Келли Армстронг

Раскол во времени

Оригинальное название: A Rip Through Time

Автор: Келли Армстронг / Kelley Armstrong

Серии: Раскол во времени #1 / A Rip Through Time #1

Перевод: Natalifi, liuch, nasya29, VikAn, marmonn, viktoriaeboy

Редактор: Светланка Пачковская, ryshik80

Глава 1

Моя бабушка умирает, а я пью кофе. Я могла бы сказать, зачем же я оплачиваю услуги медсестер из хосписа. Я могла бы оправдаться тем, что Нэн спит и от меня все равно ничего не зависит. Я могла бы даже убедить себя, что если она и проснется, то никогда не обидится на меня за мое пятнадцатиминутное отсутствие. Но все это не важно. Я пересекла океан, чтобы быть рядом с ней в ее последние дни, а вместо этого нахожусь в эдинбургской кофейне, заказываю латте и чай, как будто это всего лишь очередной полуденный перерыв на кофе, как будто доктор не сказал мне тридцать минут назад, что человек, которого я люблю больше всего на свете, умрет еще до выходных.

Кафе переполнено, а персонала не хватает, страсти накаляются, люди ворчат и огрызаются, а мне хочется крикнуть им всем, чтобы они заткнулись и радовались дню, когда их худшее зло, что может с ними случиться — это пятиминутное ожидание. Вместо этого я разговариваю по телефону со своей мамой, склонившись над столиком, пытаясь хоть как-то уединиться. Посреди этого мучительно банального хаоса я говорю своей матери, что если она не сможет приехать сюда в ближайшие три дня, то она больше никогда не увидит свою собственную мать.

Я хочу выйти наружу, но я уже сделала заказ. Я хочу послать все к черту и пойти куда-нибудь в другое место, но бумажник остался в хосписе, а взятая с собой десятифунтовая банкнота уже превратилась в мелочь. Я хочу сказать маме, что перезвоню ей, но у нее лишь короткий перерыв в работе суда.

Я хочу, хочу, хочу… Я хочу так много, черт знает, чего.

«Ах если бы желания были лошадьми, нищие ездили бы верхом».

Я вспомнила, как эту фразу произносила Нэн, и тут же мои глаза застила пелена слез.

Сосредоточься, Мэллори. Утри нюни. Не здесь. Не сейчас.

— Я постараюсь сделать все, чтобы приехать, — говорит мама. — Если не смогу, то приедет твой отец.

— Папа не захочет, чтобы ты оставалась дома одна, если… когда… — Я не могу закончить фразу. Не могу.

Ее голос понижается до шепота, как будто я не единственная, кто ведет этот очень личный разговор в общественном месте. — Мы тоже не хотим, чтобы ты была там одна, Мэл.

— Это не так. Я с Нэн.

Она делает вдох. — И я очень, очень рада этому. Я…

— Два латте с куркумой, один масала-чай, один кофе сильной обжарки! — кричит бариста с раздражением, говорящим о том, что она уже не в первый раз объявляет мой заказ. Я едва слышу ее за низким ревом недовольства вокруг меня. А еще ее акцент. Возможно, каждое лето своего детства я проводила в Шотландии, но будучи тридцатилетней полицейской, преследующей карьерные цели, за много лет я была тут не дольше недели.

Я направляюсь вперед, прижимая телефон к уху. Мама все еще говорит, но я слушаю вполуха, сосредоточившись на том, чтобы забрать напитки и убраться отсюда к чертовой матери.

Я уже на полпути, когда мой телефон вибрирует. Беглый взгляд на номер заставляет меня выругаться себе под нос.

Это информатор, которая пропала месяц назад. Та, с которой я отчаянно пыталась связаться, опасаясь, что ее молчание не является добровольным.

Мне действительно нужно ответить на звонок, но я ни за что на свете не прерву маму, не тогда, когда ее голос дрожит от горя и страха. Я — спасательный круг для ее умирающей матери, и я не разорву его, чтобы ответить на рабочий звонок, каким бы срочным он ни был.

— Две порции куркумы! — кричит бариста.

— Мне, — говорю я, махая свободной рукой, когда подхожу к стойке.

— Я не буду мешать, — говорит мама.

— Извини, я просто захвачу кофе для медсестер. — Мой телефон продолжает вибрировать, пока я складываю чашки в картонный лоток. — Могу я перезвонить тебе через минуту?

— Лучше вечером, дорогая.

— Правда, я могу…

— Вечером, Мэл. Мне все равно нужно возвращаться в суд.

Она отключается. Я нажимаю кнопку ответа, чтобы ответить своему информатору, и ставлю последнюю чашку на лоток. Я открываю рот, когда поворачиваюсь, чтобы уйти… и врезаюсь в мужчину, стоящего прямо позади меня.

Лоток с кофе ударяется о его грудь. Я отшатываюсь назад как раз вовремя, чтобы не вылить на него четыре чашки горячей жидкости. Но капли все равно попадают на его белую рубашку.

— О Боже, — говорю я, поворачиваясь, чтобы поставить лоток. — Мне так жаль.

— Все в порядке, — отвечает он.

В Канаде такие заверения обычно произносят с теплотой. Здесь кажется, что они обязательны, произносимые с холодом в голосе, который всегда выводит меня из равновесия.

— Нет, не в порядке, — говорю я, протягивая ему пачку салфеток. — Позволь мне…

Он резко отпрянул назад. Можно подумать я собиралась его трогать.

— Я в порядке, — говорит он, и снова его слова холодны. Но никакого раздражения. Никакой злости. Только чувство ужасно занятого человека, который хочет, чтобы я перестала с ним разговаривать. Ну и пожалуйста.

Он подходит к стойке, делает заказ, берет салфетки и вытирает рубашку. Я колеблюсь, но пожилая женщина рядом со мной шепчет: — С ним все в порядке, дорогая. А теперь иди. Наслаждайся своим напитком, пока он не остыл.

Я киваю и бормочу слова благодарности. И тут я понимаю, что все еще держу в руке свой мобильный телефон. Я опускаю взгляд и вижу, что мой информатор повесил трубку.

Сейчас ночь. Моя бабушка спит. Медсестра предупредила, что она может никогда не проснуться, и я не уверена, что это плохо. Я хочу больше времени, гораздо больше времени, но она так измучена и испытывает такую сильную боль, что крошечная часть меня надеется, что она не проснется, а еще более крошечная часть задается вопросом, ради нее это или ради меня.

Я сказала медсестре хосписа, что собираюсь на пробежку, но на самом деле я убегаю так быстро, как только могу, и каждый звук шагов по тротуару вонзает кинжал вины в мое сердце. Я должна быть рядом с Нэн, а вместо этого я убегаю от ее смерти, как будто Жнец преследует меня по пятам.

Я на Грассмаркет. Я помню, как мама рассказывала мне, что во время учебы в университете она подрабатывала волонтером в приюте для бездомных. Его давно нет, и теперь вдоль улицы выстроились пабы. Она слишком оживленная для пробежки, даже в этот час. После возгласов неудовольствия и увертывания от туристов, я нахожу более тихую улицу с маленькими причудливыми магазинчиками, которые давно закрыты на ночь.

Я пробегаю мимо «приманки для туристов» с нарисованной на витрине петлей палача, которая напоминает мне, что когда-то Грассмаркет была местом казней. Нэн брала меня с собой к «Тени виселицы», когда ее впервые представили, наверное, лет десять назад. Там есть старая мемориальная доска в память о некоторых казненных, а во время реконструкции город установил рядом темные булыжники в форме виселицы. Ни Нэн, ни я никогда не были приверженцами истории, но, когда речь заходит о чем-либо макабричном, мы тут как тут.

Пока я вспоминаю, где именно находится это место, я улавливаю какое-то движение. Я поворачиваюсь так резко, что мои кроссовки скрипят. Передо мной простирается пустая улица.

При очередном движении я поднимаю взгляд на флаг табачной лавки, беззаботно развевающийся на ночном ветру.

Я выполняю круговые вращения плечами и делаю растяжку, упираясь одной ногой в фасад магазина. Я вдыхаю запах недавнего дождя и слабый запах сигар. Когда я прислушиваюсь, то слышу только ветер, гуляющий по узкой улочке.

Я наедине со своим горем, сожалением, яростью и чувством вины и последнее из упомянутого исчезает, когда я осознаю, насколько сильно мне нужна была эта пробежка. Шанс довести себя до изнеможения, позволив слезам высохнуть на моем лице. Возможность ослабить бдительность и собраться с мыслями, а затем вернуться, чтобы встретиться лицом к лицу с ужасом смерти моей бабушки.