Направились в Товарищество, где я зажопил товарища Готного и неоднократно спросил:

— Где они узнали про аркубулюса, Рарин⁈

— Не понимаю, Михайло Потапыч, — разводил руками этот балбес. — Сам только вчера узнал, но их ликосулюсов ещё никто не видел, может…

— Не может, — отрезал я. — Я посмотрел, мастер, как — не спрашивай, — с видом загадочного и почтенного видома озвучил я. — И эти волчары делаются полностью по схемам наших аркубулюсов. Просто на стенах висит, для работников криворуких, какие гайки куда крутить.

— Почтеннейший, но криворукие с этим не справятся…

— Да хоть гении прямизны рук! — возмутился я. — Готный! Эти ворюги утырили НАШИ разработки! И я желаю знать — как! И не только из-за их волчар — там есть варианты справиться, — несколько успокоился я. — Просто в Товариществе — не просто «слухи» или там пересказы. Этот каналья имеет наши схемы, над которыми ты — ломал голову. А я — тебе помогал. А значит… кстати, схема револьвера у тебя где-то тут есть? — прокурорски прищурился я на Готного.

— Нет, Михайло Потапыч, как вы и наказали — своими руками делал и только я знаю.

— Хоть это хорошо, — вздохнул я. — Но у нас, помимо аркубулюсов, ещё и «морозные пасти» есть, да и ещё идеи имеются. И от тебя, именно тебя! — обвинительно потыкал я пальцем в грудь мастера. — Идёт утечка… в смысле, конкурент про то, что мы делаем, узнаёт.

Вот реально — еле удержался от неприличного хрюканья. А всё опять же, языковые выверты. Я «утечка» просто перевёл, ну а смысла «утекания информации» в зимандском она не имела. Так что зашуганый мастер сначала огляделся, ища названное, а потом, покраснев, стал проверять штаны на тему «утечки»…

Но смех смехом, а нехорошего факта это не отменяет. И либо мне заниматься откровенным (хоть и справедливым!) криминалом, вылавливая этого Тольца вне мастерской и выбивая из него информацию. А потом орать на весь Золотой, что «он первым начал», притом что волчары только в рекламке и слухах есть, вроде ещё и не продали никому.

Либо находится источник утечки информации, и уже через него набирается доказательная база. С которой я, как владелец и адвокат своей морды, заваливаю в суд и потрошу конкурентов до самого исподнего.

— А ледяных пастей у Тольца нет, Михайло Потапыч? — не отрываясь от перетрахивания бумаг и морща лоб в тщетной попытке вспомнить, где он провтыкал.

— Ну разве что схемы дома спрятаны или ещё где-то. Да и без Лаша Морозного — не факт, что получится повторить.

— Получится, просто господин Лаш приходит пару раз в седмицу на час, и чарует больше, чем мы успеваем сделать готовых пастей. А одарённый послабее — буде на производстве постоянно. Но сделает, — отложил бумаги Готный, не просто с задумчивой, а несколько просветлённой рожей.

— Морда — довольная, — констатировал я. — Говори, чему так радуешься?

— Радости не много, почтенный. Но, кажется, я догадался как мог этот… каналья, прознать про аркубулюсов.

— Рассказывай, мастер.

И рассказал Готный, что производств у нас аж четыре зала, или цеха — но не в названии дело. И практически все работники-подмастерья имеют доступ, как и обязанность пахать на наше финансовое благополучие, во все четыре зала. В трёх клепают аркубулюсов, чуть ли не двадцать четыре-семь, посменно. И в одном ладят как раз «морозные пасти», морозилки-артефакты с дверцами, стилизованными под медвежьи зубы. С последними «работа тонкая, но её немного», так что работают там только днём и три дня в неделю, как раз столько, сколько Морозный намораживает за посещение Товарищества.

— Только уточнить надо, почтенный. Вот, извольте взглянуть сюда, — выложил он пару свёрнутых тубусов и развернул на столе. — Вы же чертежи, что тот каналья изобразил, своими глазами видели?

— Угу, — правдиво ответил я.

Ну а что? Динька, если рассмотреть всякую метафизику, частично — я, частично — Потап. А я, в определённой мере… На этом я стал чувствовать некоторый вывих головного ума, грозящий перерасти в серьёзную травму, если я продолжу всё вот это обдумывать, так что забивать голову метафизикой я прекратил.

— Тогда скажите, Михайло Потапыч, а какие из этих двух?

Ну и сунул я мордас в эти каракули. Кстати, не чета тольцовым — у Готного не только схемы, но и штриховки, и вообще — красивости всякие. Может, и не слишком нужно (что не факт), но эстетически точно приятнее. И вселяет в сердце совладельца законную гордость таким замечательным совпадением.

А вот чертежи и вправду отличались: на первом был практически такой же аркубулюс, как и мой персональный прототип. Чуть упрощён, но в общем — такой. А вот второй — ГОРАЗДО более упрощённый, с меньшим количеством свобод и суставов, но, взамен, с большей заботой о седоке: система рессор и пружин, оберегающая филейную часть наездника была значительно более сложной и занимала больше места.

— Первая, — потыкал я лапой для наглядности. — А вторая — то что ты упростил, — проницательно догадался я, на что Рарин кивнул. — А, кстати, не слишком?

— Нет, Михайло Потапыч, в самый раз, — аж вскинул ладони Готный. — Ваш аркубулюс — почитайте, как живой зверь. То бишь скелет, то бишь…

— Я понял.

— Да. Мы с вами, если не запамятовали…

— Помню я, как упрощали. Но тут совсем просто, как гелик, хоть чуть сложнее, — потыкал я во второй чертёж.

— А более и не надо, Михайло Потапыч, — стал защищать «упрощение» мастер. — Ваш скакун, наделённый духом… Апопом? — скорее спросил, нежели отметил он.

— Нет, не им. Неважно, — отрезал я. — В общем у меня — не только ездовой зверь, но и хищник и помощник, мы с тобой об этом говорили. Но тут — конь, по сути, только с медвежьей мордой, — указал я на вторую схему.

— Так такие духи в аркубулюсов и идут, — сообщил мастер. — Морда и пасть — клацают, конечно. Но кони, лоси, олени — такие духи в аркубулюсов схемой и призываем. С хищниками сложно, да и носить на своей спине не будут.

— А лось будет?

— Так схема довор-ряд с духом заключает, соглашаются. Значит, будут. А если волка или медведя — так не пойдут они на такой ряд, как мне мыслится.

«Это как уговаривать», — ехидно прокомментировал высказывание Готного Потап. — «Но вообще — прав твой человечек», — признал он. — «И узнавай уже, что он там надумал про вора!» — проявил интерес любознательная мохнатая задница.

— Ясно, мастер. Годится и хорошо — тебе работы меньше, а нам дохода больше, — подытожил я «отход в сторону» от центральной линии беседы. — А теперь рассказывай, что ты понял.

— Подозревал, а после того как вы чертёж опознали — стал уверен, почтеннейший…

И рассказал Готный такую вещь, после которой я захотел этому придурку отвесить подзатыльник. Остановило меня только то, что «придурком» мастер был в данном, конкретном моменте. И вроде как, позеленев и лупая невинными глазами, обещал «исправиться и не допущать!» Ну и в незначительной степени то, что от моего подзатыльника Готному бы настал кирдык, а от ОЧЕНЬ лёгкого — сотрясение такой степени, что придурком он бы стал не частичным, а полным. Даже, возможно, круглым.

Итак, Товарищество в свете спроса на железных медведёв, производства морозилок и перспективы «на расширение» нанимало, в лице Готного, новых работников. Которые назывались «подмастерья», но таковыми могли быть: то есть набраться опыта и подзаработать, сказать «большое спасибо» и срулить своё дело создавать. Цеха с лютыми правилами в Золотом (а, вроде, в Зиманде) не было, видимо, из-за академического образования (ну, какого есть, но всё же) и собственно магии. Уходящий ученик повязывался клятвами богам, как и во время своей работы, ну а действовали эти клятвы до смерти мастера. Почему существовала вторая категория подмастерьев: желающие «продолжить дело» ждали кончины или отхода от дел — какие-то заморочки позволяли через жрецов мастера, ушедшего на покой, интерпретировать в клятве как «умершего» и бывшим подмастерьем именно «продолжить дело» и при жизни.

И третяя категория: просто трудяги, в силу не слишком бодрого ума, умеренных амбиций и обывательского характера пашущие от звонка до звонка, в мастера не стремящиеся. Клятвами тоже «повязывались», но статистически составляли большинство работников мастеров.