Хаматов даже бровью не ведёт.

— Теперь понятно, с чего весь сыр-бор, — фыркает он себе под нос. — Понаберут по объявлению…

И мне понятно, что просто с ним не будет. Наглость этой семейки зашкаливает!

— Предлагаю продолжить разговор в кабинете. Пройдёмте.

Как ни стараюсь культивировать в себе жёсткий профессионализм, дверь отпираю вся раскрасневшаяся. На нервы и поиски верной стратегии времени нет, так что я прохожу вглубь класса и набираю в грудь побольше воздуха.

Спокойно, Женя.

Это всего лишь на пару минут. Ты справишься.

— Присаживайтесь. — Показываю на место перед учительским столом.

— Интересно у вас тут уроки проходят, Евгения Пад… вловна, — хмыкает Хаматов, выразительно разглядывая похабные рисунки на парте. — Многочлены проходите?

— Угадали, — отвечаю сквозь зубы. — Хотя чему удивляться, здесь сидит ваш сын, портит школьное имущество. Новое, между прочим. Сами посмотрите, это что за непотребство? — Наугад втыкаю ноготь в сомнительное художество, авторства всё того же набившего всем оскомину Вовочки.

Хаматов убирает мой палец в сторону.

— Жопа, — отвечает он невозмутимо.

— И-и-и?.. — Вытягиваю шею, чтобы казаться грознее и выше. — Вас совсем ничего не смущает?

— Например?

— Во-первых, парту нужно немедленно отмыть!

— Вы МНЕ предлагаете, что ли, этим заняться? — оскорблённо таращится на меня Павел.

— Конечно, я первому дала задание Вове, но угадайте, что прозвучало в ответ? Ваш сын меня послал. Вот сюда, — снова втыкаю ноготь в «шедевр», для наглядности.

Согласится или нет, белоручка? Руки, кстати, у него действительно ухоженные, с рельефными венами, опасные даже на вид.

Так чем же они всё-таки на дорогие часы себе заработали? Явно не грядки пропалывали. Такие пальцы проще представить за более интересным делом. Например, сжимающими ствол. Тот, который пистолет, конечно же.

А что? Мачеха рассказывала, киллеры хорошо зарабатывают. Она прокурор, поэтому в теме.

Вот же вляпалась. А всё этот несносный Вовочка!

— Такая яркая девочка и такая зануда, — произносит он, как будто у меня на лице написано, о чём я думаю. — Не надо так сопеть. Привезут вам утром ещё одну парту. Это всё, надеюсь?

Н-да, похоже, хамство у Хаматовых черта семейная.

И что значит «ещё одну»? Остальные — он же приобрёл?! Тогда понятно, откуда у руководства школы столько терпения.

— Нет, не всё. Каракули отмываете сами. Может, появится стимул уделять больше времени воспитанию сына, — распаляюсь с каждым словом сильнее. — И перестаньте, наконец, коверкать моё отчество! Вы оба.

— Да без проблем, — резко меняет он тон на деловой. И если поначалу Павел смотрел на меня снисходительно, то теперь по коже проходит озноб. — Только ответьте мне на один вопрос: конкретно вы здесь для чего?

— Преподавать. — Сдуваю с носа розовую прядь и с гордостью смотрю ему в глаза.

Эта профессия должна внушать уважение.

А тут прямо провал. Двойной.

— Преподавать! — выплёвывает он с неприкрытым сарказмом. — Что вы мямлите? Не удивительно, что дети… Рельсы на вас клали.

— Почему это… — Хлопаю глазами.

Всё не так! Дуркует только Вова.

— Потому что «мат здесь неуместен», — иронично копирует Павел мой голос. — В общем, так. Парту завтра заменят. В остальном, вы здесь для красоты или классом руководить? Что вы мне голову морочите? Уж потрудитесь найти к моему сыну подход, — рявкает он и уходит, оставляя меня обтекать.

А я ведь даже ещё про жабу в учительском столе не сказала.

Дома, вернее, у Юрьевной, меня поджидает новый сюрприз. Глядя на собранный чемодан у порога, пока не знаю, плакать или радоваться.

— Пляши, Белехова, нашлось тебе служебное жильё. Да не халупа какая-то, а целый дворец с паркетом. Рядом речка, сосны, луга — пастораль! Если хоромы понравятся, со временем, может, выкупишь.

— В нём кто-то умер? — уточняю скептично, потому что предел местной роскоши — дом с печкой-буржуйкой, туалет во дворе и единственный автобус до райцентра в пять утра.

Если я и проглядела подобное диво, то добровольно его мне никто не уступит.

— Ну что ты. Там живёт глава сельсовета.

— Мне очень не хотелось бы кого-либо стеснять.

— По этому поводу не переживай. Ему ещё срок мотать и мотать. Вот, до детей, наконец, дозвонились, те только рады сдать дом кому-то в аренду, чтоб не простаивал. Сама понимаешь, в нашу глушь особо не рвутся. Так что давай, грузи багаж в повозку, отвезём тебя с ветерком.

— Я, наверно, пешочком. Подышу свежим воздухом… — Сглатываю нервно, заслышав из конюшни инфернальное ржание.

— Ой, всё. Не делай мне мозги. Транспорт экологически чистый, и воздухом подышишь, и ноги не сотрёшь. Вась, где ты там? Запрягай Афанасия! Темнеть скоро начнёт.

Возможно, для кого-то такой транспорт обычное дело, а по мне то же самое, что сигануть с парашютом. Так же страшно встретиться носом с землёй, когда на ухабах колёса подпрыгивают.

Василий прилежно погоняет коня, но тот упорно не хочет скакать быстро. За что я, кстати, Афанасию премного благодарна и даже готова простить «ароматный» проступок. Впрочем, к постоянной тряске быстро привыкаешь. Мы без приключений поднимаемся на холм. Отсюда видно всю деревню: аккуратные деревянные дома, косые оградки, и рыжеватую в закатном солнце реку. Очень атмосферно.

— Приехали!

«Дворец» оказывается одноэтажной деревянной постройкой с вытянутыми ажурными окнами. Двор порос бурьяном по самое колено, и на фоне соседнего дома, где всюду горит свет, выглядит не особо приветливо.

— Может, зайдёте? — предлагаю в надежде, что мне не придётся знакомиться с новым жильём в одиночку.

— Не могу, — честно отвечает Василий, складывая мои чемоданы в траву. — Жена скандалить будет, если задержусь. Без обид.

— Всё хорошо, — заверяю его торопливо. — Я просто волнуюсь немного.

— Боишься, что ли?

— Боюсь.

— Ты это брось. Места у нас тихие. При свете дня посмотришь на дом другими глазами. А до утра можешь и в гамаке под деревом поспать. Ночи сейчас тёплые.

— Подождите! — Быстро срываю охапку васильков у калитки и протягиваю мужчине.

— Афанасию? — выдаёт он, растерянно почёсывая затылок.

— Жене!

— На кой ху… хутор ей мусор в избе? У нас этой дрянью пол-огорода заросло. Еле избавились.

— А вы всё равно подарите. Вдруг эти особенные, — Подмигиваю задорно.

— ЧуднАя ты… — Качает он головой, но букет забирает.

Я оказалась права: в доме находиться невозможно. Спёртый дух давно непроверенного помещения и густой слой пыли говорят в пользу предложенного Василием гамака. Переодевшись в пижаму, наношу на лицо питательную маску из остатков шпината. Если не нагуглю ей альтернативу, придётся ехать в город, пополнять запасы.

Пока кашица из перетёртых листьев впитывается, обустраиваю спальное место пледом, набираю в лёгкие воздух и закрываю глаза. Какой же всё-таки кайф, боже!

Где-то вдалеке, на другом краю деревни, одиноко лает собака, а громкие, невидимые сверчки стрекочут прямо под ногами. Поздние сумерки шепчут шелестом трав. Они пахнут мёдом и древесной смолой. По земле стелется едва уловимый туман. Природа вокруг не спит, но убаюкивает.

И только монотонный скрип со стороны соседнего дома подбешивает. Как лезвием по пенопласту!

Бесшумно шагаю к забору до момента, когда среди яблонь и зелени, в глаза мне бросается до боли знакомый чуб тёмных волос.

Замерев на месте, сощуриваю глаза. Ну не-е-ет... За что меня так?!

И здесь от него нет спасения!

Привстав на цыпочки, негромко, чтобы не напугать, зову:

— Вова.

Ноль эмоций.

— Вовочка… — повторяю громче.

От непрерывного скрипа сводит зубы.

— Хаматов! — теряю терпение.

Вздрогнув, подросток поднимает глаза от земли, такие же ничего не выражающие, как на моих уроках. Только круглее…

Таращимся друг на друга. И по мере осознания они становятся всё больше.