Глава IV

В банде Лихого

Собеседники, поделившись безрадостными новостями о себе, замолчали каждый о своём… Тут заскрежетал замок, в комнату засунул голову Горбушка и, довольно ухмыляясь практически беззубым ртом, театрально прошепелявил:

– Вояка, на допрос к пахану! – А потом растерянно добавил: – А, забыл, ты ж у нас прикованный. Счас, счас, будешь стреноженный.

Быстро забежав в комнату, он суетливо надел Французу на ноги длинные, на стальной цепочке, «американские браслеты», а руки замкнул за спиной. Француз решил ни в коем случае не горячиться, хотя очень подмывало, пользуясь моментом, заехать Горбушке в наглую харю и выставить ему три последних зуба. Тот повёл его по длинному, тоже убогому, с затоптанными полами, коридору. Комната Лихого находилась в самом конце, в тупике коридора, за правым поворотом. Внутренняя планировка здания очень сильно напоминала штаб воинской части советского образца.

В комнате находились трое… В полосатой майке-тельняшке, судя по всему, сам Лихой. Голова лысая и блестящая, как бильярдный шар, в венчике седых стриженых волос, лицо треугольником, на голых плечах наколоты звезды, руки и всё тело расписано зэковскими художниками: драконы, змеи, церковь с куполами и черт знает что ещё!.. Губы тонкие, в презрительной ухмылке, нос приплюснутый, со сломанной переносицей, как у боксёра, уши оттопыренные, глаза оценивающе сверлят вошедшего. Глаза убийцы. Сколько смертей своих жертв они уже видели? Взгляд неподвижный, проникает в самую душу, вызывая страх… Под стать главарю были и его кореша. Уже знакомый верзила Шрэк и ещё один, крепкий и коренастый, в морской тельняшке, с огромным вертикальным шрамом на лице и бельмом в глазу, которого присутствующие называли Варягом. Вся троица рассматривала вошедшего с интересом, как подростки пойманное насекомое, гадая, как того поинтереснее умертвить…

От курева в комнате стоял туман… Хозяева, похоже, пили чифир. Удивили Француза две присутствующие, очень желанные и столь же дефицитные в Зоне вещи: огромный, с вагон, новенький холодильник и, под стать ему, современный сейф в углу. За спиной Лихого болталась грязная простынная занавеска, закрывающая вход куда-то. Единственное окно в комнате запечатано светомаскировкой.

– Ну что, голубь, – начал неприятным скрипучим голосом Лихой, – трави, зачем на мой дозор напал, зачем людей наших порешил? Кто ты и что ты, чтобы правиловку нашей братве чинить? Здесь порвали бы тебя не глядя, но я хочу сначала разобраться, что к чему, а потому, пока пальцами не щёлкну, волос с тебя не упадёт…

Француз назвался и вкратце рассказал, как попал в Зону, как познакомился с Санычем, как приобрёл друзей – медсестру и Сверчка, и как по разговорам убитых им вчера на посту бандитов догадался, что у Лесопилки именно люди Лихого напали на него и его друзей, а потом увели их с собой… Бандиты слушали не перебивая, и только Шрэк, спустя две минуты его рассказа, громко засопел, как кабан на гону, и кинулся к пленнику, сжав кулачищи:

– Чего мы тут слушаем этого фраера, Лихой?! Он же, с-сука, наших грохнул и у Лесопилки, и тут…

– Копыта прибери, Шрэ-эк, – одёрнул его пахан. – Не мельтеши.

Тут Француз подивился, как верзила в одно мгновение сдулся, будто проколотый воздушный шарик, и, словно покорная овца, засеменил на место.

Пленник не знал, что накануне этой беседы банда Лихого богатым застольем принимала двух гостей от другого воровского авторитета Зоны – Султана. Один из зазнавшихся гостей позволил себе шутку в адрес Лихого по поводу его блестящей лысины, что, мол, с такой лысиной на дело нужно в кепке ходить, а то демаскирует… Всё застолье весело расхохоталось. Рассмеялся и Лихой. Затем подошёл к шутнику, так же со смехом развернул его к себе и острым, как бритва, ножом выпустил ему на колени кишки… Тот завизжал от боли и ужаса, пытаясь собрать их и засунуть обратно, а Лихой вторым молниеносным движением перерезал ему глотку. Шестёрки тут же утащили весёлого гостя, хрипящего и кашляющего кровью, в известную всей банде яму для трупов за лагерем, а второй гость от Султана, побелевший, как мел, не проронил более ни слова за весь вечер… Так что накануне Лихой ещё раз продемонстрировал своей банде, что прозвище носит не зря…

Главарь, пожевав губами, вновь обратился к рассказчику:

– Слезливые истории про вашу дружбу и чувства – фуфло это, дамочкам в публичном доме толкать будешь. Под хорошее пойло. Они с удовольствием послушают. Про тебя я, кстати, слышал. Успел ты уже в Зоне немало. И про подвиги твои у долговцев. И как целых две тыщи мутантов нашёл под землёй, везучий засранец, и сдал большухинским начальникам. И как наши посты с новыми своими корешами громил. Ты там, говорят, тоже отличился, и блатных не жалел… А ещё с той стороны, откуда ты вчера пришёл, весточка накануне прилетела, что Рифлёный, наш человек, скурвился, с-сука. Порешил подельников своих, Фрица и Шторма, и сдёрнул куда-то в сторону Дальних Болот… Не встречал такого? А потом там кто-то шухер устроил, в болотах… Да такой, что наша братва теперь лишний раз сунуться туда не может, потому что все болотные твари окрысились и шагу не дают сделать. Там же и клифт, и колёса, и волыну Рифлёного нашли. Только его самого, мудака, нет… Ничего не знаешь про это?

Француз про себя подивился быстроте воровского телеграфа, но лишь отрицательно покачал головой.

Лихой понял, что пленник что-то знает, но не хочет говорить, а ещё он увидел, что тот совершенно не боится его. Смотрит спокойно, с интересом, или даже с равнодушием. Он встречал таких в своей жизни. На куски режь, ничего не добьёшься. Только обозлишь ещё больше и подтолкнёшь на крайности. Такие вот, как этот, в их воровской зоне, загнанные в угол, с собой кончали, и всё… Поэтому авторитет продолжил доброжелательно, насколько мог:

– Ну-у, могли и «Чистое небо», конечно, его прикончить… Они же там шишку держат… А ты, по всему видать, парень фартовый. Людей мне сильно не хватает, так что я подумаю – да реабилитирую тебя? А ты мне послужишь? Ну, а, может, и нет… Подумаю, вот, и долг за свои грехи зоновские отдашь… Тогда служба у меня уже вряд ли получится! – сухо усмехнулся он.

Француз решил не спорить. Жизнью своей он уже так сильно, как раньше, не дорожил, лишь о дочерях да о потерянных друзьях душа болела. А потому уж очень хотелось поквитаться с присутствующими, как он самому себе недавно у Лесопилки клялся…

***

Француза увели, и он не мог слышать, как в комнате Лихого закипел спор. Блатные требовали крови… Варяг убеждал его, что, мол, от бывших военных ни в одной известной ему воровской семье толку не было. Да и не по понятиям это… А Шрэк просто извёлся, нажимая на то, что Лихой, конечно, вор авторитетный, в законе, и сам должен понимать, что «какому-то позорному фраеру» нельзя простить, что он «взял на себя не по рангу» и правиловку ворам устроил.

По возвращении на кровать Француза охватила какая-то тягучая апатия. Не хотелось ни о чём думать, переживать, и завтрашний день его перестал интересовать… Он, как в своё время перед отправкой в Зону, видел себя и всё происходящее будто со стороны, но, в отличие от того раза, его ничего не беспокоило…

Наступил вечер. Прикованный к кроватной спинке, Француз упёрся, задумавшись, своим взглядом в выключатель. Рядом стонал на несправедливости жизни Вирус. Мучители так и не позволили ему лечь. Приковали так, чтобы он мог только сидеть на полу. Француз мысленно нажал взглядом на выключатель. Клавиша осталась на месте, но свет в комнате погас! Он мысленно нажал туда же и свет появился! Так он проделал трижды, а ошарашенный Вирус обратился к нему:

– Сосе-ед, сосед, это ты его, что ли? Как ты это делаешь? Слушай, это шанс, его использовать можно! Не делай пока больше этого…

Пришёл Горбушка. Задумчиво и деловито взялся выставлять из ящика пленникам их ужин, такой же «богатый», как и обед, и Француз обратился к нему: