Мне показалось глупым продолжать настаивать. Подошвы ботинок всё ещё липли к полу, к крови Сканди ан Лиана, и гораздо важнее показалось спуститься на грузовую палубу, к алтарю Светлого Бога, и помолиться за душу старика. Пусть он после смерти попадёт туда, где ему будет хорошо и спокойно.

По дороге к алтарю я зашёл в каюту и забрал компас Одноглазого. Последними словами Сканди были: «Барроухельм» и «инструментарий Лунар». Все силы умирающий шаман потратил, чтобы прошептать мне их. Почему же это было так важно для него?

Вообще у каждого из нас выпадает момент, когда жизнь проходит через развилку, и от того, куда ты свернешь, зависит то, что ждёт тебя в будущем. Налево пойдёшь – и станешь великим охотником, но никогда не будешь богачом, направо пойдёшь – будешь богат, но лишишься счастья. Прямо пойдёшь…

Обидно, что ты никогда не знаешь, куда на самом деле приведёт та или иная дорога. Всё зависит от множества факторов, от тебя не зависящих. Ты можешь рассчитывать на одно, а получишь совсем другое. Однако гораздо досаднее, когда твою дорогу выбирают за тебя, а в конце пути ты остаёшься ни с чем. Но я не думал, что мне уготован именно этот вариант.

В тот день, стоя перед алтаря Светлого Бога и молясь о душе шамана Сканди ан Лиана, я сжимал в руках загадочный артефакт и знал, что дорога моя теперь ведёт в Барроухельм. Город, лежащий далеко за Снежной Шапкой. Город, о котором я только слышал.

Настоящий город.

Я сделал свой выбор.

Не знаю, как циркачу Эльму удавалось разглядеть хоть что-то в окружавшей нас метели. Однако когда буря наконец улеглась, выяснилось, что от рассекающей снежную равнину линии путевых столбов отклонился он совсем чуть-чуть. Они чернели чуть левее по курсу.

Горизонт очистился, тучи уползли прочь, сквозь серую хмарь кое-где проступило ярко-синее небо, а затем и первые лучи солнца пробили облака.

Большую часть пути мы проводили вместе, в рубке. Почти не разговаривая и иногда прыгая на месте в желании согреться, или же ныряя на жилую палубу, поближе к горячим трубам. Храмовый ледоход полз вперёд, но из-за бескрайности раскинувшихся перед нами просторов казалось, будто он стоит на месте.

Я никогда в жизни не забирался так далеко от Кассин-Онга. Всюду, куда ни брось взгляд, сверкал на солнце ослепительный снег. Мы не сговариваясь надели сетчатые очки из мелкой проволоки. В таком ракурсе мир, конечно, становился не самым приятным местом. Но без столь неудобной защиты можно «досмотреться» до рези в глазах, а потом и вовсе ослепнуть. Человек, проживший всю жизнь во льдах, знает об этой опасности с пелёнок. Впитывает с молоком матери и скупыми уроками отца.

Эльм наконец натянул на голову тёплую шапку, отчего стал ещё выше. Я вновь поразился его видимой мощи. У нас в деревне не нашлось бы никого, способного поспорить комплекцией со здоровяком. Шесть, если не семь футов роста. Конечно, сложно сказать, мышцы или некрасивая полнота скрывались под мешковатой паркой. Но что-то мне подсказывало – Эльм не из тех, кто может позволить себе страдания ленивых.

После того как мы ушли от Кассин-Онга, прошло не более суток. В носу нижней палубы я нашёл чулан с продуктами. Запасы старого шамана ошеломляли. На полках обнаружились как обычные для наших деревенских столов куски оленины, так и целый шмат рыжеватого мяса бродуна, пара плиток китового сала, ворох волокуньих рёбрышек. Сканди ан Лиан любил покушать. Некоторых из этих деликатесов я никогда не пробовал. Рот моментально наполнился слюной, но потом я подумал, сколько же могла храниться здесь вырезка из бродуна, и решил, что ограничусь привычной пищей.

Вытащив пару кусков оленьего мяса, я отнёс их на кухню, где встретился с Фарри. Тот, оказывается, отыскал где-то в каютах два кувшина перцовой настойки. Вместе мы разогрели массивные плиты и первым делом заварили чай, щедро ливанув в него находку Фарри. Такой напиток обжигал нутро, но после по телу расходились приятные горячие волны. Поджарив мясо, мы поднялись в рубку. Эльм, когда увидел кружку с парящим напитком, посмотрел на неё с едва заметной тоской и спросил:

– Что это?

– Перцовый чай, – честно ответил я.

Здоровяк вздохнул, чуть смущённо улыбнулся:

– Сейчас бы чего покрепче. А?

Вряд ли на храмовом ледоходе можно было найти что-нибудь покрепче. Я никогда не видел, чтобы Сканди ан Лиан пил хотя бы шаркунку.

Эльм облизнул губы и взял из моих рук кружку:

– Ну хоть что-то, собачья жизнь.

Потом мы стояли, жевали жёсткое, остывающее мясо и просто смотрели вперёд, думая каждый о своём. Наш корабль полз по ледовой равнине, а частые облака рисовали на снегу замысловатые узоры. Насупившийся Эльм одной рукой держал штурвал и шумно прихлебывал из кружки. Фарри с отсутствующим видом буравил взглядом горизонт.

– Вы знаете, что случилось с остальными? – спросил я вдруг.

До этог момента мы старательно обходили тему появления Тёмного Бога. Так не могло продолжаться вечно. Жажда знания неудержима.

Эльм с Фарри быстро переглянулись (я едва заметил это за сеткой проволочных очков). Мальчишка чуть напрягся и слегка пожал плечами, и Эльм неторопливо начал:

– Думаю, с ними всё в порядке. Я видел людей на той стороне расщелины, после того как Тёмный Бог ушёл и прежде, чем нас отыскал твой старик. Если все были на представлении, то, собачья жизнь, мастер Аниджи собрал твоих земляков и спокойно себе двинулся куда-нибудь на запад, вдоль расщелины. Теперь тут будет жарко. Потрохами чую.

В его голосе слышалась смесь зависти и сожаления. Сожаления о том, что силачу Эльму и крошке Фарри не посчастливилось быть «собранными» мастером Аниджи.

– А как вы оказались по эту сторону? – с подозрением спросил я.

Мне не ответили. Потому что в следующий миг нас тряхнуло. Хотя нет, это неверно сказано.

Нас ТРЯХНУЛО. Именно так. Корабль резко накренился влево, словно ухнул в яму. Очень громко завизжал крошащийся где-то под нами лёд. Загремело что-то на нижних палубах, срываясь с привычных мест. Я чуть не упал и выбросил перед собой руки, застыв с испуганным, перекошенным лицом. Пол ушёл у меня из-под ног, и не знаю, каким чудом мне удалось устоять на месте. Фарри скользнул в сторону люка, падая, но всё-таки ему посчастливилось перепрыгнуть его и облокотиться на стекло купола. Эльм выронил чашку, и тёплый напиток брызнул мне в лицо.

Сражаясь с накренившейся поверхностью, я медленно двинулся к столу штурмана. Он прикручен к полу, за него можно держаться. Эта мысль билась внутри черепа. Не упасть, добраться, схватиться. Думать – потом.

– Что это?! – вскрикнул Фарри.

Я вцепился в стол и посмотрел на нашего рулевого. Лицо здоровяка украсили пятна, на скулах ходили ходуном желваки. Рука, вцепившаяся в штурвал, побелела.

– Собачья дрянь! Собачье дело! – рычал он, дёргая тормоз.

Корабль замер. Несколько секунд мы не шевелились, с ужасом ожидая, что бронированный гигант со стоном поползет вниз, под лёд.

– Собачья печень! – продолжал ругаться Эльм. – Ведь не было ничего! Чистая дорога была, раздери меня акула!

– Мы провалились? – поинтересовался Фарри.

Он, в отличие от меня, не испугался, и это придало мне сил.

Здоровяк отмахнулся от него:

– Пойду посмотрю… Собачья жизнь!

Вернувшись, Эльм принёс неутешительные вести. Нам не повезло, и мы наткнулись на колонию белых волокунов. Эти покрытые короткой шерстью животные питались в основном рыбой. Проделывали настоящие шахты в многоярдовой толще льда и предпочитали хранить добычу у поверхности, выгрызая для этого солидного размера залы.

Одна из них и «поймала» левый трак.

Да, вы можете смеяться. Ни я, ни Фарри и ни Эльм даже не думали об опасностях такого рода. Никто из нас никогда не водил кораблей по снежным просторам. А когда мне доводилось ездить с кузеном к Дальнему Кряжу, на ледовые карьеры, чтобы привезти шаману вырезанные кубы, предназначенные для превращения в энгу, – мы ни разу не сталкивались с подобным. Конечно, опасность подлёдной колонии – прописная истина для всех свободных капитанов, намотавших на траки не одну сотню миль. Но для двух циркачей и мальчика из глухой деревни существование городка волокунов не было столь очевидным. Да и не селились эти животные рядом с Кассин-Онгом.