***

К середине дня своего утомительного пути по незнакомым и опасным местам Французу захотелось поесть и отдохнуть. Ноги гудели от усталости и так и просились, чтобы он вытянул их хоть на полчасика на желанном привале. Погода была тихая, солнечная, и окружающая сентябрьская природа, несмотря на пройденные мрачные места, утыканные знаками радиационной опасности, всё же радовала иногда небольшими зелёными лужайками, которые напоминали ему родные леса на Большухе. Ностальгия в такие моменты просто зашкаливала на душе путника. Хотелось поскорее освободить своих друзей и наконец-то увидеться с ненаглядными близняшками…

Впереди справа, среди кустарника, растущего вокруг огромного поваленного дуба, блеснул участок чистой озёрной глади, и путник с радостью решил, что сделать привал в таком подходящем месте – самое время. Под вывороченным корнем дерева он обнаружил чистый участок речного жёлтого песка, чуть заросшего молодой травкой, и устроил в нём импровизированное кресло, застелив сухой травяной ветошью.

После этого с наслаждением развёл в ногах пахучий костерок из местного плавника, разогрел консерву, поел, помыл кипятком банку и, сделав из неё кружку, заварил чай из зверобоя, что дали в дорогу цыгане. Устроившись поудобнее, лицом к воде, сталкер с огромным наслаждением пил этот душистый чай и с улыбкой наблюдал как в чистой, словно слеза, воде, у кромки песка, игрались серебристые мальки. Ему эта картина показалась такой обнадёживающей и умиротворяющей! Несмотря на все катаклизмы, выбросы и аномалии, прежняя жизнь пробивается на этой отравленной земле, словно упорные ростки деревьев через тяжёлый асфальт. Ему так захотелось, чтобы и в его дальнейшей судьбе все задуманные дела пробивались к желанной цели, несмотря ни на что…

Затоптав ненужный огонь и присыпав, по привычке, золу песком, Француз отправился дальше. Обогнув по едва заметной тропинке часть озера, он углубился в редколесье и спустился вниз в длинный, поросший молодыми берёзками, овраг. Там, будучи весь в своих мыслях о доме и друзьях, он продолжил шагать по прямой, как вдруг слева, в сторонке, послышалось негромкое:

– Так, Мыкола, чуешь, шо кажу? Треба було залышиться та подывыться на того очкарыка, шо наших хлопцив вбыв, собака. Здох вин чи ни? Чуешь? А якшо вин жив?

– Та шо ты причыпывся? – послышался недовольный голос второго собеседника.

При этих услышанных словах скрытых незнакомцев Француз, даже ни на секунду не подозревая, что первый собеседник говорит именно о нём, буквально на автомате сделал ещё несколько шагов, и слева перед ним предстала такая картина: в трёх метрах, спиной к нему, к костру наклонился, раздувая огонь, и почти засунув голову в дрова, какой-то мужик в спортивных штанах и чёрной майке-тельняшке. А над дровами уже висел закопчённый котелок с водой. Напротив, на пеньке, восседал, закинув ногу на ногу, низкорослый, с жабьим пучеглазым личиком, коротышка, который ел бутерброд из чёрного хлеба с салом. Не успел путник сделать к ним и двух шагов, как Жаба побелел, вытаращив глаза и, заикаясь, просипел своему напарнику:

– М-м-мыкола-а-а, так вот же ви-и-ин, собака, ж-живо-ой…

Всё Французу тут стало ясно. Бандиты! Из числа тех, что подорвали его на Лесопилке и забрали его друзей! Пасут тут, на своём посту, свободных сталкеров, чтобы дань взять… Но его точно не ждали! Тут он заметил, как бандит, что раздувал огонь спиной к нему, молниеносно схватил нож, лежащий справа у костра и, словно пружина, распрямился вверх, одновременно разворачиваясь к нему для удара! За мгновение до его смерти сталкер увидел эти глаза – белёсые, с чёрными пустыми зрачками, переполненные безграничной ненавистью к нему… Так как передёргивать затвор уже было поздно, гость, не снимая АКСУ с плеча, изо всей силы сунул поднимающемуся врагу дульным компенсатором прямо между глаз! Хрустнула лобная кость на стыке с носовой, металл вошёл в череп бандита по самую мушку, брызнув фонтанчиком крови, а тот, вскрикнув, лишь взмахнул, словно Арлекин, обеими руками назад, выронил оружие и повис, содрогаясь, на стволе с остекленевшими глазами. В это же мгновение Жаба, понимая, что оружие, которое находится сзади него, он взять уже не успеет, бросился к сталкеру и изо всей силы принялся беспорядочно бить его кулаками по лицу, не давая вытащить оружие из убитого. Бросив бесполезный автомат и изворачиваясь от града ударов, Француз левой рукой схватил правую руку напавшего, а своей правой взялся за его глотку и, бросив тело, словно мешок, через бедро, придавил бандита коленом к земле. Тот беспомощно забарахтался и завизжал, словно взбесившийся кот, с трудом выталкивая из придушенной глотки ругательства:

– Не чипай миня, москалюка! Видчипысь, собака!

Но сталкер, напротив, с безграничной ненавистью за своих пленённых друзей, за своё тяжёлое ранение, да за все их бандитские дела, давил врага к земле всё сильнее, при этом ещё крепче сжимая пальцами его кадык и ломая левой рукой его локтевой сустав о своё левое колено, приговаривая при этом:

– Не дёргайся, придурок! Лежи смирно! И отпущу…

Но бандит, не желая мириться со своей беспомощностью, вырывался ещё яростнее, вдобавок пытаясь бить сталкера через себя тяжёлыми кирзухами по голове. Вынужденный по этой причине давить глотку врага ещё крепче, Француз вдруг почувствовал, как под пальцами хрустнуло что-то, тело Жабы обмякло, а задранные вверх ноги рухнули на землю.

Выждав пару секунд, сталкер, не ожидавший такой быстрой развязки, встал и, отряхнув пыль с колен, разочарованно обратился к нему:

– Говорил же тебе, дебил, не дёргайся. Сам допрыгался…

Тут он боковым зрением заметил какую-то огромную, стремительно выросшую массу сзади, после чего почувствовал тяжелейший удар по голове:

– БАМ-М-М-ММ!!!

И свет в глазах померк…

Некоторое время спустя кто-то плеснул ему холодной воды в лицо с уже стянутой повязкой на глазах, привёл в чувство и, громко и грязно ругаясь, повёл со связанными за спиной руками куда-то, злорадно хихикая и по-подлому пиная сзади по ногам…

Француз в эти тяжкие минуты даже не предполагал, что вступил в схватку с пикетом банды того самого авторитета Лихого, о котором говорила ему Седония, и лагерь которой находился буквально в паре километров от места их схватки. На его несчастье, пикет состоял из трёх человек, и самый здоровый из этой троицы отходил по нужде. После чего прибежал на шум борьбы и, пользуясь минутным замешательством сталкера, оглушил его…

Глава III

Доктор Вирус

Француз с трудом начал приходить в себя. Первой мыслью было: как там Олеся и Сверчок? Как он ни старался в последнее время быть осторожным и предусмотрительным, а, вот, погнался за барышом, и вон как всё вышло. Подвёл их! Где теперь его друзья? Живы ли? Удастся ли их вытащить? Второй мыслью было: на месте ли цыганское кольцо? Отчего-то ему было бы жаль лишиться своего необычного подарка. Нащупал пальцами и вздохнул с облегчением: «Наверное, бандитам каменное украшение было без интереса».

Он осторожно, не шевелясь, осмотрелся из-под полуприкрытых век (зоновская наука). Помещение было небольшим, с межкомнатной дверью куда-то и замызганными желтоватыми обоями. Одно зарешечённое окно с двойной рамой. Пол затоптан так, что не угадаешь, какого он на самом деле цвета. В углу сгрудилось несколько двухъярусных солдатских кроватей с бесформенными полосатыми матрацами и черными подушками без наволочек. На полу, прикованный наручниками к соседней кровати, сидел беззащитного вида тощий мужичок лет сорока в толстых роговых очках. Удручённый, как видно, немилостями судьбы, он то и дело отирал рукавом окровавленной рубахи лицо в свежих ссадинах и кровоподтёках и с раздутой от чьего-то щедрого удара нижней губой…

Француз осторожно пошевелил руками и ногами: «Вроде, целые».

Руки и ноги были прикованы к спинкам кровати. Да так туго, что на бок повернуться не было никакой возможности. За дверью послышались тяжёлые шаги, и в замке заскрежетал ключ. В комнату ввалился огромный, просто невероятных размеров, мужик с толстой короткой шеей и светловолосой короткой стрижкой, одетый в застиранную старенькую униформу неизвестного происхождения. Ткань униформы на могучем теле была натянута так, что, казалось, пуговицы вот-вот выстрелят в арестантов пулемётной очередью. Подойдя к сидящему на полу очкарику, он схватил его за горло короткими и толстыми, как сардельки, пальцами, на которых было небрежно выколото: «ВАСЯ 87», и глухо прошипел: