— Ну и чего тогда стоим? Свободен.

— Вы разве с нами не поедете? — не то чтобы я горел желанием, но предложить чувствую себя обязанным.

Скривившись, Юрьевна поворачивается к взлохмаченной продавщице, потом устремляет задумчивый взгляд к полке с винами.

— Маруся! Что ты расселась?! Неси портвейн, будем стирать тебе память.

Икнув от испуга, продавщица быстро кивает и живо принимается стругать закуску. У её партнёрши по спаррингу боевого настроя как не бывало. Женщины дружно соображают на двоих. Так что самое время валить отсюда, а то атмосфера становится слишком томной. Кому как, а мне голова нужна трезвой, иначе состояние реквизита перестанет волновать.

«Реквизит», кстати, в кои-то веки покорно помалкивает, спотыкаясь едва ли не на каждом шагу. Я бы даже сказал, что молчит подозрительно. Но недолго.

— Павел, ты можешь остановиться?

— Зачем?

— Надо. Я должна перед тобой извиниться.

Да ладно?!

— Валяй, — бросаю на ходу.

— Извини.

Я жду продолжения, не сразу поняв, что его не последует.

— Что ж, пьяные мысли самые искренние. Будем считать, ты осознала...

— А ты знаешь народную мудрость, что усики — пропуск в трусики? — увлечённо перебивает меня Женя.

— Это ты к чему? — Встаю как вкопанный.

Вы поглядите-ка, как оживилась, не к добру...

— К тому, что размер и выносливость не главное, альтернатива есть. Ты, главное, не отчаивайся.

— На что ты намекаешь, бля?! — рычу, гневно глядя в квадратные от шока глаза Павловной.

Впервые в жизни я хочу побиться головой о стену и поплакать.

— Я… э-э… поддержать хочу. Ты чего? — робко улыбается паршивка.

Ну и что с ней прикажете делать?

— В машину, живо!

Размашисто распахиваю дверцу, заталкиваю «группу поддержки» на заднее кресло, усаживаюсь за руль и сразу поворачиваю к себе зеркало заднего вида, чтобы держать эту глупую пьянь в поле зрения.

В принципе, всё не так плохо. Я ж теперь вправе развеять домыслы, правильно?

Хмыкнув, завожу мотор. Руки так и чешутся немедленно приступить к делу. Один поцелуй ведь не преступление? А сероватые подтёки и листва в волосах даже добавят задумке пикантности. Будет во всех смыслах моей грязной девочкой.

Вопрос только в том, смогу ли я остановиться? Очень сомневаюсь.

Когда машина плавно тормозит у калитки, моя пассажирка уже бессовестно дрыхнет, подложив под голову согнутую руку.

Н-да, что-то поторопился я, раскатал губу...

Мстительно выкручиваю громкость на магнитоле. Не на всю мощность, но достаточно, чтобы моментально протрезветь и подскочить от ужаса.

О-о-о, да! Женечкин сумрачный взгляд — отдельный сорт удовольствия.

По радио крутят шансон. Я не фанат, а вот её прямо бодрит.

Устав ждать, когда ей удастся вернуть тело в вертикальное положение, открываю заднюю дверцу машины.

— Я сама могу, — упрямится Женя, кое-как выбираясь наружу.

Рывком подхватываю её за миг до встречи с землёй, ногой захлопываю дверь и сухо требую:

— Ключи.

— А я не запирала. У меня собака! — с гордостью сообщает она.

Гордиться там нечем, кстати. «Охранник» даже из будки не показывается, только нос торчит.

До прихожей добираемся почти без приключений, если не считать перевёрнутое по пути ведро. Стоять Женя может с огромным трудом, но активно мешает мне сперва её разуть, затем самому разуться.

— Я тебя в гости не звала, Хаматов, — шипит она, повиснув на моей руке.

— А я не в гости, Павловна, — усмехаюсь, запирая за нами дверь. — Сейчас помогу тебе искупаться, переодену... И, если будешь хорошо себя вести, решим, надо ли мне становиться Д’Артаньяном.

Она непонимающе вскидывает на меня глаза.

— Это ты про что?

— Про усы, Женя. Про усы...

Глава 22

Глава 22

— Павловна, не спать! Где у тебя полотенца? — Хлопаю дверцей шкафа, в котором снова не нашлось искомого.

— Там, — абстрактно указывает Женя под потолок.

— Понятно, сам так сам… — вздыхаю, продолжая просматривать полку за полкой. — Как домушник какой-то позорный, роюсь в чужих вещах!

— Ты не домушник?

С недоумением оборачиваюсь к сидящей у стены «красотке».

Педикюр рассматривает. Не похоже, что способна говорить осмысленно. Если хочу успеть умыть её ещё полуживой, надо поторапливаться.

— Нет, — бурчу, вытаскивая тонкий плед из хлопка. В принципе, тоже тряпка, сойдёт.

— А кто? — не прекращается парад тупых вопросов.

— Мокрушник, — зло бросаю в рифму, рывком поднимая её с пола, и тут же подхватываю на руки, пока она не свалилась назад.

— Ты такой хорошенький, — смущённо выдыхает Женя, поглаживая меня по щеке тонкими пальчиками.

— Жёстко тебя кроет... Сейчас же перестань!

Да я прям в шаге от того, чтобы стать не хорошеньким! Настолько плохим, что наутро оба сгорим со стыда! Нет, точно надо ускориться, пока она на пьяных радостях дальше не полезла.

— Можно я тебя поцелую?

А-а-а! Поздно!

Не знаю, каким чудом мне удаётся не навернуться с крыльца.

— Нет! — рявкаю, чуть ли не бегом припуская со своей ношей за дом, к летнему душу и адовым испытаниям.

Пожалуй, я погорячился с банными процедурами. Как бы самого ни накрыло, потом доказывай, что не сумел отбиться. Ну, то есть как отбиться...

Прислоняю Женю к стенке постройки и с наслаждением разгибаюсь. Тут же нахожу плечом крючок для полотенца. Внезапная боль отрезвляет, но ровно настолько, чтобы додуматься повесить плед.

Ещё и луна показалась из-за туч, а у душа нет крыши, сверху только бак для воды. Любуйся, не подавись...

— Раздевайся.

— Отвернись, — дует губы Женя. Вы посмотрите на неё, обиделась.

— А ты не обнаглела ли, часом?! Ну-ка быстро стянула с себя тряпки, пока этим делом не занялся я.

— Не ори на меня. Я помощи не просила, — вяло возражает она, цепляет края футболки и тянет ткань наверх.

А лифчик мы, конечно, на прогулку не носим.

У меня на время отнимает дар речи. Все мысли об одном: как бы вообще не думать! И, в частности, не представлять...

— Ты у меня договоришься, — шиплю отворачиваясь.

Сейчас бы выйти покурить, но как её оставишь? Она на ногах-то еле стоит, бухая в сопли! А тут скользкий пол, все дела. Нельзя отлучаться.

Стою как вкопанный, слушаю шорох ткани.

Благородно же поступаю? Конечно.

Ещё бы не размышлять о том, что неплохо бы как-то логически всё завершить. Так как мне того хочется.

— Исповедаться тебе надо, — выводит меня из раздумий поток нетрезвого сознания полураздетой бестолочи.

— Серьёзно, что ли? — не надеюсь, что она распознает сарказм, но всё же.

— Ага. И мне тоже, — напряжённо сопит Женя, сражаясь с одеждой. — Никогда не поздно свернуть с кривой дорожки.

Я усмехаюсь, подумав, что получу не меньше удовольствия, наблюдая за тем, как утром эта проповедница будет страдать похмельем.

Всё-таки оборачиваюсь, не дождавшись продолжения явно незаконченной реплики. И тут же давлюсь воздухом, потому что объект моего вожделения смотрится крайне провокационно с расстёгнутыми шортами и головой, застрявшей в футболке.

— Ты точно не подглядываешь?! — параноит Женя, пытаясь выпутаться из грязной тряпки, что закрывает ей лицо.

— Точно, — даже врать не приходится, я открыто разглядываю каждый миллиметр белоснежной кожи. — А что, нужна помощь?

— Да. Нет! Наверно… — никак не определится она. — Хорошо, помоги. Но зажмурься сперва!

— Обязательно, — ехидно улыбаюсь и... решительно накрываю ладонями пышную грудь.

Передо мной, между прочим, женщина стоит. Женщина. Не эротический сон, а человек из плоти и крови. Так близко, что я чувствую лёгкий запах духов, тепло её тела. Реакция организма вроде бы логична, но… НЕЛЬЗЯ! И это капец как контузит.

— Хаматов!

— Что, промахнулся? — Не спешу убирать руки с упругой, покрытой мурашками кожи. — Ты определись, Павловна. Либо я открываю глаза, либо дальше помогаю на ощупь. И перестань уже дёргаться! — бешусь с её попытки избежать моих прикосновений.