И знаете что? Я счастлив от этого. Впервые в жизни по-настоящему счастлив. Потому что рядом со мной — мое сокровище, моя опора и надежда. Та, ради которой стоит жить.
Таких за каждым поворотом не найдешь. И второго шанса может не быть.
Поэтому я должен ей сказать. Открыться, рассказать о своих чувствах. Будь что будет. Главное — сделать это сейчас. Пока не поздно.
Я решительно поднимаюсь со скамьи и шагаю обратно к дому. Сердце грохочет как сумасшедшее, ладони потеют. Ну же, Максим, соберись! Ты же взрослый мужик! И не из робкого десятка. Чего тебе бояться?
Вбегаю по ступенькам, распахиваю дверь. В гостиной пусто, Маши нет. Взлетаю на второй этаж, направляюсь к ее спальне. Замираю на пороге, слыша, как за дверью льется вода. Моя девочка принимает душ.
Осторожно стучу костяшками по двери:
— Маш, ты здесь? Надо поговорить.
— Да, сейчас выйду! — доносится ее звонкий голос. — Подожди пару минут.
Киваю самому себе, прислоняюсь спиной к стене. Терпение, Макс. Скоро ты ей все скажешь. Признаешься, что любишь. Что жить без нее не можешь. Что…
— Ну, я тут, — раздается совсем рядом, и в коридор выходит Маша — свежая, румяная, обернутая пушистым полотенцем. — О чем поговорить хотел?
Я на секунду зависаю, любуясь ей. Потом шагаю вперед, беру ее ладони в свои. Она удивленно вскидывает брови, но молчит. Ждет.
— Маш, я… В общем… Черт, как же это сложно! — бормочу я, чувствуя, как горят щеки. Набираю в грудь побольше воздуха и выпаливаю:
— Я люблю тебя. Вот. Очень сильно люблю. Жить без тебя не могу. Хочу быть с тобой всегда.
Ну все, сказал. Тишина такая, что слышно, как бьется мое сердце. А может, это ее колотится? Не разберешь.
А потом Маша шагает ко мне, обвивает руками шею. Утыкается лбом мне в плечо и шепчет:
— И я тебя люблю, дурачок. Любила, наверное, с первого дня. Как увидела — так и поняла, что пропала.
У меня словно камень с души сваливается. Неужели? Моя девочка тоже меня любит? Господи, да я же теперь самый счастливый человек на земле!
Сгребаю ее в охапку, прижимаю к себе. Целую куда придется — в макушку, в висок, в кончик носа. Маша смеется, обнимает меня крепче.
— Дурак ты все-таки, Воронцов, — бормочет она мне в шею. — И чего тянул так долго? Я уж думала, ты ко мне совсем ничего не чувствуешь.
— Ну я же признался, — бурчу я смущенно. — Лучше поздно, чем никогда.
Мы стоим так, обнявшись, еще долго. Просто наслаждаемся близостью и теплом друг друга. Молчим, но это молчание красноречивее любых слов.
А потом…
Потом раздается звонок в дверь. Громкий, настойчивый. Мы с Машей испуганно переглядываемся. Неужели?..
Бегу вниз, перепрыгивая через ступеньки. Маша торопится следом, на ходу запахивая халат. В холле уже возятся охранники, впуская кого-то.
Вижу отца, мрачного и напряженного. Рядом с ним какие-то серьезные люди в строгих костюмах.
Сердце ухает в пятки. Только не говорите, что…
— Максим, у нас проблемы, — чеканит отец. — Большие проблемы.
38
Мы сидим в кабинете Андрея Палыча, напряженно переглядываясь. Максим нервно барабанит пальцами по колену, я теребю край халата. Ожидание убивает. Хочется вскочить, разораться, потребовать объяснений. Но мы сдерживаемся из последних сил.
— Итак, — наконец произносит отец Макса, откидываясь на спинку кресла. — Новости у меня неважные. Игнатьев перешел в наступление.
Я судорожно сглатываю, во рту пересыхает. Знала ведь, что рано или поздно этот гад активизируется. Но надеялась, что у нас будет больше времени.
— Что он сделал? — глухо спрашивает Максим, сжимая кулаки.
— Заявил, что ты замешан в крупной афере с контрабандой, — вздыхает Андрей Палыч. — Дескать, провернул сделку через свою фирму, а когда запахло жареным — смылся. Теперь тебя обвиняют по всем статьям. Уже и ориентировки развесили.
У меня темнеет в глазах. Вот это подстава! Вот это подлость! Да как он посмел, сволочь такая?! Максим честный бизнес вел, ни в какую контрабанду не лез! Это же очевидно!
— Клевета! — выдыхаю я, комкая подол. — Чистой воды поклеп! Макс никогда бы…
— Знаю, — обрывает Андрей Палыч, морщась. — Ясное дело, подстава. Но доказать обратное будет ой как непросто. У Игнатьева все схвачено. И в ментовке, и в прокуратуре. Сфабриковать липовое дело — раз плюнуть.
Я стискиваю зубы, с трудом сдерживая слезы. Ну почему, почему нам так не везет? Только-только счастье привалило, только любовь свою обрели — и на тебе! Снова враги, снова грязь и наветы! Да что ж такое-то, а?
— И что теперь делать? — спрашиваю сипло, боясь смотреть на Макса. — Как нам из этого выпутываться?
— Придется уезжать, — мрачно роняет Андрей Палыч. — Затаиться где-нибудь за бугром, отсидеться. Пока я здесь попробую порешать вопросы. Связи у меня пока еще есть. Глядишь, получится замять дело, снять обвинения.
— А если не получится? — в голосе Макса звенит напряжение. — Если Игнатьев окажется сильнее? Мне что, всю жизнь по норам прятаться?
Я быстро кладу руку ему на плечо, сжимаю. Мол, держись. Я с тобой. Чтобы не случилось — мы будем вместе. Он благодарно накрывает мою ладонь своей.
— Посмотрим, — уклончиво отвечает Андрей Палыч. — Сейчас главное — убрать вас из-под удара. Переправить в безопасное место. А там уже будем решать, что и как.
И он поворачивается к одному из помощников, кивает:
— Готовьте документы. Поедут в Таиланд. Там у нас надежные люди, помогут устроиться на первое время.
Наш с Максом испуганный вздох, кажется, слышен на весь кабинет. Таиланд? Это же… Это же так далеко! На края земли практически!
Но выбора нет. Не мы эту кашу заварили, не нам и условия ставить. Послушно выходим вслед за помощником, даже не пытаясь спорить. В конце концов, не в географии счастье. Лишь бы с любимым быть рядом.
Час спустя мы уже сидим в частном самолете, готовясь ко взлету. В руках у нас новенькие заграничные паспорта, карманы оттягивают пачки налички. Первое время хватит, а там посмотрим.
Максим нервно сжимает мою ладонь, смотрит в иллюминатор. Кажется, его потряхивает. Да и меня, чего уж там. Слишком все быстро завертелось, слишком резкий поворот.
Но отступать некуда. Только вперед. Навстречу неизвестности.
Обнимаю Макса за плечи, утыкаюсь носом ему в шею.
— Люблю тебя, — шепчу беззвучно. — Ужасно люблю. Это главное. Остальное — приложится.
Он прижимает меня к себе, целует в макушку.
— И я тебя, Маша. Безумно. Мы со всем разберемся, вот увидишь.
Эпилог
Эпилог
Полгода спустя.
Вечерний Бангкок сверкает и переливается. С открытой веранды нашего домика открывается чудесный вид на огни большого города. Шумит прибой, шелестят пальмы, стрекочут цикады. И на душе так спокойно, так хорошо.
— О чем задумалась? — теплые руки Макса обнимают меня за плечи.
Я улыбаюсь, откидываясь назад, прижимаясь к его груди.
— Да так, о своем, о девичьем. Не верится даже, что все так сложилось. Столько всего случилось за какие-то полгода!
Максим тихо смеется, щекочет мне ухо своим дыханием:
— Это точно. Даже страшно вспомнить. Но мы ведь справились, а? Выкарабкались, начали все заново.
Киваю, переплетая наши пальцы. Да уж, начали так начали! Новая страна, новая работа, новые документы. Максим теперь управляет рестораном, а я преподаю русский в местной школе. И пусть зарплаты не ахти, пусть приходится вертеться — зато мы счастливы. По-настоящему, до умопомрачения счастливы.
К слову, с делами нашими все обошлось. Андрей Палыч каким-то чудом смог замять историю, закрыть расследование. Игнатьева, правда, на этом подвинуть не удалось — уж больно он ушлый, за уши не ухватишь. Но и нам больше ничего не грозит. Можем со спокойной душой жить дальше. Как захотим, где захотим.
Вот мы и живем. Вдали от прошлого, только своим настоящим. И горя не знаем.
— А давай поженимся, а? — вдруг предлагает Макс, и у меня дыхание перехватывает. Чего это он удумал?
