Но утром Рифлёный, узнав о решении напарника бросить своё добро, чтобы уйти налегке, упёрся рогом:

– Мир спасать собрался? А я и так у пахана своего за год ни шиша не получил! Волыной прикрою, а артефакты твои себе оставлю. Я на них ногу себе электрическую справлю. Слышал про такие? Не успеешь подумать, а она уже сама вышагивает. У неё провода на нервы припаивают.

– Вот ты о ноге своей электрической думаешь, – недоверчиво отреагировал по поводу проводов, припаянных «прямо на нервы», Француз, – а о нас ты подумал? О ребёнке подумал? Ты ещё дойди сначала до ноги своей электрической. Ты пока до Кордона доберёшься, ещё заработаешь не на одну.

– Девчонка своим ходом побежит похлеще моего. А моё слово – кремень! Баста! И малину эту надо обшмонать хорошенько, всё равно уходим, вдруг нычка какая путёвая имеется? Тоже не помешала б…

– Ты эту феню свою брось – при ребёнке выражаться. И нычки оставь в покое, нечего тут крысятничать.

Рифлёный насупился недовольно, а наблюдавшая за диалогом двух гостей девочка обратилась к Французу:

– Дядя Лёса, а зачем Федю надо бросать? С вами ещё один дяденька есть, да?

– Нет, малыш, никого с нами больше нет. Забудь. Это мы с дядей Колей о своём.

– А мы ведь Цсэми не оставим? Он нам помогать бу-удет, – обратилась к сталкеру малышка.

Кот, будто всё понимал, вылез из-под топчана и, встав рядом с хозяйкой, вопросительно уставился на Француза.

– Конечно-конечно, – не стал спорить «дядя Лёса», – куда же мы без него? Да и в бою он, если что, меня подстрахует.

***

Машинально, по привычке, оглядев место ночёвки, чтобы чего важного не забыть, сталкер отпер дверь и, высунув вперёд автомат, осторожно выглянул наружу. На удивление, никого! Влажная земля повсюду продавлена ногами псевдогиганта и бюреров. Очевидно, в отместку за неудачный визит они «заминировали» двор кучами антрацитно-чёрного, отвратительно пахнувшего дерьма.

Кивнув Рифлёному «за собой», он взял малышку за руку и шагнул наружу.

– Во, паскуды, – подал сзади голос напарник, – мутанты мутантами, а туда же! Нагадили прям у крыльца, как подлые соседи.

Француз не ответил. Лишь вздохнул на несговорчивого пулемётчика, сдвинул на живот похудевший сидор и посадил на закорки Танюшку с котёнком. Затем поудобнее повесил на плечо автомат, для стрельбы с плеча… О том, что без неё не обойдётся, его чутьё просто вопило:

– Рифлёный! Давай вперёд! С того берега прикроешь, если что!

Как только калека, чертыхаясь, двинулся по скользким доскам выплывшего из тумана мостка, сталкер, выждав дистанцию, двинулся следом…

– Гото-ов! – раздался минуту спустя приглушённый туманом голос.

Француз прибавил шаг, а Танюшка испуганно стиснула его шею.

– Ничего, ничего, Лисёночек, – успокоил её носильщик, – сейчас дядя Лёша тебя до берега донесёт, и все мы, вместе с Цсэми и дядей Колей к хорошим людям пойдём.

Середина мостика – позади… Нога предательски соскользнула по влажной доске, и Француз, чтобы удержать равновесие, схватился за подгнившую перилину, а та обломилась, и вся троица ухнула в воду вниз головой!

Непрозрачная, в цвет туманного воздуха, гладь внизу оказалась кристально-чистой, как слеза, и поразительно глубокой. Под тонущими медленно опускался оброненный сталкером АКМ, а сам Француз со своей ношей будто завис, медленно-медленно опускаясь вниз… За мгновения, что был в воде, сталкер увидел, как далеко внизу, куда хватало взгляда, дно усеяно огромными полупрозрачными растениями с бутонами вроде тюльпанов. Какой-то неведомый источник нестерпимо-голубого света подсвечивал их снизу насквозь, и там, внутри бутонов, чернели свернувшиеся в позе эмбрионов человекоподобные фигурки. Как только автомат коснулся одного из них, по бутонам тут же молнией дрогнула рябь, фигурки во мгновение ока одна за другой стали быстро оживать и зенитными ракетами устремляться вверх, оставляя за собой пузырчатый торпедный след!

Француз рванул на поверхность и, убедившись, что ребёнок крепко держится за него, как можно быстрее широкими гребками направился под защиту пулемёта Рифлёного… Перепуганный Цсэми больно вцепился пловцу когтями прямо в шею и взревел благим матом, а девочка, обняв ещё крепче, откашливалась от проглоченной воды… Вокруг оглушающе громко и противно засвистели выскакивающие на поверхность подводные мутанты, которых сталкер видел только что в растениях, на дне водоёма. По всему, это и были те самые «лизуны», о которых рассказывала им девочка. От их громкого свиста сразу начала болеть голова. Выбравшись на илистый берег, сталкер, не останавливаясь, кинулся на тропинку и выхватил с набедренной кобуры беретту:

– Рифлёный, шмаляй, чего ждёшь? Бросай на хрен свой сидор и давай за мной! Их там тыщи!

– Брата-а-ан, не дрейфь, счас я их приглажу! – самоуверенно гаркнул бандит. – А сидор не брошу, у меня и так, кроме него, ничего нет.

Лизунов становилось всё больше, и их свист всё нарастал, сливаясь из отдельных голосов в многоголосый вой… Голова просто трещала от него, а в ушах давило, как в падающем самолёте. Оглянувшись ещё раз на водную гладь, Француз поразился, как лизуны, будто цирковые дельфины, вылетают на её поверхность и каким-то невероятным образом скачут в их сторону, будто пущенный озорником с берега каменный блинчик-голыш! Сухой камыш затрещал вокруг беглецов под телами атакующих голодных мутантов, и Француз, приготовившись на бегу отразить их нападение с пистолетом в одной руке и ножом в другой, перешёл на бег… Однако появление первого лизуна всё равно оказалась неожиданным! Как излом когда-то в его сне, в Брянске, он выпрыгнул из-за камышей сверху и, ещё в полёте, словно пастушьим бичом, попытался достать людей своим двухметровым языком! А за первым, словно горох, посыпались и другие… Сталкер едва успевал с коротких остановок прицельно валить их из беретты одного за другим! Слюна мутантов, очевидно, содержала какую-то кислоту, так как его незащищённая кожа моментально получала сильнейшие ожоги.

– А-а-а! Вот вам, вот вам! – слышались уже далеко позади крики Рифлёного, осыпающего врага затяжными очередями.

– Что же он, идиот, делает? – мелькнуло в голове Француза. – Лента кончится, и они его порвут в секунду!

Сам он, потеряв надежду увлечь пулемётчика за собой, всё больше удалялся от озера, едва успевая всаживать в слюнявые тела преследующих его мутантов пулю за пулей…

Вблизи оказалось, что лизуны ничуть на людей и не похожи: плоское лицо на заострённой головке, глаза рыбьи с огромными чёрными зрачками, нос бугорком с двумя вертикальными щёлочками ноздрей, а в широкой пасти, сверху и снизу, по два острых заячьих резца. Вместо ушей у мутантов бугрились розоватые жабры, на затылке рос гребень, нисходящий на выпирающий спинной позвоночник, а волосы – чёрные и толстые, как проволока. Конечности же лизунов имели между пальцами перепонки вроде лягушачьих…

***

Ужасный визг лизунов становился всё нестерпимее!

Они трещали камышом уже повсюду! Один из них, удачно напав сзади, уцепился конечностями во Француза и мгновенно оплёл его вместе с ребёнком своим языком, да сдавил так, что перехватило дыхание… Сталкер, не останавливаясь, изловчился, и, высвободив пленённую руку, срезал ножом с себя слюнявый язык! Оголённые руки тут же обожгло синей мутантовой кровью! А нападающие всё подлетали один за другим, как с конвейера… Пулемёт Рифлёного смолк, и от берега слышался только его отдалённый надсадный крик:

– Нах..! Нах..! Падлы! Вот вам, вот вам!…

Это бандит орудовал, как дубинкой, своим замолчавшим оружием…

Вдруг атаки монстров на Француза с его подопечными прекратились, так как они, почуяв в одноногом калеке более лёгкую добычу, кинулись все к нему… Мутанты стекались на Колю Рифлёного волна за волной, сплошной лавиной, из которой, чуть погодя, раздалось в адрес сталкера душераздирающее:

– Н-У, П-О-Ж-А-Л-У-Й-С-Т-А! Ф-Р-А-Н-Ц-У-У-З, П-О-М-О-Г-И-И…