Второй преследователь не заставил себя долго ждать. Бросив где-то автомат, он выскочил спереди из-за огромного валуна лишь с одним тесаком в руке с явным намерением одним махом «урыть»-таки острым клинком беглеца. Но безжалостный свинец тут же опрокинул его наземь! Француз повидал уже немало смертей в Зоне, но в этот раз его до глубины души поразило, с каким необычайным мужеством умирал этот человек! С побелевшим от невыносимой боли лицом, лёжа на спине ногами к пулемётчику, морпех, презрительно улыбаясь в лицо своему врагу, приподнялся на локтях и, содрогаясь всем телом, достал непослушными пальцами из нагрудного кармана сигарету, вставил её в синеющие губы и попытался прикурить зажигалкой… Хорошо было видно, как в такт его судорожному дыханию из двух пулевых отверстий, что пронзили лёгкие, вырывается кровавый пар… Перепуганный тем, что противник вполне ещё жив, бандит тиснул трясущейся рукой за спуск! ПКМБ услужливо гавкнул на всю округу короткой очередью, отправив в умирающего новую порцию свинца… Пули вновь швырнули морпеха на землю, но он, перебарывая невыносимую боль, вновь приподнялся и, снова взяв окровавленными губами сигарету, попытался зажечь её непослушной зажигалкой. При этом он не сводил своего уничтожающе-презрительного взгляда с ненавистного врага… В третий раз испуганно вскрикнул пулемёт, и страшная сцена повторилась…

– Да хорош тебе стрелять! Дай ты ему умереть спокойно! – не выдержал Француз.

Калека аж подпрыгнул, резко повернувшись:

– А т-т-ты, кт-т-то? Откуда тут?!

– Я без оружия, без оружия! – подняв руки над головой, показал подбородком на свой автомат, лежащий у ног, невольный зритель. – Француз я, сталкер-нейтрал. Руки-то можно опустить? Всё нормально?

– Д-да, да. Ч-чего там? – заикаясь, пришёл в себя стрелок. – А у меня «Рифлёный» – погоняло.

– Да я уже понял…

Так они и познакомились со своим нынешним напарником…

Под обход поля боя Француз, без лишних подробностей, вкратце поведал о себе, а Рифлёный также скупо рассказал о том, что до сегодняшнего дня долго горбатился в самом непрестижном, по его мнению, месте с убитыми им только что Фрицем и Штормом на известного в Зоне авторитета Лихого… Блюли интересы банды, собирали редкую дань, цивильной житухи, даже захудалой баньки, не видели неделями и, к тому же, ничего за верную свою службу не заработав, в одной из жесточайших стычек с военсталами потеряли с Фрицем по ноге.

– Если бы вместе жили, на обуви здорово бы экономили. Как раз одну пару на двоих брали бы, – горько пошутил калека.

– А размер? – уточнил сталкер.

– Да, не-е! Размер у нас разный, – спохватился бандит.

Осмотрев оружие убитого Шторма, Француз догадался, почему тот не воспользовался автоматом. Магазин был пуст!

– А что я, лох? – прокомментировал его удивление Рифлёный, – Патроны-то я выбросил, чтоб в спину не шмальнули. Уж не знаю, откуда этот падла, Фриц, нашмонал их себе.

– А почему-Фриц-то? Он что, в самом деле немец? – полюбопытствовал сталкер.

– Да какой там! Нацист проклятый. Скинхэд. Он с первых же дней в Зоне формягу себе фашистскую нарыл, вместе со шмайссером. Сказал нам, что всё ценное, что было у него, отдал за них внуку то ли партизана, то ли полицая: и баксы, и часы, и никонов новенький. Точно двинутый на этой теме. Нас со Штормом постоянно лабудой своей нацистской грузил, про филолога ихнего, Ницше, про расовое превосходство там… про «Майн Кампф» Гитлера и…

– Философа.

– Ч-чего?

– Я говорю, Ницше – философ, а не филолог.

– А что, это не одно и то же?

– Нет.

– Ну и хрен с ними с обоими.

– А Шторм – что?

– До армии смешанными единоборствами занимался. В драке, за подругу свою, какого-то шишки последыша грохнул. Ну и недотянул срок, с отсидки сдёрнул сюда, на Зону. Крутой чувак! У нас на блокпосте за старшого был. Только вякни что против, сразу по сопатке!

– А чего ты с ними не поделил? Почему в крысятничестве-то Шторм тебя упрекал?

– Ничего я не крысятничал! Решил сам-на-сам пожить, рыжья себе кой-какого нажить. Без хавки-то куда? Вот мне и пришлось весь паёк блокпостовский с собой забрать, ну и волыну получше, сам видел. А маслята ихние сбросить пришлось, говорил же тебе, чтоб в спину не шмальнули. Думал, что по-тихому уйду. Не получилось вот…

– Обзовись!

– Падлой буду, век Вольвы не видать! – чиркнул калека по своему горлу прокуренным ногтем большого пальца и зло цыркнул на землю жёлтой табачной слюной.

– Почему же «Вольвы»? – невольно рассмеялся сталкер.

– А потому, что меч-чта она моя ненаглядная! Р-р-разбогатею, куплю себе новенькую, чёрную и турбированную, с кор-робкой-автоматом! А ты сам-то далеко? Возьмёшь в подельники? Только штоб с наваром! За пайку я уже у Лихого напахался.

Французу вовсе не улыбалось иметь в напарниках незнакомого бандита. Бандиты всегда были принципиальными врагами сталкеров в Зоне. Да и свои, бункерные, его точно не поняли бы. Но случай исключительный, выбирать не из чего. К тому же, без того, кто спину прикроет, пусть даже бандита и калеки, было бы ещё хуже.

– Ладно, – обречённо махнул рукой сталкер, – если волыной своей в одном деле подстрахуешь, друзей из плена хочу выручить, наваром не обижу. Но у меня условие: идём по моему маршруту. И я за старшего! Хабар, что в дороге добудем, пополам. Как дело сделаем, каждый своей дорогой.

– Покатит, – без раздумья осклабился стальными коронками бандит. – Держи краба! – И протянул костлявую, с узловатыми пальцами и зеленоватую от наколок, руку.

Пожимая её, Француз не сдержался:

– А почему – Рифлёный-то? Если не секрет, конечно.

Калека, не выпуская его ладони, сунул её себе под кепку, и Француз с удивлением нащупал на голове бандюка несколько грубых костяных складок:

– На Большухе срок тянул. Зона взбунтовалась наша, ну и вертухаи дубинками и прикладами поправили мне черепушку. Думал, сдохну тогда, в лазарете…

Собрав всё ценное у погибших и предав их обезглавленные тела земле, против чего долго артачился калека, напарники молча перекусили и двинулись по намеченному Французом маршруту…

***

КПК, еле видимый пунктирной линией, обещал через пяток болотных километров мост, а за ним – остров с хутором из нескольких построек… Шли с остановками. Рифлёный хрипел сзади надсадно и, ругаясь, чавкал в болотине фрицевскими костылями…

Про эти глухие места сталкеру раньше слышать не приходилось. Но, может, оно и к лучшему? Бандитам и военным эта глухомань точно не интересна, а, стало быть, интересна им. С напарником мало-мало отсидеться. Тот всё-таки схватил от своих пулю. Когда они вдвоём на месте его скоротечного боя копали могилы, Француз обнаружил, что бандит, рефлекторно дёргает рукой к правому боку, отливающему маслянистым пятном, бледнеет и морщится. Тогда он рявкнул ему:

– А ну, скидывай клифт! Чего там ныкаешь?

– Да Фриц, падла, – невольно засуетился бандит, – зацепил бочину! Навылет… Не дрейфь, братан, как на собаке всё заживёт.

– Давай-давай, показывай!

Сквозное пулевое отверстие вспухло фиолетовым и обильно кровоточило, но, похоже, в самом деле, ничего серьёзного. Пришлось распотрошить единственную аптечку…

***

Мост только в КПК выглядел красиво: двумя аккуратными скобочками, примыкающими к хутору… А на самом деле еле живая тропка из высоченных камышей вывела ходоков ко вбитым в озёрное дно бревенчатым сваям, по которым петлял в непроглядное туманное молоко всего лишь убогий, в две доски, мосток с намёком кое-где на перила. Попробовав попрыгать по нему, Француз убедился, что доски ещё держат и, выставив вперёд взятый у напарника ПКМБ, направился вперёд.

– А ну-ка, постой, кореш! – окликнул его радостный возглас бандита.

– Чего там у тебя?

– Золоти-и-ишко, однако.

Француз вернулся и увидел, как у мостка, в метре от тропинки в притоптанных камышах, Рифлёный толкёт костылём мутантовское дерьмо рядом с побелевшим от солнца и дождей женским черепом. В подсохших экскрементах клубком торчали непереварившиеся чёрные девичьи косы и две огромные цыганские золотые серьги с узорами…