– Это мог быть кто-то из пациентов?

Странно, но мысль о таком варианте Сабине в голову не приходила, тогда она списала все на то, что ей просто показалось. Коротко обдумав эту идею, девушка ее отбрасывает:

– Не думаю. Смех был мужским, – или ее память так говорит ей теперь, когда Сабина помнит многое другое, и просто подстраивается? – В тот вечер единственный пациент мужского пола на этаже скончался, я как раз была у него в палате, когда все произошло. Потом у меня возникло то же ощущение, когда возвращалась домой, и позже, проснувшись ранним утром, я видела во дворе моего дома мужчину – так я тогда решила, по крайней мере. Мне показалось, что он наблюдал за моим окном.

Следователь какое-то время разглядывает ее, во взгляде его она замечает подозрение:

– Ты же не придумала это только что?

Девушка делает глубокий вдох. Ей хочется высказать мужчине в лицо все, что она думает, однако осознает, что это ей не поможет. Тот, кажется, замечает ее состояние, да и сам приходит к какому-то решению и приподнимает руки ладонями наружу, то ли в попытке показать миролюбивые намерения, то ли призывая девушку воспринять то, что он скажет, спокойно:

– Ладно. Сейчас это не так важно. Если ты знаешь еще что-то, о чем умолчала, прошу тебя, не скрывай. Это в твоих же интересах.

Голос Гаврилова становится мягче, но Сабина убеждена, что причиной тому отнюдь не добрые чувства. Нет, он больше напоминает голодную ищейку, едва взявшую след. Она могла только надеяться, что он отнесется к ее словам без пренебрежения, как она того опасается

– Смерть Маши действительно наступила незадолго до моего прихода, – неохотно говорит девушка.

– Как поняла?

– Вы знаете, что такое признак Белоглазова? Его еще называют кошачьим глазом.

– После смерти зрачок умершего вытягивается при сдавливании глаза, – кивает Александр. – Значит, проба была отрицательной, когда ты обнаружила тело?

– Симптом появился только через десять минут.

– Хорошо, я передам команде. Если это все, то можешь идти. Я вызову тебя, если появится необходимость. Город не покидай.

Может, он все же не станет рассматривать ее как подозреваемую всерьез?

***

Сабина стоит у раковины служебного туалета, раз за разом набирает в сложенные лодочкой ладони ледяную воду и опускает в них лицо. Кожа сначала отдает острым покалыванием, но затем холод берет свое, и вот уже кажется, что ему на смену приходит иллюзорное тепло. Девушка последний раз подставляет руки под поток воды. Когда она открывает зажмуренные глаза, то дыхание ее замирает, внутренности словно начинают сжимать, выкручивать ее изнутри. Из-под крана упругой струей толчками выплескивается кровь, руки Сабины залиты ею, и кровь покрывает мелкими каплями ее лицо, когда она в ступоре переводит взгляд в зеркало на собственное отражение. Периферию зрения тоже начинает затягивать тревожным багрянцем, пока видимая картинка не сужается до маленькой алой точки. Легкие пытаются вобрать воздух, но ничего не получается, и в голове начинают бить маленькие молоточки ужаса. В груди жжет от нехватки кислорода, но горло словно обернуто проволокой, которая сжимается все сильнее.

Почему так тихо? Сабина не слышит ничего. Это ничего тоже красного цвета.

Она умрет здесь. Совсем одна.

Первыми сквозь искаженное сознание прорываются ощущения. Кто-то гладит ее по спине и, кажется, что-то говорит, – она чувствует вибрации воздуха на коже, мир вокруг приобретает прежние размеры и цвета, немного погодя возвращаются и звуки.

– Девочка моя, ну все, все, – голос знакомый, ей хочется плакать, когда слышит его, но слезы все не появляются, только сухой шершавый ком царапает изнутри. Любовь Григорьевна. Как она очутилась здесь?

Сабина осознает себя сидящей на полу. Старшая медсестра приобнимает ее за плечи одной рукой, а другой медленно, но ритмично, проводит похлопывающими движениями по спине. Девушка медленно делает вдох, и у нее это получается. Понимание произошедшего заставляет ее обессилено прислонить голову к плечу женщины.

– Как вы здесь? – только и спрашивает она. Голос звучит приглушенно из-за позы.

– Давид Тигранович вызвал, уже все рассказал, он сейчас на допросе. Испугалась?

Сабина долго молчит, наслаждаясь ласковыми прикосновениями, прежде чем ответить:

– Я в порядке.

В порядке она, конечно же, не была, но эти слова будто помогают ей собрать из тысячи тревожных песчинок обратно ту, которой, как она думает, является.

Любовь Григорьевна держит ее в своих объятиях, и девушка чувствует себя так, словно она снова маленькая Сабина на руках у матери.

– Все закончилось, – говорит ей женщина и тянет, чтобы подняться.

Закончилось ли? Или только начинается?

Возвращаясь домой на служебной полицейской машине, Сабина старается не вспоминать о произошедшем, и вопреки опасениям, что ночь ей предстоит еще более беспокойная, нежели обычно, сон ее крепок и лишен всяческих видений. Впервые с того самого момента, как она вернулась в родительскую квартиру три с половиной года назад, она просыпается полностью отдохнувшей.

Передышка длится недолго, и сразу после пробуждения мысли принимают прежний оборот. Самые странные идеи посещают Сабину, пока она в который раз обдумывает, чему стала свидетельницей (а быть может, и невольной участницей). Вовсе не возможная угроза собственной жизни тревожит ее разум, вместо этого все ее внимание поглощают догадки о личности убийцы.

Гаврилов отнесся к ее словам про наблюдателя серьезнее, чем стремился показать, потому что по его запросу снаружи дома остается дежурить приставленный к ней человек, он же и отвозит ее позже в больницу, когда поступает вызов от Давида Тиграновича.

В его кабинете Сабину ожидает неприятный разговор. Когда, постучавшись, девушка заходит, заведующий, чуть сгорбившись, что-то заполняет на компьютере. Выглядит он как человек, всю ночь не сомкнувший глаз, и Сабина понимает, что ему, должно быть, так и не выпало возможности передохнуть. Больницей формально владела его жена, сколотившая в свое время при поддержке зажиточной семьи небольшое состояние на перекупке автомобилей, но она обычно предпочитала не вмешиваться в финансовые и рабочие вопросы мужа. Должно быть, и сейчас мужчина был единственным, на чьи плечи легла ответственность за инцидент.

Увидев Сабину, Давид Тигранович вздыхает и, выключив монитор и сняв очки, жестом приглашает ее присесть. Только заняв указанное место, девушка осознает, что это то же самое кресло, в котором она сидела ночью при разговоре со следователями. Это словно служит сигналом для всполошенного сознания, и тут же становится так же нервно и беспокойно, как и на допросе.

– Сабина Алексеевна… Сабина… – начинает заведующий и умолкает. Взгляд его опускается ко все еще зажатым в руках очкам, палец проходится по дужке, расправляя ту и сгибая обратно.

– Что-то выяснилось, Давид Тигранович? – спрашивает девушка, но внутренне уже понимает, для чего ее могли вызвать. Так оно и оказывается.

– Даже если и выяснилось, со мной не поспешили поделиться. Нет, пока ничего важного, остальное можешь у Любы спросить, она до утра здесь была. Я о другом хотел с тобой поговорить… Меня уже с семи часов бомбардируют шестнадцатый канал и 'И-Звестия', – так назывались региональное телевидение и главное печатное издание соответственно. – Не думал я, что так быстро прознают. Может, из полиции поделился кто, может, из пациентов. Да не суть.

Мужчина поднимает глаза на Сабину, смотрит внимательно, даже участливо.

– Знаю, что тебе в нашем городке пришлось нелегко из-за матери. И хочу, чтобы ты понимала, – я про тебя дурного не думаю, и многие у нас в больнице о тебе тоже только самого хорошего мнения. Однако сейчас ситуация патовая. Сегодня утром четырнадцать пациентов выписались досрочно, естественно, с полным возвратом средств. Сколько их еще таких будет, когда статьи и телевыпуск выйдет – неизвестно. Люди боятся, и это понятно. Думаю, лучшим решением сейчас будет не нагнетать обстановку больше того, что уже есть, и попытаться минимизировать риски.