам то и наплевать. Не станешь носить, сына однажды найдёшь на дереве весящим. А твой постоялец вмешается, всю деревню против вас поднимем. – Он толкнул Нохву в плечо, приложив к этому все свои силы. Женщина упала на землю, и расплакалась. Домой она пришла «раздавленная» горем.

Как так жить, что делать. Вонрах колол последние дрова и встретил Нохву первым. Её внешний вид поразил его, взволновав не на шутку. Он помог войти ей в дом, усадил за стол и пристально посмотрел ей в заплаканные глаза.

– И что на этот раз вытворили эти два подлеца? – Он словно видел все мысли женщины насквозь. Нохва расплакалась в ответ. Потом запинаясь, и захлёбываясь слезами, рассказала всё, как было. Вонрах сидел молча, погрузившись в размышления, потом он хлопнул в ладоши и сказал:

– Ну, что ж, бывает и такое. Значит, сказали, должна стала? А, что это не такая уж и плохая мысль. – Он словно радовался чему-то, Нохва посмотрела на него и спросила:

– Может уходить вам, время пришло? Мы-то как ни будь продержимся, а вам то оно зачем? – Она сама не верила в то, что произнесла эти слова. Но Вонрах и Салмана сделали им с сыном столько добра, грешно было бы отплатить им проблемами.

– Ишь чего удумала. – Салмана не находила себе места. Она хотела как ни будь отомстить всей семейке старейшины. Вонрах встал со своего места и направился к двери.

– Куда ты? Не ходи, они смогут настроить людей супротив нас. Да и одолеют они тебя, их то трое. – Нохва была не на шутку напугана действиями Вонраха.

– Да ладно. Я не драться к ним иду, а поговорить. Да и коль в долги встряла, то нужно забрать то, за что должна стала. – Вонрах по-прежнему был чем-то очень даже рад.

Деревня медленно, но верно погружалась в вечерний сумрак. Путь к дому старейшины был неблизким, можно было хорошенько подумать по дороге. Войдя во двор того, кто олицетворял закон в деревне, Вонрах первым делом глянул в глаза охранявшему его псу. Того начало бить в припадке страха, и пёсик размерами с волка забился в бурку поскуливая при этом как перепуганный щенок.

Двери дома Вонрах открыл так, словно вошёл в собственный. Семья старейшины в это время ужинала. Увидев на пороге своего заклятого врага, все мужчины вскочили со своих мест. Вонрах не стал желать им приятного аппетита, он плотно закрыл за собой дверь, и поудобнее уселся рядом с ней.

– Значит так други. Один из вас взял на себя смелость и вогнал в долги Нохву. Я не против долга, и даже готов его выплатить. Но платить следует за что-то, а не за воздух. Я сейчас возьму из вашего сарая свинью и борова. Да мои дорогие, ту самую свинью, что должна принести приплод. Это за то, что подняли руку на почтенную женщину. А борова заберу, за то, что один из твоих сыновей – он указал пальцем на багровеющего старейшину – сам определил это.

– Это с чего такой смелый стал? Или считаешь, что ноги унести сможешь из дома моего? – Старейшина набирался смелости. Он искал слабые места в этом не сносом человеке.

– Ты на камешек свой не сильно-то надейся мил человек. Твой-то друг, не посмеет даже дышать в моём присутствии. А вот коли я начну своё творить, то в этой деревне тебе, и твоим детишкам мало места станет. – Вонрах говорил угрожая всем своим видом. Он не стал становиться в боевую стойку, он не хотел пугать людей своим умением. Он уже видел в них страх, его должно было хватить с лихвой. Он медленно встал со своего места и собрался уходить. Потом остановился будто, что-то вспомнил.

– Да. Вот ещё что, если не хочешь потерять своих сынишек раньше времени, заткнись и помалкивай пока я здесь. Неровен час нападёт какой зверь в лесу, и больше не найдёшь их. – Вонрах вышел из дома старейшины и направился к сараю. Он открыл запирающую его дверь и заглянул в темноту. Обычный человек ничего бы там не увидел, но только не Вонрах. Для него же там было светло как днём. Он знал, что его знакомые наблюдают за ним, и его распирало от желания покуражиться.

– Так, ты, толстая, и ты, здоровый, идёте со мной. – Он вышел из сарая и пошёл домой. Свинья и боров шли за ним как привязанные. Глаза у семейства старейшины готовы были лопнуть от напряжения. О таком они даже не слышали, не говоря о том, чтобы увидеть воочию. Теперь они понимали, почему этот человек приносит столько дичи каждый день.

Вонрах пришёл домой окрылённый успехом. Он загнал свиней в сарай и с удовольствием поведал своим женщинам о произошедшем. Нохва перепугалась не на шутку. Она помнила о могуществе семьи старейшин в их деревне.

Когда-то давно, прапрадед Дохнума заявил, что его семья поставлена богами над всеми, и кто не согласен, тот станет перед ними и испросит их волю. После такого заявления, несколько мужей попробовали воспротивиться, но все они пали жертвой гнева богов. Теперь таких смельчаков не было в деревне. Люди просто жили и всё. Только её муж решил отправиться в город. Он хотел найти денежную работу, и после того перевезти семью в иное, более достойное место. Но и он канул в небытие, больше его никто не видел. А старейшина объявил её брошенной, и она стала изгоем.