– Матюш, не расстраивайся, – говорю ласково. – Всякое случается. Ты не порезался?

Ребёнок качает головой, вытирает нос рукавом, но по щекам продолжают течь слёзы.

– Вот и славно. Я сейчас тебя аккуратно сниму со стула, а потом мы всё тут уберём.

До веника с совком тоже надо ещё добраться, они как раз за стулом, на котором продолжает стоять сын.

– Мама расстроится, – шепчет Матвей, продолжая шмыгать носом. – Она просила меня на лазить за сахаром.

– Мы ей не скажем, – качаю головой, примериваясь, как бы дойти до ребёнка, и тут же задумываюсь, а правильно ли говорить такое?

– Мама говорит, врать нехорошо, – назидательно выдаёт Матвей, правда, тут же опять всхлипывает.

– Твоя мама абсолютно права, – осторожно продвигаюсь вперёд и наконец оказываюсь рядом с сыном. – Но знаешь, что я тебе скажу? О женщине надо заботиться! И если какие-то проблемы мужчина может решить, не ставя её в известность, то это нужно делать, не задумываясь! Обхвати меня за шею, я перенесу тебя на диван.

Ребёнок делает, что сказано, я беру его на руки. Прикусываю губу – чёртовы рёбра напоминают о себе неприятными ощущениями – и быстро пересаживаю Матвея.

– Значит, мы решим проблему, чтобы мама не расстраивалась? – сын смотрит на меня внимательно.

– Именно это мы с тобой и сделаем, – киваю я, – мы же мужчины?

– Да, – Матвей уже почти успокоился и уверенно кивает в ответ.

– Вот и отлично!

На то, чтобы ликвидировать последствия аварии, у нас уходит весь остаток утра. Завтракать веду ребёнка в ближайшее кафе – новую варочную панель я заказал и даже заплатил за срочность, но всё равно её доставят только на следующий день.

Видимо, лимит происшествий на эти сутки оказывается исчерпанным, потому что день проходит спокойно. Я вовремя привожу ребёнка на занятия математикой, вечером мы вполне убедительно разговариваем по видеосвязи с Марусей, сообщая, что у нас всё прекрасно, на следующее утро мне удаётся не забыть захватить для Матвея кепку. И после того как двое рабочих споро устанавливают новую варочную панель, я даже расслабляюсь. А зря.

Из дверей детского сада Матвей выходит чем-то жутко недовольный. Оглядывается на крикнувшего ему что-то вслед мальчишку, но ничего не говорит, а затем ещё и спотыкается о какой-то камень, неудачно лежащий сбоку тропинки, зло пинает его, и я слышу:

– Да бл…

– Матвей!!! – обрываю ребёнка, лихорадочно соображая, где он мог так «удачно» пополнить лексикон.

Вроде бы я ничего такого при нём всё-таки не говорил… Чёрт, Маруся меня убьёт! Стоило оставить сына с отцом на два дня, и нате вам, пожалуйста…

– Это очень плохое слово, – присаживаюсь перед подошедшим Матвеем на корточки. – Очень плохое и очень грубое, и любой человек, когда говорит его, выглядит плохо и грубо. Откуда ты его узнал?

– От Пашки, – шмыгает носом ребёнок. – Его папа всё время это слово говорит.

– И где этот… Пашка? – оглядываюсь по сторонам, потому что очень хочу сказать пару ласковых его папаше.

– Нигде, – ворчит Матвей, отводя глаза.

– Дело ведь не только в плохом слове? – внимательно смотрю на сына. – Это Пашка кричал тебе? Что-то обидное?

Он кивает, пожимает плечами и молчит, как партизан. Выпрямляюсь. Похоже, ничего мне сейчас у него не узнать. Может быть, Маруся и смогла бы его разговорить, а я пока даже не знаю толком, с какой стороны подступиться.

Но всё решает случай. Потому что у самого забора, уже на выходе с территории, мы сталкиваемся с тем самым пацаном. И идущий с ним рядом папаша, дёрнув ребёнка за руку, командует ему поторопиться, причём именно теми словами, которые детям знать не следует.

– Следите за своим языком, – сдерживая злость, цежу почти в лицо щупловатому мужику.

– А ты кто, бл…, такой, чтоб мне указывать? Пошёл на… – тут же выплёвывает этот придурок.

– Матвей, отойди, – прошу ребёнка быстро и негромко, подтолкнув его в сторону, а сам, развернувшись к кретину, быстро подхватываю его за грудки и пихаю к решётке забора, вжимая туда как следует.

Очень надеюсь, что ему не придёт в голову бить по не до конца зажившим рёбрам. В больницу не хочется. Но просчитал я правильно – во-первых, он помельче меня, во-вторых, такие, как дело доходит до драки, всегда предпочитают сваливать в кусты.

– Я – отец Матвея, – говорю достаточно внушительно. – И не дай бог я ещё хоть раз услышу, как ты или твой сын материтесь при моём ребёнке!

– Да ладно, чо ты, мужик, – это убожество смотрит на меня со страхом. – Погорячился я, извини, ну?

Тряхнув напоследок, отпускаю его, с трудом сдерживая желание вытереть руки.

– Пойдём, Матвей, – оборачиваюсь к мальчику, который смотрит на меня круглыми глазами.

Глава 23

Алексей

– Ты сказал, ты мой папа? – ребёнок наклоняет голову к плечу, а мне хочется постучать себя по голове. – Это правда?

– Матвей… – опять присаживаюсь перед ним.

Слова не идут. Но говорить нужно. И чувство почти такое же, как когда я шёл по офису после той встречи с Вячеславом, собираясь найти Марусю и не зная, что ей сказать.

– Это правда, – произношу наконец, глядя ему прямо в глаза и пытаясь уловить, что он чувствует. – Я хочу быть честным с тобой, Матвей. Я… потерял вас с мамой на несколько лет, но теперь нашёл, и я очень хочу быть частью вашей семьи. Как думаешь, ты сможешь меня принять?

Матвей смотрит сосредоточенно, насупив брови.

– Если ты уже нас терял, то можешь потерять снова? – говорит задумчиво.

– Не теперь, – убеждённо качаю головой. – Раньше я не знал о вас. Но сейчас знаю и ни за что не уйду и не потеряю, честное слово.

– То есть ты останешься насовсем? А почему ты не ухаживал за мамой? – задаёт внезапный вопрос сын.

– Э-э-э… – теряюсь, не зная, что ответить. – Я… ухаживал…

– Да? – скепсис в голосе ребёнка считывается на раз, и я чувствую себя идиотом.

Ещё мой же шестилетний сын мне советов не давал, как ухаживать за его матерью!

– Я ведь мужчина. Значит, я отвечаю за маму тоже, она же женщина, – этот малолетний Штирлиц смотрит на меня, прищурившись, как будто готовится вести допрос. – Ты дарил ей цветы?

– Да, дарил, – киваю неуверенно. – Один раз.

– Только один? А конфеты? – Матвей надувает губы.

– Честно говоря, не припомню, – меня вдруг начинает разбирать смех от абсурдности этой ситуации. – А давай-ка ты мне расскажешь, какие конфеты любит твоя мама, и я исправлюсь. Как тебе идея?

– Ладно, – сын довольно кивает. – Пойдём в магазин.

Чувствую, меня собираются развести не только на конфеты.

– Ну как там у вас дела? – Маруся звонит по видеозвонку вечером, очень довольная – видимо, учёба проходит хорошо.

– Всё прекрасно, – отвечаю, улыбаясь, и протягиваю мобильный Матвею.

– Мамочка, привет! – машет ей сын.

– Привет, мой хороший, – ласково отвечает Маруся, но больше ничего сказать не успевает.

– А ты знала, что дядя Лёша – мой папа? – выдаёт ребёнок.

Обречённо закрываю глаза, а Маруся, вскрикнув, похоже, роняет телефон. Подбирает спустя несколько секунд, находит меня глазами через экран, поднимает брови. Я делаю виноватое лицо, в ответ она качает головой.

– Мам, ты не волнуйся, – вдруг говорит Матвей. – У нас с ним был мужской разговор. И дядя Лёша пообещал, что больше нас не потеряет. Он честное слово дал.

– Ну раз честное слово, – тянет Маруся, как будто слегка расслабляясь. – Тогда конечно. Милый, а ты сам как к этому относишься?

– Ну, – Матвей задумывается, – хорошо. Дядя Лёша сегодня папу Пашки побил! И мы купили тебе вкусные конфеты, которые ты любишь.

Так, зарубка на будущее – надо договариваться с ребёнком о том, что и как сообщать матери. Потому что судя по Марусиному обещающему взгляду, после её приезда мне предстоит не слишком приятный разговор.

После впечатляющих новостей мы быстро заканчиваем звонок, Матвею уже пора укладываться спать. Маруся напоминает, что завтра в последний день у неё активная работа с коллегами, поэтому телефон большую часть дня будет недоступен. Прилетит она уже вечером.