Чёрт с ним, пусть потом организм мне сделает больно… ОЧЕНЬ больно. Особенно в районе паха. Но сейчас я не в силах отказать себе в этой маленькой слабости. Ещё пару секунд. Пару секунд — и пересилю себя. Обязательно.

— Так, Хаматов, выйди! Я передумала.

— Ты до утра, что ли, собралась мне голову морочить, пока не протрезвеешь?! — уже бесцеремонно вытряхиваю Женю из футболки.

Мне надоели эти игры в невротика и недотрогу. Хочу спать. И переспать с соседкой. Вернее, сначала второе, а потом можно спокойно валить к себе в кровать.

— Воспользуешься моим состоянием — будешь гореть в аду.

— Я уже там. Полыхаю весь.

Мрачно стягиваю с неё шорты и, пока не передумал, толкаю под душ. Пока я не перехожу черту, ещё есть шанс, что не сорвусь.

Даже мстить не хочется. Эта пьянь утром сполна поплатится чугунной головой.

Лёгким ударом прокручиваю вентиль. Прохладные струи иглами бьют по разгорячённому телу. Днём было облачно, вода не особо прогрелась. Зато отрезвляет.

Не смотреть. Не фантазировать. Вообще не думать!

— У-у-у... Изверг! — завывает Женечка, стуча зубами.

— Тебе не угодишь, да? — глухо посмеиваюсь, с силой растирая соседку мочалкой. Но проблема в том, что пальцы всё равно скользят по коже. Первый шок от холода прошёл, теперь меня ещё сильнее в жар бросает.

Ситуация из катастрофической становится ещё хуже.

Не стоило ей столько пить. Ох, не стоило.

Она молчит.

— Ты там не уснула опять, уважаемая?

В тусклом свете луны её глаз не видно, но смотрит Женя на меня, я это каждым нервом чувствую.

— Ты мокрый весь, — тихо сообщает она, едва ли подозревая, что за мысли кружат в моей голове. — Надо снять одежду, простудишься.

— Плохая идея, — отзываюсь хрипло, одной рукой придерживая постепенно отъезжающую крышу, а второй — пытаясь оттереть грязь с её плеча.

Женя забирает у меня мочалку, закидывает её куда-то и встаёт впритык.

— А если я хорошо попрошу?

Я был готов к чему угодно, но не к этому. Плохи наши дела...

Ты что творишь, идиотка?..

Цепляю её подбородок одеревеневшими пальцами и медленно склоняюсь к приоткрытым губам.

— Ты завтра будешь крыть меня последними словами, — всё ещё надеюсь на проблески благоразумия, но уже предвкушаю его полное отсутствие.

— Не буду. Я приличная, — клятвенно заверяет Женя, накрывая мою выдержку медным тазом в цветочек.

— Почему тогда ведёшь себя неприлично? — Уже не контролируя себя, впиваюсь ей в губы.

Запретный плод дурманит и сносит голову. Шипит в крови, подобно брошенному в воду угольку.

Причём, судя по реакции Жени, а если быть точным, по начисто отсутствующему сопротивлению, это безумие нравится не только мне. И даже факт, что она, выдра бессовестная, столько крови у меня попила и ещё столько же непременно попьёт, вместо того, чтоб приглушить желание, его лишь распаляет.

Гореть мне в аду. И никакая исповедь не спасёт мою душу. Никакое раскаяние. Ничего.

Так я думаю, пока торопливо заматываю поплывшую добычу в плед. Остатки мозга вопят, что загнуть учительницу сына в её же уличном душе — не комильфо. Даже несмотря на отсутствие возражений с её стороны.

Всего в какой-то полусотне шагов есть мягкий диван. Дотерплю.

Но в глубине души понимаю, что время ушло. Я его упустил сознательно, потому что... Не знаю!

Первый раз так лажаю. Раньше ни с кем.

А ведь мог просто взять, соблазн велик. И меня бы не мучили угрызения совести.

Круглый дурак. Однако на диван опускаю её с дебильным умилением. Мог бы жарить, как шлюху последнюю, но затаив дыхание, глажу по волосам.

— Какой же ты болван, Хаматов, — сонно вздыхает Женя.

С этим не поспоришь.

Она засыпает вскоре. А я остаюсь сидеть на полу, прислонившись к дивану спиной.

Курю и тупо смотрю перед собой, ощущая ладонями фантомный шёлк её кожи.

Глава 23

Глава 23

Женя

В моей спальне голый мужчина.

Такое со мной случалось и раньше, но впервые я не знаю, какого чёрта он здесь делает?! Не конкретно сейчас. Тут всё очевидно — Аполлон стоит перед окном, принимает солнечные ванны. А в целом. Хаматов демонстрирует мне ягодицы в качестве кого?

— Что вчера было?

Он поворачивается совершенно спокойно, непринуждённо, как если бы проветривал своё добро у себя дома.

— Приличная девушка сперва спросила бы, если мы переспали.

На всякий случай осматриваюсь, но больше для того, чтоб не таращиться на его пах.

Вот это природа расщедрилась! Обалдеть!

— А что, есть вероятность, что ты бы не воспользовался? — бурчу, старательно разглядывая стену.

Голова раскалывается. Воспоминания о прошлой ночи ускользают, стремятся за пределы моего сознания.

— Я не воспользовался. Хотя ты очень настойчиво меня домогалась.

Демонстративно заглядываю под покрывало. Я тоже голая.

Кла-а-а-а-с!

Отлично мы с Юрьевной посидели! Очень душевно.

Нервно сглотнув, спрашиваю первое, что приходит на ум:

— Почему? — у меня нет иллюзий насчёт моих пьяных принципов. В конце концов, Хаматов меня возбуждает, а значит, я была двумя руками «за». Поэтому на ум приходит лишь одна причина: — Я что, недостаточно хороша для тебя?

Он со стоном растирает лицо руками.

— Бестолочь. Так и знал, что надо было ни в чём себе не отказывать!

Если честно, из его слов всё ещё мало что понятно, так как мозг защищает себя от стресса, а голова гудит от похмелья. Улавливаю только общую суть: пить больше не стану ни за что и никогда!

— Ну и почему тогда ты снял трусы? Если ничего не было.

— Ты рвалась обследовать мой член. Вот, сударыня, исполнил вашу волю. — Смотрит на меня ехидно Павел. — Ну что, не подкачал размерчик?

Боже, стыдоба какая…

— Можно мне воды?

— Эх ты… — Закатив глаза, он подаёт мне стакан с полурастворившейся шипучей таблеткой.

Я не знаю, что говорить в своё оправдание. В памяти полный провал.

— Сказочная дура... — обращаюсь к самой себе.

— Кстати, ты сделала мне предложение, — весело сообщает Хаматов, явно наслаждаясь ситуацией.

— Не продолжай, — не представляю, что ещё я могла отмочить. И то немногое, что приходит в голову, нравится с каждой секундой всё меньше и меньше.

— Я воспринял его всерьёз.

— Сожалею, — Тру висок чуть растерянно.

— И-и-и-и-и? — тянет он выжидающе. — Тебе разве не любопытно узнать, какое?

— Ни капли.

— Признаюсь, тебе удалось меня удивить. Там было интересное. Про усы.

— Тем более! — окончательно убеждаюсь, что знать ничего не хочу. Просто жадно пью воду.

— Эх, Павловна, всё тебе приходится разжёвывать. Ты, — указывает на меня, — провоцировала. Я, — указывает на себя, — не железный. Соответственно...

Замолкает, предлагая мне продолжить мысль.

Я осторожно тянусь рукой к халату. Тогда Хаматов, потеряв терпение, подскакивает к кровати и ловит меня за руку.

— Павловна, не беси меня! Ты же не девочка явно, что ты ломаешься? — и чувствуя, что по-прежнему торможу, встряхивает меня ещё раз. — Ну, не тупи же ты! Я русским языком спрашиваю: почему мы до сих пор ещё не переспали?

Потому что я не хочу иметь никаких дел с бандитом.

Но произнести это вслух не успеваю. Дверь сотрясает мощный удар.

— Женя! Белехова! Ты там живая?!

Время — семь утра. Я в таком шоке, что могу только изумлённо моргать, прислушиваясь к тому, как Юрьевна ломится в дом.

Пока я торопливо накидываю на себя халат, Хаматов возвращается к окну. Руками упирается в подоконник, выглядывает на улицу и хмуро произносит:

— И нафига она такую рань припёрлась?

В ответ пожимаю плечами. Я не знаю, что думать.

— Пойду, скажу ей, чтоб приходила завтра.

— Ты прикалываешься?