Сбросив тяжёлые тёплые одежды, они ослепили трактир пестротой нарядов и невероятной жизнерадостностью. На циркачах красовались разноцветные штаны и сине-красно-жёлтые рубахи, даже лица их были разукрашены. Акробаты без устали совершали различные кульбиты, плясали и паясничали. Мне казалось, что кто-нибудь из них вот-вот свалится и драма в один мог отменит грядущее торжество.

Но я смеялся вместе со всеми и хлопал в ладоши, подбадривая актёров. В наших краях подобные события случались нечасто. Последним к нам заезжал странствующий менестрель, и было это ещё в прошлом году. Не пробыв и недели, он подался обратно в Снежную Шапку, и, честно говоря, никто не пожалел об этом. Пел он отвратно, даже на наш непритязательный вкус. А теперь в забытую Богами деревню прибывал настоящий цирк! Мне не передать той радости, того ощущения праздника, что поселились в сердце. Я ждал чудес. Изнемогал от желания увидеть все то, о чём задорно кричали зазывалы. Ведь нас ждало не только представление. Нас ждала настоящая ярмарка!

В таверну Пухлого Боба ворвалось настоящее веселье, и в большой зал трактира набивались все новые и новые жители деревни. Рассаживаясь у столов, они улыбались озорным шуткам, но пока ничего не заказывали. Не хотели прерывать маленького представления. Один из акробатов ходил колесом по центру зала, пока его товарищ хорошо поставленным голосом рассказывал о «величайшем таинстве со времен Лазаря Берегового», о «лучшем представлении от Северных гор и до Южного Круга» и о «великолепном бродяге Аниджи, хозяине потрясающего цирка „Четыре хвоста“». У остальных циркачей появились в руках музыкальные инструменты и полилась заводная мелодия, от которой даже самые скептичные слушатели заулыбались. Музыка подхватывала, кружила и целиком заполняла мир нашей сонной деревушки.

Мои соседи по столу выстукивали ладонями в такт бодрому ритму, с каждой минутой в таверне становится все теснее, и заполнились даже «холодные» столы – те, что у самой двери.

– Представление! – кричал глашатай. – Сегодня будет представление! Глотатели огня и танцовщицы с самого Берега!

Звенели бубны, резвилась дудочка, дёргал струны походной лютни сероглазый акробат.

– Представление! Диковинные звери и песни Артуриана Славного! Представление!

Впереди должна была быть только радость и отдых. Волшебные дни разудалой ярмарки, праздных шатаний меж торговых ледоходов и лотков с безделушками. Весёлых песен, хороводов и вечерних представлений. Горячих сладких напитков и разных вкусностей, за которые не жалко отдать последнюю монету! Пухлый Боб отнёсся с пониманием и справедливо посчитал, что работа в теплице может и подождать денёк. Так что я оказался всецело предоставлен самому себе.

И ни о чём, кроме ярмарки, не думал. Это было редкое ощущение сиюминутного счастья. Тот исключительный момент, когда ты можешь понять и отделить чувство радостного восторга и дать ему название. Осознать, что именно этот момент важен, что именно он расправляет за твоей спиной крылья, переполняет твоё тело приятной лёгкостью и предвкушением чуда. Чуда вполне реального.

Вот в каком я был состоянии, когда впервые увидел компас и услышал голос Энди:

– Смотри, что мне дал Одноглазый!

Он вошёл в таверну, когда все сидячие места уже были заняты и народ толпился даже в проходах между столами, вытягивая головы и силясь разглядеть представление циркачей, уверенно протиснулся через взбудораженную людскую массу и остановился рядом со мной.

Можно сказать, что мы были друзьями. Сейчас, оглядываясь назад и вспоминая белобрысого, вечно лохматого паренька с кривыми передними зубами и прозрачной молочно-белой кожей, я понимаю – он-то со мной действительно дружил. А вот с моей стороны… Нехорошо, конечно, нельзя открещиваться от своего прошлого. Мы – это то, что осталось в памяти окружающих, как бы нам ни хотелось думать иначе.

Ему было немногим меньше моего, но я почти никогда не воспринимал его всерьёз. Кроме того случая.

– Что это? – Я смотрел на маленькую коробочку, зажатую в меховой рукавице.

Эрни счастливо улыбался, наслаждаясь моим интересом. Глаза парня заблестели от удовольствия, а я начинал злиться на то, что он тянет время, отвлекая меня от номеров циркачей.

Акробаты веселились, глашатай затянул известную песню про Ледового Короля и шаркуна, и слова подхватили во всех уголках таверны, отбивая ритм по столам и топоча ногами. Я не пел. Моим вниманием уже завладела чёрная коробочка, с вырезанной на крышке гравюрой. В суете зала было сложно разглядеть изображение.

– Одноглазый сказал, что это из Ледяной Цитадели! Компас! – жарко прошептал Эрни.

Он жадно ловил мой взгляд и радостно просиял, когда с моих уст сорвалось:

– Ух ты!

Вне всяких сомнений, эта штука бывала в Ледяной Цитадели. Прикрыв диковинку ладонью от чужих глаз, я посмотрел на Эрни и кивнул в сторону тамбура:

– Пойдём!

Мы ловко протиснулись сквозь галдящую и веселящуюся толпу, проскользнули в тёмный тамбур, и я сразу же запахнул одежду. Здесь было чуть выше нуля, но после тёплого, почти жаркого зала эта прохлада бодрила.

От двери на улицу ощутимо тянуло холодом.

Эрни снял руковицы, с благоговением дотронулся до резной украшенной коробочки и, высунув язык от сосредоточенности, открыл тугую верхнюю крышку с гравюрой. Тамбур озарился голубоватым пульсирующим светом, и я увидел мягко сияющую бирюзой стрелку компаса. От золотой оси, на которой она крепилась, во все стороны пробегали красные тусклые огоньки.

– Ого! – изумлённо прошептал я. – Вот это да!

– Интересно, куда он показывает? Как думаешь? – Эрни был счастлив. В мягком свете артефакта его лицо казалось ликом сказочного существа.

– Не знаю… – Я осторожно забрал у него коробочку, почувствовав, как он испугался – на один-единственный миг, но испугался, – что у меня хватит наглости отобрать подарок Одноглазого. Стрелка качнулась и уткнулась куда-то за стену. Куда-то на юг.

Я повернулся, и компас послушно отреагировал на моё движение. Бирюзовая стрелка скользнула по кругу и остановилась, успокоившись.

Она указывала туда же, куда и до этого.

– Как ты думаешь, что там?! – спросил Эрни.

Мне так не хотелось отдавать ему это сокровище. Тёмная частичка моей души жаждала обладать этой, может быть, даже бесполезной игрушкой. Но я пересилил себя и вложил коробочку в ладошку приятелю.

– Он сказал, что я очень хорошо работал и заслужил подарок, – сиял Эрни.

Таким я его и запомнил. Стоящим в темноте тамбура, с голубоватым отсветом на лице. Его дыхание обращалось в облачка пара, которые тотчас рассеивались, растворяясь во влажном воздухе.

У Эрни были такие счастливые глаза…

– Цирк едет! Ци-и-и-ирк! – радостно и пронзительно закричал снаружи Тони Пискля.

Мы с Эрни вздрогнули, переглянувшись. Он закрыл коробочку, сунул за пазуху, торопливо застегнулся и бросился из таверны на улицу, а я метнулся в зал, схватил висящий на грубой вешалке тулуп, шапку, сунул ноги в унты и побежал следом.

К деревне вдоль путевиков ползла вереница ледоходов. Самым первым шёл покрашенный в белый цвет двупалубный скорт охраны. Солнце взошло уже достаточно высоко, и снег слепил глаза, скрывая черты хищного, приземистого корабля. Я поспешно нацепил очки, наблюдая за процессией.

Защищенные бронёй гусеницы скорта вгрызались в лёд, поднимая в воздух морозную крошку. Орудийные порты были надёжно закрыты, и это не удивительно. Кому здесь воевать с циркачами? А бдеть ревностно и только жёсткой дисциплины ради – это пусть вколачивают солдатам далеко на юге, где есть регулярная армия. У нас всё тише, спокойнее. Тут обычные наёмники-охранники, любящие, как и все, тепло и мирную службу. Зачем лишний раз палубы вымораживать?

За охраной катился обычный корабль, попроще, скорее всего торговый, а вот следом грохотал сам цирк. Огромный многопалубный ледоход высотою ярдов, наверное, в сорок, если не больше. Мощные гусеницы, расположенные вдоль бортов, неумолимо крошили стенающий, раненный предыдущими странниками лёд. Медленно и неотвратимо вращались гигантские четырёхъярдовые железные колёса, приводящие в движения грубые обледеневшие, скрежещущие траки. Страшно представить, сколько времени и сил уходит у команды, когда от усталости металла лопаются «пальцы» и невероятно большие гусеницы сползают с катков. С восторгом я смотрел на приближающееся чудо.