– И не противно тебе? – воскликнул Француз. – Человек погиб ведь, а ты дерьмо это, вот, ковыряешь!

– Золото не пахнет! Тут грамм двадцать будет точно! Щас, во, в пруду помою, и – мазя!

– Да оно ещё и цыганское, по всему?! Хреновая примета. Не связывайся ты с ним!

Бандит упрямо наклонился и, громко сопя, сгрёб серёжки в пригоршню… После чего, с трудом встав на единственное колено у воды, пополоскал заученными движениями опытного старателя свою ценную находку и, довольный собой, бережно завернул её в мятый носовой платок, а затем спрятал во внутренний карман…

– Молодой ты ещё, Француз! Ничо в жизни не понимаешь. Ишь, брезгливый какой, – начал было нудную нотацию он, ковыляя по мостку, но соскользнул с мостка своими деревяшками и заматерился… А чуть успокоившись, продолжил: – Золотишко есть, и уже радостно на душе. С почином. Чую, фарт грядёт…

Наконец перед глазами путников в тумане проступил чёрным на зелёном пригорке долгожданный дом, вблизи оказавшийся довольно-таки нарядным. Стены окрашены тёмно-синим, белые наличники, голубые ставни, на железной крыше – полуоблупившийся красный сурик… За домом из высохшего бурьяна виднелись другие постройки, до того разрушенные, что об их назначении можно было только догадываться… Кирпичная труба, хоть и закопчённая, была уже совсем размыта дождём, а с противоположного торца дома притулилась поленница свежих дров, предусмотрительно заготовленная хозяевами… Уже легче. Вряд ли бандиты. Похоже, обычные сталкеры обитают. А с простыми людьми в Зоне завсегда можно договориться. Однако расслабляться рано ещё:

– Рифлёный, прикрой с тыла!

Став за дверной косяк, Француз постучал. Тишина. Постучал громче. Ни звука. Он выбил ногой дверь и просунул в сумеречное помещение пулемётный ствол. Пахнуло жильём. Людьми. И чем-то давно забытым. Но по-прежнему тихо. Никого? Шагнул внутрь, и сзади предательски скрипнула дверь.

– Миу! – раздалось из тёмного угла напротив.

– Твою в дивизию! – чуть не лупанул из пулемёта на звук сталкер. – Котёнок? Да откуда? Не иллюзия ли?

Что-то шевелилось в тряпье, сваленном в тёмном углу на топчане. Вошедший, не отводя от живого места ствола, толкнул крашеные створки окна наружу и, при жиденьком освещении, обнаружил там в тряпках перепуганные глазёнки небесного цвета на чёрной пушистой мордочке, а над ними – детское кареглазое личико. Всё ещё не веря себе, Француз убрал за спину оружие и обрёл, наконец, дар речи:

– Ты кто? Не бойся, я тебя не обижу! Выходи и зверюгу своего придержи.

– Это не звелюга, он – Цэми, – робко отреагировал в ответ девчоночий голосок. – Мне его мама подалила. На день лоздения. Он доблый, и лягусэк ловит.

– Ах, Ц-э-эми-и! А сколько ж тебе лет-то? И как тебя зовут, малыш?

– Пя-я-ять. И вовсе он не Цэми, а Цсэми. А меня зовут Та-аня. И я одна здесь, а никого больсэ не-ет. Мама за едой усла. И папу найти. Он есё ле-етом плопал…

Француз кликнул напарника:

– Дядя Рефлёный, иди, познакомься с хозяевами. Да смотри, осторожнее, чтоб тебя тут хищник не порвал. Кажется, Цсэми его зовут.

– Ах, чтоб мои старые костыли! – воскликнул вошедший, увидев «хозяев». – Давай, мать, выходи знакомиться.

– И вовсе я Вам не «мать», а Та-аня, – набычила головку кроха, пришлёпав босыми ножками на свет и прижимая к груди свой живой подарок.

– Ну-ну! Не журись, хозяйка. Это я так. Но ведь этому кошачьему ребёнку ты же – как мама? – извиняюще пробормотал калека, с шумом упав на скамью и с наслаждением вытянув натруженную единственную ногу.

Смугленькая черноволосая «хозяйка» в цветастом застиранном платьишке согласно кивнула и полюбопытствовала:

– А у вас ещё нет ноги? Её лизуны откусили?

– Почему – нет? – усмехнулся гость и похлопал по костылям. – Вот ещё две. Одну плохую ногу, которая мне не нравилась и всё время отставала, я на две хорошие у бандерлогов променял. А что это ещё за лизуны тут обитают?

Девочка, недоверчиво глянув на деревянные «ноги», вздохнула:

– Они в болоте зывут. Под мостом. Мама с папой говолили, их бояться надо и не суме-е-еть, а то они языком лазлезут.

– О-о-о как! – удивлённо вскинул брови Рифлёный. – Не шуме-е-ть?

Затем, с облегчением скинув на пол сидор, поинтересовался:

– Ну что, Татьяна «батьковна», обедать-то будем? Меня, кстати, – сверкнул глазами он на напарника, – дядей Колей зовут.

– Будем, дядя Коля! – расцвела Танюшка и обратилась ко второму гостю. – А вас как зовут?

– Дядя Лёша. А давно ты тут одна? – поинтересовался Француз, сглотнув комок в горле, так как вспомнил своих дочурок.

– Не зна-аю. Мне мама плодукты лазлозыла в колобки, – указала девочка в угол за печью, – и сказала только по одной есть.

Сталкер обнаружил за печью две, на удивление аккуратно сложенные, стопки картонной тары. Пустых было больше двадцати, а в оставшихся семи лежали по три пачки сухой лапши «Роллтон» и по две пластиковых, чуть не с напёрсток, коробочки со сливочным маслом и яблочным джемом. Вот и весь рацион бедного дитя, если считать по коробкам, за три недели.

– Дядя Лёса, пощелкни водиськи, – протянула ковш девочка, указав на бак из нержавейки, что занимал чуть не полстола.

Француз, взяв посудину, с трудом наскрёб со дна пригоршню воды. Танюшка, опустив на пол животное, схватила ковш замурзанными ручонками и принялась жадно глотать.

«Интересно, – вновь сглотнув подступивший к горлу комок, подумал сталкер, – сколько бы ещё несчастный дитёнок, при таком раскладе, протянул бы? Практически без воды и с едой на неделю?»

Напарники убрали со стола бак, предварительно наполнив его из колодца с журавлём, накрыли столешницу газетами и собрали нехитрый обед. Зато чай был горячий, из трав, подвешенных под потолком, что обнаружил знающий их бандит. Малышке Француз нашёл на дне рюкзака окаменевший «Марс». Та, с трудом скрывая свою радость, принялась грызть неподдающуюся зубам карамель, а Сэми заурчал над остатками «Завтрака туриста».

– Ну что, котяра, наелся? – попробовал взять его в руки бандит.

– Пфу! Пфу-пфу! – вздыбил шерсть пушистик и, поцарапав гостя, забился под топчан.

– Да не трогай ты его, – махнул Француз.

– Дядя Лёса, – обратилась к сталкеру маленькая хозяйка, – а ты меня помоешь в тазике, вот тут, за печкой? Меня мама всегда мыла… А то у меня воды нагреть не получается.

– Конечно-конечно, ребёнок, – согласился гость. – Давно я уже таких вещей не делал. Но помыться надо обязательно, а то букашки в голове заведутся.

Нагрев на печи в старом ведре воды, он навёл её до нужной температуры в тазу за печью и, помыв Танюшку нашедшимся куском мыла, обтёр простынкой, переодел в свежее платье из шкафа, а грязное тут же состирнул и развесил над печью. Затем достал из кармана складной «Викторинокс», вытащил из него ножнички и взялся постричь девочке сильно отросшие ногти. Та, сидя на табуретке, терпеливо сопела, а Француз вдруг осознал, что ей на руки из его глаз капают слёзы… Потому что он вспомнил своих девочек, и что возле них нет ни его, ни матери, и что им грозит теперь детдом либо приёмная семья…

– Дядя Лёса, а ты сказку прочитаешь мне на ночь? – протянула доброму дяде старый затёртый сборник сказок девочка, укладываясь со своим котом на кровать.

– Давай-давай… Какую тебе?

– «Дюймовочка».

Не прочитал гость и половины предложенной сказки, как маленькая хозяйка заснула, тогда он шёпотом обратился к своему напарнику:

– Слышь, Рифлёный, я дров принесу, а ты подежурь. Немного посплю. А на ночь сменю тебя.

***

Вот так закончился для него вчерашний день…

А утром надо будет забирать кроху и рвать когти отсюда. Ох, нехорошие места здесь! Похоже, со всей округи мутанты собрались…

– И как тут бедный ребёнок жил? – снова вздохнул своим горьким мыслям дежурный. – Всё тяжёлое придётся бросить. В первую очередь, контейнера с артефактами, которыми его одарил щедрый марсианин. Хрен с ними. Самим бы уйти.