Прежде чем ответить, она облизывает нижнюю губу.

— Сейчас происходит так много всего, Каллан. Между моей мамой и тобой, мне нужна секунда, чтобы все обдумать.

Я горжусь ее способностью сохранять ровный голос. В ее речи есть лишь малейшая дрожь, но я думаю, что она заметна только для меня потому, что я ее вызываю. Мои толчки медленны и размеренны, чтобы звук был минимальным, но они глубокие и касаются ее матки.

Поцелуи с открытым ртом, которые я оставляю на ее челюсти, — это ее награда за хорошо выполненную работу, но Каллан неумолим.

— Мне жаль, что я сказал тебе сегодня вечером, а не раньше. Прежде чем рассказать тебе, я хотел убедиться, что все высечено в камне. Открой дверь, и мы поговорим об этом.

— Нет! — Инди тут же огрызается, кивая головой в сторону запертой двери. — Я имею в виду… я скоро выйду. Пожалуйста, дай мне минутку, и я найду тебя, чтобы мы наконец могли поговорить о вещах.

После долгой паузы Каллан отвечает:

— Хорошо. Я буду ждать тебя на палубе.

Инди не может полностью расслабиться, пока не раздастся слышимый звук удаляющихся шагов. Как только они отдаляются, ее тело обвисает с облегчением.

— Черт возьми, — выдыхает она.

— Такая хорошая девочка, — одобрительно рычу я, мои бедра приближаются к ней быстрее. Сдержанность, на которую я полагался всю ночь, исчезает каждый раз, когда ее основные мышцы сжимаются вокруг меня. — Моя хорошая девочка.

— Да, — соглашается она с долгим стоном. — Твоя.

Инди может отрицать, что ей не понравились наши сегодняшние секретные игры, но то, как ее тело реагирует на меня, выдаст ее ложь. Ей нравится угроза быть пойманной, это ее воодушевляет и возбуждает, как и меня. Кровь в моих венах буквально горит в её глазах.

Дыхание Инди становится прерывистым. Обычно я бы посоветовал ей держать руки на мраморной стойке, но мне нравится, как они беспокойно скользят по моим рукам и груди. Когда я прижимаю большой палец к ее клитору, ее ногти впиваются мне в шею, вызывая у меня в горле низкий стон.

У основания позвоночника начинают появляться покалывания, а яйца напрягаются. Мои зубы впиваются в губу, и мой ритм становится неустойчивым, пока я гонюсь за освобождением.

Инди разваливается в первую очередь. Моя рука хлопает ее по рту, заглушая ее крики экстаза, как раз перед тем, как раскаленное удовольствие вспыхивает во мне, как фейерверк.

Войдя глубоко, я изливаюсь в нее с резким проклятием.

Я остаюсь погруженным в нее, пока мы оба пытаемся восстановить дыхание. Моя голова падает на плечо Инди, и ее кожа прилипает к моей.

Я теряюсь в мягких кругах, которые она проводит по подстриженным прядям на моей голове. По моей коже танцуют колючки. Это успокаивающий жест, который кажется слишком интимным для наших отношений. Я даю этому минуту, прежде чем встать прямо.

Румянец на щеках Инди приобрел потрясающий цвет, а блеск пота на лбу был вполне заслуженным. Ее губы приоткрыты в тихом вздохе, когда мой все еще полутвердый член выскальзывает из ее чувствительного центра.

Мои глаза фиксируются на том, как из нее вытекает моя сперма, и я испытываю удовольствие от того, что нашел еще один способ отметить ее как свою.

Глаза Инди расширяются, когда мой большой палец собирает то, что вытекло, и заталкивает обратно в нее.

— Что ты делаешь?

— Пока ты не расстаешься с моим сыном, я хочу, чтобы из тебя капала моя сперма.

14

Инди

Холодный ночной воздух почти не охлаждает мою разгоряченную кожу, когда я выхожу на палубу. Как он и обещал, Каллан стоит, прислонившись к перилам, и ждет меня. Он не сразу поворачивается ко мне, когда за мной закрывается дверь. Его глаза сканируют темное озеро под нами, но я знаю, что он слышит мое приближение по тому, как он выпрямляется.

Чувство тревоги, растущее в моей груди, похоже на ад, медленно уничтожая мои легкие. Я знаю, что мне нужно что-то сказать ему, но боюсь того, что может вылететь из моих уст. Мой разум все еще измотан после встречи с Астором, и я не могу ясно мыслить. Тот факт, что Астор был прав, и я действительно чувствую, как он вытекает из меня, тоже не помогает делу.

Но что забавно, так это то, что я не боюсь этого разговора с Калланом. Это то, на создание чего ушли месяцы, и уже давно пора было его получить. Что меня пугает, так это то, что, взглянув на мои покрасневшие щеки, Каллан узнает мою тайну. Я не знаю, узнает ли Каллан о том, что здесь происходит, и когда это произойдет, но я не думаю, что рассказывать ему сегодня вечером — хорошая идея. Особенно, когда его мать все еще здесь, наполняя дом осуждающими взглядами и своим слишком сильным цветочным ароматом.

Нет, все, что нам нужно сделать сегодня вечером, это назвать время смерти наших несуществующих отношений, чтобы мы оба могли свободно двигаться дальше.

— Ты собираешься это бросить? — спрашиваю я, как только обретаю способность связывать слова воедино. — Ты прожил в Вашингтоне всю свою жизнь. Уйти не может быть легко.

После короткой паузы следует вздох, прежде чем Каллан поворачивается ко мне.

— Это то, что мне следовало сделать давным-давно, но я отложил это на второй план и попытался продолжить свою жизнь здесь. Я знаю, что теперь поехать в Нью-Йорк — это правильно для меня. Все, что я хочу, есть здесь, и я просто избегаю этого.

Я не могу не думать, что в его словах больше смысла, чем он показывает. Что еще есть в Нью-Йорке, кроме его дяди и этой новой работы?

Подойдя к нему, я повторяю его позу и прислоняюсь к перилам.

— Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Каллан. Будь то здесь или в Нью-Йорке, — моя рука лежит на его. — И я точно знаю, что я не тот человек, который делает тебя счастливым.

Его губы приоткрываются, как будто он собирается со мной поспорить, но я быстро перебиваю его.

— Нет, все в порядке, — обещаю я. — Это нормально, потому что те роли, которые мы должны были сыграть в жизни друг друга, мы сыграли в полной мере. На этом мы заканчиваем. Нам больше нечего делать и нам нечего дать. Если бы мы могли дать больше, мы бы не вели этот разговор. Единственное, что у тебя всегда будет, где бы ты ни был — здесь или на другом конце страны, — это моя дружба. Это никогда не изменится и не поколеблется.

Он смотрит на меня, слегка покачивая головой.

— Я не был честен с тобой, Инди. Я вступил в эти отношения, зная, что никогда не смогу дать тебе больше, что это ненадолго. Было несправедливо позволить тебе хотя бы на минуту подумать, что мы станем кем-то большим, чем были на самом деле.

Это странно. Это признание должно ранить, не так ли? Мое сердце должно было бы хоть немного разбиться, зная, что он никогда не хотел большего, но этого не происходит. Я думаю, это потому, что в глубине души я всегда знала, что мы никогда не были чем-то большим, чем краткими блестящими искрами в жизни друг друга. Наш свет быстро померк, но так было суждено.

— Мы оба знали, что это не сработает. У этого всегда был срок годности, — поначалу я была ослеплена его трепетом и не хотела видеть то, что неизбежно лежало перед нами. Но этим летом для меня это стало до боли очевидным, когда мы разошлись, и, казалось, никого из нас это не волновало. Уже несколько месяцев мы живем своей отдельной жизнью.

— Правда в том, что я хотел, чтобы это сработало, — признается он, шокируя меня. — Теперь я понимаю, что мои причины были чисто эгоистическими. Вот почему я никогда не был честен с тобой, и мне искренне жаль.

В моих словах нет и намека на ложь:

— Я верю тебе, и, пожалуйста, не извиняйся передо мной. Это действительно не нужно, — здесь я сильно ошибаюсь. Я имею в виду, черт возьми, сперма его отца течет по внутренней стороне моего бедра, пока мы говорим по душам.

Словно он внезапно занервничал, он выдернул свою руку из-под моей, чтобы с тревогой потереть ею затылок.

— Мне кажется… — он замолкает, все еще неуверенный в себе. — Я чувствую, что я должен тебе больше, я не знаю, честно. Мне нужно еще кое-что тебе сказать.