Хаматов хмурится ещё сильнее.

— У тебя со слухом проблемы? Проваливай.

— Это Вове решать. Ребёнок не должен страдать из-за твоих обид.

По сути, Ляля права. Но почему такое циничное чувство, что это всего лишь предлог и дальше мозолить Паше глаза? Или я отношусь к ней предвзято?

Я вынуждена себя одёрнуть. Нехорошо судить о человеке с чужих слов. Кто там у них виноват — не моё дело. Мне в это лезть не надо. Хочется, но ой, как не надо!

— Так, может, заодно сходите и спросите у Вовочки? Что за страсть такая к публичным скандалам? — Подскакивает Юрьевна, сверкая кровожадным азартом в глазах.

— Вот! Здравая мысль, — не теряется Ляля и добавляет для меня миролюбиво: — Ещё поболтаем!

Хаматов, не сводя глаз с бывшей жены, шумно вздыхает.

— Свалилась на мою голову…

Стыдно признать, но так и тянет поддакнуть.

— Иди уже, — вмешивается в немую сцену Юрьевна.

Да, не в припрыжку, конечно, но Павел, ничего не ответив, уходит…

— Думаете, Вова будет так же категоричен?

— Какая ни есть, она его мама, — следует неутешительный ответ. — Может, не будем ждать, пока пацан прозреет? Устроим этой фифе тёмную.

— Пусть сами разбираются. — С деланным равнодушием пожимаю плечами.

— Мне показалось, что между вами химия…

— Вам показалось.

Нет у нас никакой химии. Не дура же я вмешиваться. Ведь получается, что ни себе ни людям.

Эх, мама, как же в себе запуталась!

— Ну как знаешь. Надумаешь — я в деле.

Сославшись на головную боль, отправляю её восвояси.

Всё валится из рук. Лежу, хожу, пробую читать, а взгляд так и тянется к окну. Похоже, опоздает Лялечка на свой автобус…

Сосредоточиться на чём-либо другом не получается. Пытаюсь представить, что у них там происходит. Бразильские страсти, наверно. Снова ложусь на диван, грущу.

Мерещится Лялин голос. Спрашивает, где я.

— Я в домике, — бросаю, глядя в потолок.

— Тогда выходи, посекретничаем. И, кстати, может, перейдём на «ты»?

Мне требуется несколько секунд, чтобы понять, что её голос реален.

Заинтригованно иду открывать. Какие у нас могут быть секреты, непонятно.

Глава 25

Глава 25

— Между тобой и Пашей что-то есть? — без предисловий с порога спрашивает Ляля.

— С чего ты взяла?

— Он мужик состоятельный, видный, — расслабленно пожимает она плечами.

— Да, он классный, — отвечаю растерянно. — Но мне не подходит… — добавляю почти шёпотом.

— Правда, что ли? — не верит ушам красотка. — То есть это ты… А не он… Ты мне сейчас все шаблоны порвала! И давно Паша за тобой ухаживает?

— Он за мной не ухаживает, — бросаю я раздражённо.

Таблетка аспирина — единственный красивый жест, а в остальном Хаматов просто домогается.

— Странно, — хмурится Ляля. — Здесь и женщин больше нет наверно, одни бабы! С кем же он того... ну, ты меня понимаешь.

— Откуда ж мне знать? — таращу на неё глаза по пять копеек.

А действительно, с кем?

— Вот и я о том... — Ляля как будто мысли мои читает. — У него аппетиты знаешь какие? Раньше дня без близости не мог. А месяц и больше — тем более.

— Может, у него в городе кто-то… — вспоминаю, что Хаматов вечно в разъездах.

— Нет у него никого. Это невооружённым глазом видно. Злой и психованный стал, совсем одичал. Чуть из дома меня при сыне не вышвырнул, — смеётся она, словно хорошей шутке. — Женя, можно я тебе признаюсь?

— Ну?

— Я хочу вернуть его.

— Удачи, — не могу сдержать усмешки. Чушь несусветная.

Я не верю в её любовь. Возможно, всколыхнулось что-то. Но надолго ли? Она вспомнит, что мечтала о всемирной славе. Потом обзовёт Павла мужланом и надзирателем. Упорхнёт назад в горячие объятия поклонников, а он останется в прошлом частью пыльного шлейфа.

— Спасибо, — говорит Ляля на полном серьёзе. — Я совершила ошибку и очень раскаиваюсь. Мне нужен второй шанс. Но как убедить в этом Пашу? Он слушать ничего не хочет! Решила приехать, увидеться, поговорить по душам. А тут — оп! — он обиделся. Сказал «оставайся», взял сына и ушёл на рыбалку.

— А Вова что?

— Вова держит дистанцию, — вздыхает она с горечью. — Жень, я тут подумала… Нужно на деле показать моим мальчикам, что я изменилась. Осталось только найти того, кто мне в этом поможет.

Я чувствую, как во мне поднимается раздражение, и не понимаю, откуда оно берёт корни. Кажется, мне совершенно не хочется, чтоб они помирились.

— Надеюсь, намёк не в мою сторону?

— Я больше никого здесь не знаю. А к тем, кого мельком видела — обращаться страшно! — Вздрагивает она, стреляя тревожным взглядом по лавочке, где утром сидела Юрьевна. — Послушай, это займёт всего полчаса времени. Ну, может, минут сорок. Вова мне все уши прожужжал про твои кексы. Может, если я встречу их выпечкой, лёд тронется?

— Ты предлагаешь мне сделать за тебя всю грязную работу?

— Боже. Нет, конечно! Просто я совершенно не умею готовить! Обязательно где-то накосячу. Сама понимаешь, за пять минут печь шарлотки, как профи не научишься. Я всё продумала: запишусь на курсы, стану прекрасной мамой и заботливой женой. Но этот опыт нужен мне «вчера». Просто подскажи мне, что и как делать. Раз Паша тебе не нужен, тогда в чём проблема?

Действительно, в чём?

Морщусь. Сейчас все аргументы против, что крутятся в голове, кажутся мне притянутыми за уши. Так всегда бывает, когда слова расходятся с делом. На чём она меня и подловила.

— Ляля...

Тянусь к ручке, чтобы закрыть дверь, и замираю.

Что я творю? Это её с бывшим мужем разборки, их семья, и она не виновата в том, что у меня к Хаматову вспыхнули чувства! Вот я сейчас буду вставлять палки в колёса, у них ничего не получится. А потом что? Продолжу строить из себя крепость неприступную? Да Павлу надоест, и он меня прямым текстом на хрен пошлёт. Это в лучшем случае. А в худшем ещё и пнёт для ускорения, чтоб точно не вернулась!

Не, я так не могу. Меня совесть замучает. Помогу один раз, а дальше сами пусть думают. По крайней мере, мне за себя не будет стыдно. Не умею я плести интриги и не буду!

— Женя, кажется, я тебя понимаю, — произносит Ляля и выдерживает мучительно долгую паузу. — Ты боишься своим вмешательством разозлить его.

— Да уж, у Павла репутация так себе, — признаюсь я тихо.

— Ты об упёртом характере или о чём?

— О Хаматове всякое говорят. Да и сам он не один раз подтвердил, что бандит.

Эти слова будто застывают в воздухе, тревожные настолько, что не вдохнуть. Ляля долго задумчиво на меня смотрит, видимо пытается решить, насколько со мной можно быть откровенной.

— Я из-за этого и сбежала, — наконец, подаёт она голос.

— Оу, серьёзно? — мне до жути хочется подробностей.

— Да. Влюбилась как кошка, ничего вокруг не замечала. А потом начали вместе жить. Знаешь, эти постоянные обыски, огнестрелы... Жизнь, как на пороховой бочке! Решила, что, потеряв меня, Паша одумается. Но горбатого могила исправит, а я разлюбить не смогла. Можешь осуждать меня, но я готова принять его преступные наклонности. И ждать буду, если посадят. И труп закопать помогу.

Господи…

Мне, наверное, надо было это услышать, чтобы принять одну истину:

Я. Не. Хочу. Так. Жить.

— Подожди, переоденусь, — произношу сквозь зубы.

— Так ты мне поможешь?

— Угу.

Ляля с визгом кидается меня обнимать.

— Серьёзно?

— Да.

— Я здесь подожду, можно? — Устремляет она на меня сияющий радостью взгляд. — Боюсь, передумаешь.

Вздыхаю и тихонько выскальзываю из её цепких рук, пока она меня не придушила.

Ни полчаса спустя, ни через час на блюдо из роскошного фарфора положить нам нечего. Первое тесто Ляля разлила, второе испортила пригоршней соли. Даже у меня сдаёт терпение, а эта бестолочь криворукая по-прежнему полна энтузиазма! Поэтому в третий раз Ляля лишь наблюдает, пока я всё делаю сама. Ну и ещё потому, что своим упорством она меня покорила.