– Ты же обещала, что останешься со мной. Ты же сказала, что всё поняла, когда я объяснил про Ольгу, – не контролируя силу, он мотыляет меня из стороны в сторону. – Но нет. Я за дверь, а ты моментально побежала перед другими ноги раздвигать? И смотри-ка, выбрала самых перспективных. Ну и? С кем тр@хается моя шлюха? С папашей или гнидой-Арским?

– Отвали, – бью его по предплечьям, пытаясь скинуть их с себя.

Ненормальный совершенно не замечает, что сжимает кулаки с такой силой, что руки неметь начинают.

Не собираюсь ему объяснять, что обещала остаться с ним, только чтобы выиграть время и иметь возможность помочь Виктору. А простить? Он дурак что ли, если думает, что измену реально простить? Папочка его заставил или деньги глаза застили – неважно – он похотливый кобель и обманщик, а значит, ничего общего между нами быть не может.

И шлюха? Реально?

Кто из нас двоих та самая личность с низкой социальной ответственностью – еще вопрос.

– Отвалить? Отвалить? – Игнатов, не привыкший к моей агрессии, раньше-то я тихой и милой была, как бабуля учила, понижает голос и белеет, – Я тебе сейчас так отвалю, любимая, добавки просить будешь!

Хватает меня за шею, дергает на себя и пытается поцеловать.

Я настолько в шоке, что замираю в его руках. Успеваю лишь отвернуть голову в сторону. А Иван словно не видит, не понимает, что я не хочу этого, хватает за подбородок и настойчиво пытается повернуть лицом к себе и добраться до моего рта.

– С ума сошел? – дрожащим от страха и гнева голосом, пытаюсь его вразумить.

Но вместо этого он сильнее впивается пальцами в мои плечи, толкает к стене, наваливаясь сверху и с силой задирает вверх мои руки:

– А ты, оказывается, горячая девочка, Вера. Что ж раньше скрывала? Я люблю сопротивление.

У меня все холодеет внутри. Ноги, и без того ватные, слабеют неимоверно. Качаю головой, не веря, что у меня нет галлюцинаций, что все происходит на самом деле, со мной, сейчас. И все еще надеюсь, что очнусь, вынырну из этого идиотского сна. Но кожа на запястьях от сильного обхвата начинает неметь, намекая, что все же это – реальность. Реальность, в которой мужчина, которого я не хочу, не желаю, который вызывает полное безоговорочное отторжение, прижимает меня к стене и прижимается ко мне сам, пытаясь коленом раздвинуть ноги.

Противно, страшно, чудовищно, но уже нет сомнений, что он всерьез.

Меня едва не выворачивает, когда он склоняет голову и впивается губами в шею, лижет и кусает ее, а вторую руку кладет на грудь.

Нет, не могу.

Пытаюсь вырваться – не поддается.

Пытаюсь его укусить – уклоняется.

Пытаюсь лягнуть – вжимается пахом в промежность.

Когда я вспоминаю, что кругом вообще-то есть люди, когда забиваю на то, что они обо мне подумают, и делаю глубокий вдох, чтобы крикнуть, он резко прижимается и впивается в губы.

Реальность оказывается жестче и безжалостней, чем я полагала. Поцелуи мужчины, которые волновали еще пару недель назад, теперь рвут внутри меня что-то на мелкие части, и те начинают кровоточить так сильно, что мешают дышать.

Игнатов меня травит, пачкает, унижает.

Извиваюсь в руках мужчины, мычу ему в рот и борюсь ожесточенно, со злостью, ненавистью, которая просыпается и становится моей надежной союзницей. Кусаю противные губы, желая наказать, не жалея, не думая о том, что причиняю ему вред. Потому что мне плохо настолько, что болит, кажется, все.

Я не хочу, чтобы ко мне прикасался этот мужчина.

Не хочу!

Злость, обида и страх смешиваются в такой сгусток энергии, что мне удается невероятное. Я все-таки умудряюсь отпихнуть Ивана от себя и с лихорадочным взглядом вырваться из его захвата.

– Убирайся из моего кабинета, – шиплю, вытирая рот тыльной стороной ладони.

Уже все равно на чужое мнение. Если он вновь рванет ко мне, закричу. Другого выхода из этой дурацкой ситуации не вижу. Самой не выбраться, входная дверь как раз позади него.

Игнатов не отвечает, лишь ухмыляется. Кажется, что он не в себе. В его взгляде что-то мутное, темное, от чего мне становится еще хуже.

– Иван, уходи, – пытаюсь до него достучаться, – пожалуйста, не надо, – пытаюсь вразумить, но он будто не слышит.

Меня колотит с такой силой, что зубы ударяются друг о друга, и приходится сжать челюсти.

Надежда, что смогу его убедить остановиться, смогу отговорит не трогать меня, и мы оба сделаем вид, что ничего этого не было, тает как предрассветная дымка, когда он слизывает с губ следы от моих укусов, прищуривается и бросает взгляд на стол…

Мамочки…

– Иван Сергеевич, – писк Синюхиной раздается практически одновременно с ее весьма условно предупредительным стуком в дверь, – Вас очень срочно разыскивает Сергей Сергеевич.

Боже, в этот момент я готова простить бывшей подруге все ее мерзкие делишки и злобные взгляды. Пусть наводит порчу и дальше, главное, всегда вот так вовремя появляется и забирает своего ненаглядного шефа с собой.

– Дверь закрой, – тихий жесткий приказ заставляет вздрогнуть нас обеих.

Игнатов не мигая смотрит на меня и совершенно не замечает свою секретаршу.

Сглатываю.

Надежда на то, что он сейчас свалит, а я галопом понесусь писать заявление на увольнение, отодвигается на неопределённое время.

– Но…

– Сейчас же!

Бросаю взгляд в сторону Валентины, умоляя ее этого не делать. Куда там. Преданная собачка Ванюши всегда ставила его желания превыше остальных. Вот и сейчас подчиняется.

– Иван Сергеевич, дело слишком срочное. Договор, который заключили с «Балтстройинвест», он с подводными камнями оказался. Мы может потерять десятки миллионов. Мамаев уже у генерального, как и Аверсов, и Павленко, и Слуцкий. Ждем только Вас, – спокойный, но уверенный голос принадлежит Михайлову.

Дмитрий выходит из-за спины Синюхиной и смотрит исключительно на Игнатова, который всё же оборачивается к двери.

– Без коммерческого директора нам не обойтись.

Последняя фраза друга-коллеги становится решающей. Иван кивает и, бросив на меня один-единственный предупреждающий взгляд, покидает кабинет.

Михайлов удаляется следом.

А Синюхина притормаживает и прислоняется к дверному косяку, складывая руки на груди.

– Что-то ты, Орлова, потрепанной выглядишь, – ухмыляется гадюка, неторопливо пробегаясь по мне взглядом.

Фыркаю.

Ее простоватые щипки после схватки с бывшим женишком кажутся всего лишь пылью.

– А что поделаешь, когда приходится от перевозбужденного петуха отбиваться, – растягиваю губы в холодной усмешке и перевожу взгляд под ноги, где всё усеяно осколками, – видишь, как у него в одном месте свербит, даже статуэтки колотит. Так что держи, Валька, бесплатный совет. Хочешь его задобрить и вернуть, снимай заранее трусы и, как придет, встречай во всеоружии.

– Стерва! – выплевывает не-подружка и, выскочив в коридор, с силой захлопывает дверь.

А мне только этого и надо.

Ноги совершенно не держат, тело потряхивает.

Лишь чудом успеваю придвинуть стул, чтобы сесть на него, а не плюхнуться на пол.

Глава 26

Самое жуткое и удивительное одновременно, что уволиться в среду не получается.

Никак.

Да что там… я даже заявление написать не успеваю. Потому что секретарь Игнатова-старшего вызывает меня в приемную буквально через десять минут после того, как я остаюсь одна и лишь начинаю помаленьку приходить в себя.

– Вера Владимировна, срочно. Горит, кровь из носу, – заявляет она, ловя меня на пороге своей вотчины, и, не слушая возражений, впихивает в руки черную кожаную папку, – эти документы нужно немедленно передать Кирсанову в комитет по градостроительству и архитектуре города. Лично в руки, запомнили?

– Но я не могу, – отрицательно мотаю головой, всё для себя решив.

– Можете! – летит, как лозунг. – Кто, если не Вы?

– Мамаев, – заявляю уверенно.

Все без исключения в компании знают любовь моего непосредственного начальника к лицам, приближенным к власти, как и его ревностное желание иметь с ними дела непосредственно самому, не подпуская других. Даже если требуется просто завезти документы.