Новость о новом убийстве женщины потрясла весь город. Происшествие породило целую волну взволнованных слухов, с каждым разом обрастающих все новыми подробностями, появилась и вовсе безумная версия, что женщин похищают для опытов в той самой больнице, где обнаружили тело. Разумеется, это не могло не сказаться на заведении, которое в скорые сроки потеряло существенную часть своих пациентов. Так как больница частная, то помимо репутационного урона, ребром встал и вопрос финансовой состоятельности. Ситуацию отягощало то, что местные издания и телеканалы с ретивостью борзых, увлеченных охотой, взялись за освещение громкого случая, и конфиденциальность пациентов оказалась под угрозой. В итоге заведующий больницы был вынужден отдать особые распоряжения охране насчет тут и там слонявшихся журналистов, но те не готовы были сдаваться без боя и буквально атаковали Давида Тиграновича, отстаивая свое право находиться в здании и опрашивать персонал и возможных свидетелей. Безобразие пресеклось только после вмешательства Следственного комитета, который продолжал работу на месте убийства.
С того разговора вся неделя сливается для Сабины в единое полотно однообразных дней. Она поздно встает, но все равно чувствует себя разбитой и уставшей, с неохотой открывая глаза навстречу новому дню. Даже на то, чтобы приготовить себе поесть, у нее, кажется, уходят последние силы, и она нередко пропускает обед, ужин или все вместе. Лежа на кровати, она перелистывает случайно выбранную книгу, особенно не вникая в значение написанного, смотрит бесконечные видеоролики на телефоне, а порой, расположившись у окна, просто наблюдает за возней детворы и случайными прохожими.
Без привычной работы все кажется непривычным, чужим, девушка просто не знает, что ей делать со всем этим появившимся временем. Это незнание заставляет ее еще глубже погрузиться в бессмысленное перебирание минут в ожидании ночи и очередной попытки заснуть – бессонница после первого дня затишья быстро вернулась обратно, и мысли смешанными образами заполняли оцепеневший разум, стоило ей отправиться ко сну, а затем сменялись мучительными кошмарами. Иногда снилось, что она снова девочка, которая включает и выключает фонарик, а затем громко плачет, но чаще всего это была просто невнятная смесь из обрывков каких-то воспоминаний и фантасмагории.
Один раз приснилась Маша, живая и спорящая о чем-то с Андреем и Ангелиной. Этот сон оставил послевкусие светлой печали и какого-то еще остро царапающего в горле и глазах чувства. На утро, сразу после пробуждения, когда разум был поглощен неистаявшими видениями, девушка не может удержаться и все же находит в сети местные новости. Даже если бы аппетит вернулся к ней, он тут же пропал вновь – она не смогла бы проглотить ни кусочка после того, что читает. Ее опасения сбылись, и события ее прошлого были выставлены на всеобщее обозрение во всей их неприглядности. Конечно, официальные СМИ не опустились до перебирания чужого грязного белья, чего не скажешь о небольших, но скандальных сетевых изданиях. Словно прожектор, наведенный на главное действующее лицо сцены, желтая пресса высветила каждую гадкую деталь, не оставила ни единого темного пятнышка.
'Убийство по наследству? Или что скрывает больница об убийстве в ее стенах' – значилось в шапке статьи, одной из нескольких такого толка. Сабина не могла бы уличить журналистку, под авторством которой статья и вышла, в откровенной клевете, но намеки, расставленные тут и там, передавали однозначную мысль – яблоко от яблоньки, из маленьких акулят вырастают большие акулы, а следствие на все закрывает глаза. Из текста становилось ясно, что ее мать была чуть ли не серийной убийцей, что коллеги – правда, не уточнялось, какие – считают ее нелюдимой и странной, а с погибшей ее связывали сложные отношения неприязни и соперничества за внимание мужчины. Как и предсказывал заведующий, про смерть Севастьяновой тоже не забыли, и образ Сабины дополнился совсем уж темными красками. Под статьей оказалось много комментариев. Слова кричали в девушку с голубого экрана, заливали обжигающим гневом рот, расплывались жирным пятном перед глазами.
В маленьких городках люди как части единого монолита подпирают друг друга, врастают рассудком и чувствами, становятся в чем-то похожими. Как пласт земли, поднимаемый сотрясающей волной, любое громкое событие волнует и будоражит остается в людской памяти так долго, что и не стереть.
'Директор первой школы убит собственной женой' – пестрели газеты громким заголовком когда-то там, в прошлом. При жизни ее отчим пользовался большим уважением, те, кто был моложе, сами у него учились, те, кто старше, учили своих детей и внуков. Похоронный кортеж, провожавший мужчину в последний путь, тянулся на несколько сотен метров.
Сабина тоже была там. Кожу ее выедали чужие взгляды, впитывались алой буквой. Если девочка и хотела забыть о том, что случилось, спрятать в глубины подсознания преследующий ее красный цвет, ей бы просто не позволили. Все время похорон, когда читались проводящие речи, когда цветы опускались на крышку гроба, чтобы быть засыпанными комьями волглой земли, когда вокруг слышался плач и тихие разговоры, она думала лишь о том, как это несправедливо. Ее отчима, жестокого и ненавистного ею, в этом мире любили столько людей, а Сабину – совсем никто. Иначе, почему она осталась совсем одна?
***
На седьмой день утомительная монотонность наконец потревожена – Сабине поступает звонок. Она сначала даже чувствует некоторое недоумение – за все это время никто не беспокоил даже по вопросам следствия, только Любовь Григорьевна пару раз звонила справиться о ее состоянии. На экране телефона высвечивается незнакомый номер, и девушка чувствует некоторое волнение, прежде чем принять вызов. Неужели следователи обнаружили что-то и теперь ее потребуют явиться?
Однако ожидания Сабины не оправдываются – звонившим оказывается отец одного из пациентов, поступавшего в экстренном состоянии к ним в отделение в конце весны. У Чиркена Авджи были русско-турецкие корни. Его сын Тимур, совсем молодой парень на пару лет младше Сабины, пробыл без сознания несколько дней, прежде чем смог очнуться. Его тогда довольно быстро, через неделю, забрали на домашнее восстановление, хотя лечащий врач и был против того, чтобы отпускать пациента в относительно тяжелом состоянии. Поведение Чиркена даже навело девушку на мысль о домашнем насилии, которая, впрочем, быстро исчезла. Сам Тимур оставил у нее смешанные ощущения. Большую часть времени он не открывал глаз, а когда пришел в себя, выглядел так, словно вот-вот на кого-то кинется, и ей было не по себе от контраста изящного, словно придуманного лица и искажавшей его до звериного оскала ярости. При виде отца он быстро успокоился, даже затих, а через несколько дней, когда Сабина вышла в следующую свою смену, Тимура в больнице уже не было.
Чиркен просит ее о встрече, и девушке остается только гадать, что могло послужить причиной такому желанию. В первое их знакомство мужчина был безукоризненно вежлив и с ней, и с другим персоналом, и ничего не намекало на то, что он как-то выделяет ее из остальных. К тому же с того момента прошло уже четыре месяца, и за все это время он не давал о себе знать.
– Будет лучше, если мы обсудим все при личной встрече – если, конечно, вам удобно, – дипломатично замечает мужчина и называет популярное кафе неподалеку, по дороге от ее дома до больницы.
Через час они уже сидят за одним столиком. Официант, вовсю расточающий улыбки в сторону Сабины, которая раньше бывала здесь частым посетителем, быстро приносит заказ.
Чиркен разливает для них ароматный травяной чай, и девушка греет озябшие на улице руки в жаре, исходящем от маленькой чашки. Пока они обмениваются ничего не значащими любезностями, не затрагивая последних городских новостей, она исподволь изучает мужчину напротив себя. Ему немного за сорок, у него интересное лицо, хоть и с несколько резкими чертами, теплые глаза и глубокий голос.
Чиркен художник, и довольно известный в их краях, несколько его работ даже выставлены в городской картинной галерее. Он также, насколько известно Сабине, один из меценатов их больницы, пусть и не самый крупный. Привлекательный, обходительный и добродушный в общении, мужчина, тем не менее, оставляет у девушки ощущение какой-то неоднозначности. Есть что-то тревожное в его взгляде, повороте головы, движениях рук, что не дает полностью забыться в первом впечатлении. Чиркен выглядит чем-то обеспокоенным, хоть и стремится не показать этого.
