— А что не так? — через плечо бросает на меня раздражённый взгляд сосед.

— Да тише ты! — Подбегаю к Хаматову и что есть силы тащу назад, пока он, помимо торса, всё остальное сплетникам не предъявил. — Хватит меня позорить!

— Я хоть какой-то выход предложил! — вскидывается Павел. Кажется, тихо — это вообще не про него.

— Оденься! — Кидаю в него трусами.

— Женя, ты дома? — раздаётся уже совсем близко.

— Ты дверь не запер?! — В панике делаю шаг к нему, хватаю за руку и пытаюсь впихнуть в узкий проём между стеной и шкафом.

— Я туда не протиснусь. — Хаматов, как пушинку, отодвигает меня в сторону и ныряет в спортивные штаны. — Ладно, выручу тебя, балда. — бормочет мне страстно в губы. — Запомни, ты моя должница.

И пинком выбивает ножку у стула.

— Так и знала! — Влетает ураганом Юрьевна. — Женя, он тебя обидел?

— Чего? — отвечаем хором и удивлённо смотрим друг на друга.

— Ну нормально! — первым приходит в себя Павел. — Я, значит, мебель чиню, устраняю погром, устроенный вот этой вот дебоширкой. А меня обвиняют чёрт пойми в чём!

И, главное, так натурально трясёт перед нами отломанной ножкой, как будто я, а не он, постаралась.

— Значит, показалось, — усмехается она, хитро поглядывая в нашу сторону. — Мужскую обувь на крыльце увидела, подумала: учудил чего, морда похотливая! Ладно, не буду вам мешать.

— Да погодите вы. — Беру её под руку, но больше для того, чтобы закрыть собой Пашины трусы, висящие на краю тумбы. Это он в меня ими обратно кинул? Зашибись! — Зачем приходили-то такую рань? Случилось что-то?

— Случилось! — Счастливо зажмуривается Юрьевна. — Но я здесь не поэтому. Подлечить тебя пришла.

— Может, не надо? — с опаской смотрю на бутылку мутной жидкости в её руке. Именно таким в кино показывают самогон.

Ой, беда. Мне уже плохо.

— Да не кривись ты так. Это обыкновенный рассол. Бери стаканы и пойдём под яблоню. Секретничать будем.

Спустя минут пять признаю, что мои опасения оказались напрасными. Кажется, ничего вкуснее я в жизни не пробовала.

— Представляешь, Васька мне не изменял!

— Под пытками сознался? — даже не представляю, как ещё бедняга мог бы доказать ей свою верность.

— У меня старший брат недавно гостил. Вчера набрала его по ошибке, разговор особо не клеился. В три часа ночи, на трезвую голову, он обычно немногословен. И тут Миша вспомнил про зазнобу свою. Говорит, я у тебя свои таблетки забыл. Ты не выкидывай, я ещё к Райке в гости зайду, если до лета ноги не двину.

— Получается, Василий зря пострадал?

— Что сразу пострадал? Ему для профилактики полезно… — прячет она за ворчаньем улыбку. — Сейчас пойду пирогов напеку, так он ещё и в выигрыше будет. Ну вот, что ты смеёшься?

— Ничего, просто семейная жизнь — штука сложная.

— Да уж не хаханьки на сеновале. Ладно, надо идти, тебе есть кем заняться.

— Что за глупости… — собираюсь сказать, что с Хаматовым у нас просто взаимовыручка, как у соседних ворот тормозит такси, да не абы какое, а экстракласса.

— Кого это принесло? — близоруко щурится Юрьевна.

В моей же груди назревает нехорошее предчувствие при первом же взгляде на визитёршу.

Тонкий стан, блестящие, чёрные кудри до пояса, туфельки на изящных ногах, широкополая шляпа… Я не видела матери Вовочки ни вживую, ни даже на фото, но каким-то шестым чувством понимаю — это она!

— Утро доброе! — Она подходит с чемоданом к забору между дворами, и вблизи становится только красивей. Такая вся элегантная, такая нежная, хоть прыщ бы где выскочил, честное слово!

И не подумаешь, что гадина высшей пробы.

— Здрасьте, — шепчу упавшим голосом. Неумытая, непричёсанная, с недопитым стаканом рассола выгляжу, наверно, тоже потрясающе…

— А вы, как я полагаю, Евгения Павловна? — тянет она губы в приветливой улыбке. — Мне сын про вас много хорошего рассказывал. Рада познакомиться, я — Ляля.

Я не могу ответить ни взаимностью, ни хоть как-либо. Меня одно волнует: зачем ей чемодан?

— Во дела… — тихо шепчет Юрьевна. — Будь у моего Васька такая бывшая, я бы сразу удавилась. Чтоб не мучиться.

Она залпом допивает рассол и хлопает меня по плечу с состраданием. Гадина какая-то, а не боевая подруга.

Глава 24

Глава 24

Не знаю, то ли плакать, то ли смеяться, но я смотрю на Лялю, такую всю утончённую, ну просто неземную, и думаю о том, что другой возможности отказать Хаматову у меня не будет.

Ни один мужик не захочет компот, когда ему подали коллекционный виски.

И если совсем хорошо подумать, можно вздохнуть с облегчением. Всё! Никаких больше дел с криминалом мне не грозит.

А по факту — дышать не могу!

Ну до чего же мерзкая особа эта Ляля!

— Женя, — вспоминаю, что не представилась. — Рада знакомству. А вы когда уезжаете?

Краем глаза вижу, как Юрьевна глубокомысленно хмыкает, поднимаясь с лавочки.

— А-а-а… Надеюсь, что скоро, — лишь на миг теряется гостья Хаматовых. Но прямо чувствуется, что любовь к берёзам воспылала в ней резко и неискоренимо. — А это что за звук?

— Где? — Верчу головой, пытаясь сообразить, куда направлен её ищущий взгляд.

— Да вот же, свист… Вы разве не слышите?

— Есть у нас тут один соловей! — громко гаркает Юрьевна, вдруг передумав вставать. — Такое порой исполняет, разбойник…

О боже. Чёрт... Я-то думала, трель только у меня в голове. А это Павел песенки насвистывает, устраняет «погром».

Жалко его. Такой безмятежный. Он ещё не знает…

И я не знаю, как себя вести. Совсем игнорировать, после того как видела все достопримечательности на его теле, глупо. Хорошо, на «экскурсию» не успела сходить.

Надо смотреть по обстоятельствам. Пока прикинусь шлангом. Если Павел решит, что у него амнезия, значит, так тому и быть, я подыграю. Тем более что я сближаться не планировала. Он мне ничего не обещал вроде бы, и вообще, странная ситуация.

Стоит об этом подумать, как на крыльцо выходит Хаматов. С голым торсом и без намёка на скованность Павел не выглядит гостем. Пытаюсь взглядом показать ему, чтобы разул глаза. Он, по всей видимости, в пантомиме не силён. Хмурится, как будто у меня живот скрутило.

— Ты это… Жень, больше не спотыкайся о стулья. Второй раз такого счастья он может не пережить, — не упускает он случая подшутить надо мной.

— Скажите, Женя, в хозяйстве без мужчины, как без рук! — комментирует Ляля, кивая в сторону бывшего мужа. — Вам очень повезло с соседом. Поверьте, я знаю, что говорю.

Хаматов перестаёт улыбаться, карие глаза становятся колючими и неприветливыми.

— С каких пор ты стала ценить в мужчинах хозяйственность? — медленно произносит он, облокачиваясь о дверной косяк в обманчиво ленивой позе. — Насколько я помню, тебя волновал лишь тугой кошелёк.

— Влиятельность и связи, — поправляет его Ляля с мягкой улыбкой. — Каждому своё. Маленьким людям нужно меньше для счастья. Кристальный воздух, тишина и, чтоб было кому иногда прибить гвоздь — тоже весьма недурно. Правда, Женя?

С виду беззлобная, но очень острая шпилька. И ведь не возразишь! Кому Прованс с его лавандовыми далями, кому стакан сурового рассола...

Моя внутренняя богиня с таким раскладом в корне не согласна.

— Счастье — это обнять своего ребёнка. Гвозди, как и связи, рядом не лежали.

Юрьевна, одобрительно крякнув, переводит насмешливый взгляд на Лялю, как бы говоря: «выкуси, кукушка!».

Та в полемику не вступает. Крайне благоразумная барышня. Милая до зубного скрежета!

— Так, дамы, — рубит Хаматов. — Пообщались и хватит. У нас тут деревня, а не курорт, в конце концов. Живность сама за собой дерьмо не уберёт. Ляля, а ты прощай, лодырям и белоручкам здесь делать нечего. Схватила чемодан в зубы и чеши на остановку. Пропустишь автобус, следующий не скоро.

— Я к сыну приехала, — кротко, примирительно даже, произносит она. — Я понимаю твой гнев, но помешать нам видеться ты не имеешь права. Я в детской или на раскладушке посплю. Да хоть на улице! Обещаю, моего присутствия ты даже не заметишь.