Мы идем в Старый город. Если нам понадобится извозчик, мы наймем его по дороге домой, но стоял великолепный день с редкими солнечными лучами. Прогулка также дает нам возможность сначала заглянуть в небольшой магазин на Принсес-стрит, который обслуживает «дам» Нового города. Это викторианский эквивалент The Body Shop или Sephora, где есть все, от кремов до косметики. Однако «косметика» — это не тушь и помада. Судя по тому, что я видела, этого мало. Вместо этого у них есть крошечные ампулы, рекламируемые как косметические средства, вроде ртути для ресниц. Или вы можете осветлить свои веснушки и солнечные пятна с помощью сульфата свинца. Айла указывает на них и уверяет меня, что тоже их избегает — преимущество практикующего химика.

Я беру баночку крема для рук, который пахнет чайной розой, и продавщица клянется, что мои руки будут гладкими как шелк. Почему-то я подозреваю, что это обещание не распространяется на потрескавшиеся руки горничной, но если я собираюсь потратить часть наличных в своем кармане, лосьон для рук находится в верхней части моего списка самых разыскиваемых вещей. Когда переворачиваю банку в поисках списка ингредиентов, продавщица смотрит на меня с таким прищуренным взглядом, которого я не видела с тех пор, как Мэллори в раннем подростковом возрасте забредала в MAC Cosmetics со своими друзьями.

Даже после того, как я поставила банку, она продолжает смотреть на меня. Подходит Айла, и я шепчу:

— Я пропустила табличку «Горничным запрещено»?

— Нет, но возможно, что ты здесь не в первый раз.

— Ах, верно. Кошечка Легкие Пальцы снова наносит удар.

— Кроме того, да, это не тот магазин, который часто посещают слуги, — она наклоняется к моему уху: — И тебе не нужен этот крем. Это завышенная цена и почти наверняка фальшивка. Позволь мне придумать что-нибудь для тебя дома.

— Я могу приготовить это сама? Под присмотром?

— Конечно, — говорит она с улыбкой. — Я тоже рада поделиться моей работой, как и мой брат. Хотя я подозреваю, что мою ты найдешь гораздо менее интересной. Если тебе нравится запах этого крема, то здесь мы закончили. Теперь у нас есть подарок для хозяйки пансиона.

Она относит банку продавщице, которая упаковывает ее в самую изысканную упаковку. Айла что-то бормочет, а женщина улыбается и штампует на упаковке замысловатый логотип магазина. Затем мы уходим.

По дороге я спрашиваю Айлу о Катрионе. Это тупик. Она ничего не знает о девушке, кроме того, что та, похоже, из семьи среднего класса. Катриона больше ничего не сказала о себе ни Айле, ни МакКриди. Мне остается надеяться, что Давина знает больше.

Мы подходим к пансиону и проскальзываем к черному ходу, который, по мнению Айлы, ведет к кухне и личным покоям хозяйки.

Прежде постучаться, Айла роется в своей маленькой сумочке в поисках жестянки и протягивает ее.

— Мятные леденцы?

Я смотрю на крошечные леденцы. Они размером с Тик Так, но больше похожи на обезболивающее.

— Да. Это всего лишь мятные леденцы, — отвечает она. — Я делаю их сама.

Я беру один. Это интересная консистенция, нечто среднее между твердой карамелью и быстро растворяющейся мятой. Крепкий, но с приятным вкусом.

Айла выхватывает два и затем стучит.

Она выбрала подарок с умом. Как только миссис Троубридж видит печать магазина, она замешкалась, прежде чем пригласить нас. Я объясняю, что ужасно переживаю из-за сломанного стола и беспорядка, случившегося на днях, и что хотела принести ей небольшой презент в виде извинения. Не думаю, что ей нужно мое оправдание. Черт, я даже не уверена, что она слышит меня, пока она не втолкнула нас внутрь.

В течение двух минут я обыскиваю комнату Эванса, пока Айла развлекает хозяйку. Айла заметила, что миссис Троубридж выращивает укроп, розмарин и пиретрум, которые, по-видимому, являются средством для лечения артрита, и это дало Айле источник беседы. Она объяснила, что ее юная подруга, я, надеялась увидеть комнату «бедного убитого парня» и засвидетельствовать свое почтение, и между получением подарка и поиском кого-то, с кем можно поговорить о траволечении, хозяйка была слишком счастлива, чтобы подвергать сомнению странную просьбу. Она заверила меня, что мальчики на занятиях, и меня никто не побеспокоит.

У Эванса была своя комната, хотя она даже меньше моей. Мне потребовалось двадцать минут, чтобы провести тщательный обыск. Я нашла учебники, все засунутые в пыльный угол, предполагающие, что он был недавним выпускником. Один порнографический роман, спрятанный там, где его не найдет хозяйка. Одну трубку для гашиша, часто используемую, последний раз — недавно. Остаток внутри предполагает наличие опиума.

Эта трубка наводит на мысль, но я пока отбрасываю ее в сторону. Роюсь в одежде и туалетных принадлежностях, но не нахожу там ничего спрятанного. На видном месте лежит альбом с вырезками из его газетных статей. Просматриваю, а затем кладу альбом в сумку, которую взяла с собой для нашего предполагаемого похода по магазинам. Да, я чувствую укол совести, беря альбом, который захотела бы получить его семья, но у меня нет времени читать здесь, и я сомневаюсь, что смогу порыться в старых газетах в библиотеке… если здесь есть публичная библиотека. Кроме того, прошла неделя со дня смерти Эванса, и не похоже, чтобы кто-либо пришел забрать его вещи или попросил их упаковать.

И только к концу обыска нахожу что-то действительно интересное. Я проверяю куртки Эвана, когда слышу шорох бумаги. Обшариваю все карманы. Пустые, если не считать облепленного ворсом надкусанного хамбага (сваренные вкрутую полосатые традиционные сладости) и одинокого пенни.

Я снова охлопываю куртку. Определенно слышу шорох. Раскладываю куртку на кровати и проверяю швы, пока не нахожу небольшой распоротый участок. Я вспарываю его еще немного и просовываю пальцы, чтобы найти сложенный лист бумаги.

Разворачиваю листок. Это набросанный список из пяти адресов. Два верхних были вычеркнуты. Рядом со следующим стоит дата, несколько дней назад, со знаком вопроса.

Когда я складываю записку, замечаю надпись на обратной стороне. Разглаживаю. Написано совсем другим почерком, и когда я вижу что там, я моргаю, затем читаю еще раз.

Катриона Митчелл.

Родилась в 1850 году в Эдинбурге. Возможно, фамилия ненастоящая. Не обращай внимания на любые судимости Митчелл, начиная с 1865 года. Они у меня есть. Мне нужно что-то, чем я смогу отплатить этой девице за предательство.

Я снова перечитываю записку, обдумывая ее, когда слышу на лестнице топот ботинок. Быстро засовываю бумагу в лиф, затем беру блокнот с тумбочки, проверяю почерк и засовываю его в сумку.

Выхожу из комнаты, когда один из соседей Эванса поднимается по лестнице. Это тот, кто вчера занимался, и кто пытался обуздать остальных.

Он моргает, глядя на меня в тусклом свете.

— Какого черта ты здесь делаешь… — он останавливается и тычет пальцем в сторону лестницы. — Возвращайся назад. Томас в гостиной.

Я киваю и протискиваюсь мимо него. Затем спускаюсь по лестнице и влетаю на кухню, где Айла пьет чай с миссис Троубридж.

Айла начинает улыбаться мне, а затем с шумом поднимается.

— Моя дорогая девочка. Ты выглядишь испуганной, — она подходит и ободряюще похлопывает меня по спине. — Должно быть, это было так трудно для тебя. Я знаю, ты была сильно привязана к юному Арчи.

Записка, которую я нашла, ввела меня в смятение, и в сочетании с тем, что меня чуть не поймали в комнате, я, вероятно, немного побледнела. Скорее всего, Айла думает, что я изображаю горе для миссис Троубридж.

— М… мне нужно подышать свежим воздухом, — говорю я. Поворачиваюсь к хозяйке и делаю реверанс. — Большое вам спасибо за вашу доброту, мэм. Надеюсь, я не доставила вам хлопот.

— Вовсе нет, дитя. Мне так приятно знать, что у Арчи был друг, который скорбит по нему. — Она бросает взгляд в сторону суматохи в передней комнате, когда мальчики возвращаются после учебы. — Ему следовало бы пожить подольше. Он был милым парнем.