Он тогда даже отметил, что более удачно было бы назвать эту теорию не паразитарной, а протозойной. При слове «паразитарная» у обычного человека сразу возникает образ какой-нибудь аскариды в кишечнике и встаёт непроизвольный тормоз: простите, как из аскарид может образоваться опухоль? А вот термин «протозойная» и более точно описывает этого паразита – простейший одноклеточный организм, и может вызвать дополнительный интерес – а что ж это за протозойная такая?

Эту книгу Тамары Слащёвой, как и другие её книги, он без труда нашёл в интернете. Но вот что интересно. Её книги издаются, есть много публикаций и о книгах, и о самой Слащёвой, но всё это делается неофициально. Для официальной сорологии она не существует. Нет её и в вакапедии. Зато есть в вакапедии некая Ольга Гузова, есть Максим Палкин, ещё десятки и сотни подобных этим персонажам личностей, а вот Слащёва, оказывается, не доросла. Во всяком случае, Сергей не нашёл. Как не нашёл в вакапедии информации и о многих других исследователях этой области медицины, о трудах которых он собирал данные по крупицам в разных независимых источниках. Ему понравилась одна цитата из статьи одного отечественного соролога, выделявшегося своей особой точкой зрения на проблему. Он назвал усилия официальной сорологии сизифовым трудом

Сергей не просто так запомнил эту фразу. Она принадлежала единственному заметному на высоком уровне представителю сорологического мира. Только он обратил внимание на открытие Тамары Слащёвой. Во всяком случае, других, кто бы открыто выразил своё мнение, отличное от официальной точки зрения, Сергей не нашёл.

Ещё в начале девяностых, когда Слащёва стучалась во все высокие двери, предлагая уделить внимание её открытию, от неё просто отмахнулись. Все сорологические учреждения были с головой погружены в изучение генов. Какой ещё одноклеточный паразит?

А, ведь, если заменить мутировавшую отдельную клетку многоклеточного организма человека, как то представлено во всех учебниках по сорологии в официальной сорогенетической теории, со многими оговорками типа «возможно, вероятно, предположительно», на автономную клетку-паразита, который создаёт свои колонии-опухоли, то снимаются все вопросы и предположения. Всё стройно описано в биологии и микробиологии, паразитологии и других разделах медицины, связанных с простейшими организмами.

Вот из этого Сергей и исходил, когда у его жены обнаружили злосчастную глиобластому. Вот тогда и мелькнула мысль о призрачном шансе, который оставался, практически, единственным, и который неизвестно к чему мог привести. Поэтому в те две с половиной недели, что Марибель находилась в больнице, он погрузился в тему с головой, изучил и перечитал сотни исследований, статей, и узнал истории людей, испытавших на себе все коварные свойства спрута в различных органах, и последствия его лечения.

Одним из таких людей, опухоль у которого тоже была в мозге, был Давид Севан-Шрайбер, книгу которого «Антиспрут» Сергей прочитал в один присест. Этот человек, сам специалист в области деятельности мозга, не знал о теории Слащёвой, как, впрочем, и другие авторы книг, с которыми Сергей ознакомился. Но, практически, на одном здоровом образе жизни, о котором он и рассказал в своей книге, и которому Слащёва тоже уделяет огромное внимание, смог прожить 19 лет.

Исходя из всего этого, имея представление о том, что такое мультиформная глиобластома, диагностированная у Марибель, как она лечится в самых современных специализированных клиниках, они приняли решение отказаться от такого лечения.

Обезличенные инструкции, уверенные рекомендации, доброжелательные предупреждения о побочных эффектах – всё это успокаивает и обнадёживает, но когда располагаешь более углублённой информацией, и когда это лечение касается близкого человека, то начинаешь задумываться.

Сергей отдавал отчёт, что пациенту рассказывают, что и как. Но только то, что предписано знать пациенту. Но он уже знал, что есть информация для врачей, которая более глубоко освещает все негативные моменты. Такую информацию о радиотерапии он обнаружил на одном из эспанских соросайтов. Кроме того, раскопал историю с компьютеризированным аппаратом лучевой терапии Therac-25, случившуюся в ВША и Ганаде во второй половине 80-х годов.

Статья, в которой об этом рассказывалось, была опубликована не для того, чтобы дискредитировать все аппараты радиотерапии, или нагнать страху на читающих. Хотя, возможно, это был заказ конкурирующей фирмы-производителя таких аппаратов. Но на Сергея она произвела впечатление как на человека, любимая женщина которого должна лечь под такой аппарат.

И неважно, что таких инцидентов случается, возможно, один на десятки миллионов, риск всегда остаётся. И это помимо того, что сама по себе предписанная процедура может нести необратимые последствия. Есть и такие предупреждения в инструкции не для пациентов, а для врачей.

Но самым впечатляющим из вороха подобной информации оказался более масштабный случай, имевший место как раз в той стране, в которой жене Сергея назначили такую процедуру. Причём, в 3 часа ночи! Не нужно объяснять, насколько возрастает риск ошибки оператора в ночное время.

В 1996-м году были подвергнуты передозировке радиации из-за ошибочной калибровки в так называемой «кобальтовой пушке» 115 пациентов в одной из государственных больниц Креолии.

О масштабе трагедии свидетельствовало то, что в 2001-м году оператора этого аппарата приговорили к шести годам тюремного заключения за неумышленное убийство 16-ти человек. От совершения 14-ти неумышленных убийств и причинении 59-ти пациентам неумышленных телесных повреждений он был оправдан.

Если добавить к таким возможным случаям в практике применения такого метода лечения ещё и то, что сама сорогенетическая теория базируется не на чёткой научной основе, а исключительно на предположениях, то можно представить, почему при одной мысли, что его жену будут подвергать такой процедуре посреди ночи в течение 6-ти недель, Сергей не находил себе места.

Сергей вспомнил, что в только что прочитанной книге Давида Севан-Шрайбера, автор, будучи специалистом, и хорошо понимавшим, как действует радиация на мозг, ни разу не упомянул о радиотерапии в своём лечении. Его подвергали только химиотерапии. Можно было предположить, что именно она, в конце концов, и привела к рецидиву и к смерти, несмотря на упование на здоровый образ жизни.

К моменту начала такой процедуры Марибель уже хорошо соображала и воспринимала всю информацию адекватно. Её убеждать уже не было необходимости. А родственники прекрасно знали её характер: если она решила, то отговаривать бесполезно.

Сергей обратил внимание на ещё одно обстоятельство, также имеющее отношение к официальному протоколу лечения спрута, и в частности, спрута мозга. Речь шла об операции. В некоторых случаях опухоль бывает неоперабельной. То есть, находится не у поверхности черепа. У Белки, как это было видно в документах, опухоль была в левой части мозга, прилегающей к черепу. Долго ещё потом её левый глаз был прикрыт опавшим веком, создавая впечатление косоглазия. Вероятно, при операции было что-то слегка затронуто. Она жаловалась несколько лет на периодические «звездопады» в этом глазу. Вспомнились Сергею и эпилептические припадки после операции, и прописанные против них таблетки фенитоина, которые сами по себе, при длительном применении, могли вызвать одну из разновидностей спрута – болезнь Ходжкина, разрушающую иммунную систему.

На свой страх и риск 12-го мая они решили снизили дозу фенитоина с трёх ежедневных таблеток до двух; 17-го июня, после приёма у доктора Торреса, который рекомендовал не снижать дозировку хотя бы полгода, – – снизили до одной, а 6-го августа Марибель приняла последнюю таблетку. Они всё переживали, как бы не случился припадок, но, слава богу, риск оправдался. Тот первый припадок в больнице был единственным.