– Анна Николаевна сейчас в отпуске, – отвечаю на просьбу.

– Очень жаль, – пациентка надувает губы. – А когда она выйдет?

Я бы тоже хотел знать. Неизвестность убивает больше, чем всё остальное. Что с ней? Где она сейчас? Что делает? Хорошо ли питается? Как себя чувствует? Может быть, ей плохо? Все эти вопросы безостановочно крутятся в голове, сводя меня с ума. И, главное, сколько это продлится? «Ближайшее время», в которое, по словам Соболевского, я её не увижу – это неделя? Две недели? Месяц?

Закончив с делами, ухожу к себе в кабинет. Переодеваюсь, накидываю куртку, но тут после стука заглядывает дежурный.

– У нас проблема. Поступил мужчина, множественные переломы рёбер, травма головы. Похоже, его избили.

– Вызывайте полицию, – говорю со вздохом. – Что вы, не знаете, как действовать в таком случае?

– Уже вызвали, – кивает врач. – Хотят видеть заведующего, если он ещё на месте.

– Сейчас спущусь, – вешаю обратно куртку, опять надеваю халат и выхожу из кабинета.

А в приёмном покое меня ждёт тот, кого я не хотел бы больше встречать никогда в жизни.

Возле стойки у стола медсестры боком ко мне стоит грёбаный майор. Заполняет бумаги. Замечает меня, поворачивается. Спокойно делает шаг в мою сторону.

– Никита Сергеевич, добрый вечер. Хорошо, что вы ещё не ушли, я хотел уточнить пару деталей.

Я настолько теряюсь, что пожимаю протянутую руку.

– Да, что такое? – меня не отпускает ощущение, что я в каком-то параллельном мире.

Богатырёв задаёт несколько каких-то незначительных вопросов. Отвечаю, всё больше и больше чувствуя замешательство.

– Ну что ж, отлично, – майор кивает сам себе, собирает свои листы. – Анна Николаевна не работает сегодня? – спрашивает вдруг.

Его тон неуловимо меняется, но я не могу понять, в чём дело. А потом до меня доходит смысл вопроса. Что?..

– А вы не в курсе?

– В курсе чего? – мужчина вскидывает на меня глаза. – Что-то случилось?

– Нет… нет, я… Анна Николаевна взяла несколько дней отпуска, – повторяю навязшее в зубах враньё.

– Удивительно, – он слегка улыбается. – Не думал, что она вообще понимает значение слова «отпуск».

– Да уж, – запускаю руку в волосы, растерянность переходит все границы. – А вы когда виделись последний раз?

– М-м, – Богатырёв мрачнеет, отворачивается, – несколько дней назад.

– Простите, что уточняю, но… это было… – называю дату и вижу, как он хмурится, внимательно глядя на меня.

– Да. Зачем вам? – разворачивается полностью, вставая прямо напротив. Прищуривается, затем зло хмыкает. – Значит, вот про кого она говорила…

– Что говорила?

– Ничего, – майор холодно кивает и идёт к выходу.

Сжимаю кулаки и, подождав пару секунд, иду за ним. Догоняю на улице возле служебной машины. Не хватало ещё устраивать разборки в больнице.

Богатырёв уже открыл дверь и стоит, опираясь на раму.

– Ну? – недружелюбно спрашивает, когда я подхожу.

– Что ты имел в виду, когда сказал, что она про меня говорила?

– Знаешь, что? – он окидывает меня взглядом. – Пошёл ты нахрен, хирург. Ты и мизинца её не стоишь. Знал бы я, что она именно в тебя влюбилась, в жизни бы не сказал ей, что отступлю.

– Что? – у меня пропадает голос.

– Что слышал, – он смотрит на меня и вдруг издевательски улыбается. – Ах вот оно что. Ты уже, похоже, успел всё просрать. Кто бы сомневался! – делает движение, чтобы сесть в машину, но я хватаю его за плечо.

– Руки! – быстро стряхивает мою ладонь.

– Почему ты не вышел тогда из подъезда?

– Из какого подъезда, ты свихнулся? – майор смотрит на меня недоумённо.

– В тот вечер вы зашли в подъезд, но ты не выходил оттуда…

– Ясненько, – тянет эта сволочь. – Столько с ней работаешь, а так про неё ничего и не понял. Устроил ей сцену ревности, придурок? С какой стати я должен тебе что-то объяснять? Я ушёл от Ани через несколько минут. А вот что произошло потом – не твоё дело. Так что можешь вообще-то успокоиться. А хотя нет, не успокаивайся – живи теперь с этим.

Он садится в машину, я на автомате делаю несколько шагов назад и смотрю вслед, ничего не видя.

* * *

Эту ночь я запомню на всю жизнь. Не сомневаюсь, она мне ещё долго будет сниться в кошмарах.

Осознание того, что я наделал, накрывает с головой. Куда не повернись, со всех сторон вина полностью моя. И как выбраться из ямы, в которую загнал себя собственными руками, я не имею ни малейшего представления.

Шаг за шагом препарирую своё поведение за последние несколько месяцев. Был бы я трупом в анатомичке – на фрагменты бы сам себя разобрал. Как у любого врача-клинициста, с анализом и выстраиванием логических связей у меня всегда всё было в порядке. Ну и где в таком случае, спрашивается, были мои мозги?

Я ведь даже не могу толком сформулировать, почему так вёл себя с Аннушкой. Точнее, мне-то казалось, что я просто требователен, потому что в нашей профессии нет места ошибкам. А она – одна из тех редких людей, кто рождён быть врачом, должна быть строга к самой себе и развивать свои способности. Но почему моя строгость к ней приобрела такие формы?

Или, может быть, всё дело в том, что я с самого начала знал, что не смогу остаться к ней равнодушным?

Итоги ночных размышлений неутешительные.

Признать вину – полдела. Что мне делать дальше? На этот вопрос ответа у меня нет.

С утра, выпив крепкий чёрный кофе, выхожу на улицу. Здания плохо видны из-за тумана, в воздухе висит сырость. Подхожу к своей машине и обнаруживаю сзади, возле багажника, пацана и девчонку. Явно младшие школьники, лет по семь-восемь.

– Что такое? – спрашиваю ровно, стараясь не напугать детей.

Знаю, что выгляжу после бессонной ночи так себе. Мальчик, вздрогнув, оборачивается, я вижу русую чёлку и голубые глаза. Сердце пропускает удар. Мотнув головой, чтобы отогнать воспоминания, повторяю:

– Ребят, что вы здесь забыли? В школу не пора?

– У вас там… – мальчик машет рукой вниз.

– Что? – приседаю возле колеса и вижу под крылом грязное клочкастое нечто и круглые жёлтые глаза.

Глава 21

Добрынин

– А ну-ка, – тяну руку, и шерстяная варежка шипит, с трудом разевая рот.

Достаю из кармана перчатки, которые сунул сегодня с собой. Но царапаться у этого создания сил явно нет, поэтому легко вытягиваю слегка сопротивляющегося котёнка из-за колеса.

– Ваш? – спрашиваю для порядка, хотя и так ясно, что трясущееся существо, которое держу за шкирку, уличное.

– Нет, – со вздохом говорит мальчишка, беря за руку свою подружку. Или сестру? – мы его случайно заметили. Вы… вы его выбросите, да?

Смотрю на эту парочку и вижу, как у девочки глаза начинают наполняться слезами. О нет, только не это! Не выношу женских слёз! Даже если речь идёт о семилетней кнопке.

– Нет, – вздыхаю тяжело, – не выброшу.

– Честно? – пищит кнопка.

– Честно, – киваю. – Отвезу сейчас в ветеринарную клинику, там его подлечат.

– Хорошо, – важно кивает пацан. – Ну, мы пойдём тогда! До свидания! – тянет за собой девочку, та шмыгает носом, улыбается, показывая дырку на месте выпавших передних зубов, и я невольно улыбаюсь в ответ.

Затем перевожу взгляд на свою находку и опять вздыхаю.

– Поехали, – усаживаюсь в машину и нахожу в навигаторе ближайшую ветеринарку. Перчатки приходится пожертвовать дрожащему котёнку, которого я посадил впереди. Подумав, включаю подогрев сиденья и аккуратно трогаюсь с места.

Хорошо, что до клиники ехать недалеко. Паркуюсь, сгребаю пригревшуюся животинку и захожу в здание.

– Кто тут у вас? – молодой врач, который принял нас почти сразу, осматривает мелкого на столе. Котёнок старательно шипит и топорщит слипшуюся шерсть.

– На колесе эту мелочь нашёл, – оттягиваю рукав над часами, времени до утреннего совещания почти не остаётся.

– Да, они туда частенько залезают, холодно сейчас становится, – кивает ветеринар.