У Рыжули меж бровей залегла морщинка.

— Это точно не одна из твоих баек, Серый? Откуда ты всё это взял?

Я пожал плечами.

— Тётка рассказала. Отцу стало худо, начал кровью захлёбываться, вот и пошёл к монахам, через них нанятые дворянчиком охотники на воров его и отыскали. Перстень он давно расплющил, золото продал скупщикам, а вот вынутые из оправ камушки — не успел.

— Так почему его повесили? — удивилась Рыжуля. — За воровство ведь руки рубят!

— За оскорбление дворянского герба, — скривился я. — На перстне герб был. Вот и вздёрнули.

— Не повезло, — вздохнула девчонка. — Ты поэтому и не воруешь?

Я выкинул огрызок в грязь и поморщился.

— Мама при родах умерла, меня тётка выходила, сестрица её старшая. А в семь лет я на краже попался и плетей отхватил, так она знахарку попросила спину залечить. Та и сказала, что проклятие с отца на маму перекинулось и меня тоже зацепило. Только оно ослабло и его обмануть можно, если дать зарок не воровать.

— Выдумки! — объявила Рыжуля. — Все знахарки почём зря людей дурят, лишь бы только деньги выманить! Твоя тётка ведь заплатила ей за снятие порчи? Ну вот!

Вспомнился проникший в самую душу холод и старческий шёпот «взял чужое — жди беды», я зябко поёжился и через силу улыбнулся.

— Так что скажешь? Можем уехать хоть сегодня!

Рыжуля строго глянула в ответ.

— Гнилой дом — моя семья, Серый! Другой нет! Пока совсем худо не станет, я мелких не брошу. Кто ещё о них позаботится?

Мы молча зашагали вдоль торговых рядов, мне стало как-то даже не по себе. Желая сгладить неловкость момента, я остановился у лотка с разноцветными леденцами на палочках, но ещё даже деньгу достать не успел, как красномордый продавец рыкнул:

— Сгиньте!

Это и решило дело. Рыжуля презрительно вздёрнула нос и зашагала дальше, а вот я задержался.

— Гляди! — с усмешкой показал дядьке деньгу, тряхнул кистью и растопырил пустые пальцы, вновь тряхнул и скрутил фигу, повертел ею перед носом продавца.

— Ах ты гад! — взревел тот, и я с хохотом рванул вслед за Рыжулей.

Сердце колотилось как бешеное, только не из-за дурацкой шутки, а из-за далеко не столь безобидного фокуса: пока отвлекал продавца фигой, стянул с прилавка петушок на палочке.

Взял чужое — жди беды?

Да ерунда это всё! Мёртвых ухарей обчистил — и ничего!

Я нагнал Рыжулю и сунул ей леденец. Та обрадовалась, но всё же покачала головой.

— Ой, да не стоило!

— Ерунда! — Я щелчком пальца запустил в воздух деньгу, поймал её и сказал: — Луке пока не говори, но, если совсем припрёт, я смогу десятка два целковых раздобыть.

Брови девчонки изумлённо взлетели.

— Но как?

— А хотя бы и украду! — усмехнулся я в ответ.

Тут-то сзади и послышалось:

— Эй, краля! Мой петушок тебе больше понравится!

Я резко обернулся и лицом к лицу столкнулся с парочкой босяков из Угольного тупичка. Мне и слова сказать не дали.

— С дороги! — рявкнул Жучок, а Лешик со всех сил пихнул в грудь.

Резкий толчок заставил шатнуться назад, и тут же кто-то поставил подножку. Я потерял равновесие и начал заваливаться навзничь, в самый последний момент дотянулся до пихнувшего меня босяка и ухватил его за руку, но даже так не устоял, просто увлёк паренька за собой.

Мы хряснулись на землю, я тотчас получил кулаком по зубам, а сам ткнул обидчику пальцем в глаз, и тот с воем откатился в сторону. А следом вскрикнул от боли пошутивший о петушке Жучок.

— Сука! — взвыл заводила и с прижатой к боку ладонью отпрянул от кольнувшей его спицей Рыжули.

Та метнулась прочь, а ближайшая к нам торговка заорала:

— Караул!

Кто-то завизжал, кто-то начал звать охрану. Мне бы убраться отсюда, но куда там! Мелкий гадёныш, что поставил подножку, со всего маху пнул по голове, я прикрылся руками и вцепился в лодыжку пацана. Он шустро скакнул назад и вырвался, но при этом лишился слетевшего с ноги ботинка.

Я зашвырнул растоптанную обувку на соседний ряд, и малец разом потерял ко мне всякий интерес, завопив:

— Нет!

И тут же крики зевак перекрыл пронзительный крик:

— Шухер!

Босяки вломились в толпу, а я схватил слетевший с головы картуз и ужом заполз под прилавок. Получил по спине метлой, зато выбрался в соседний проход. Только вскочил, и немедленно в руку вцепился какой-то бородатый купчишка.

— Стоять!

Я шагнул к нему вплотную, наступил на ногу и пихнул плечом в грудь, заодно крутанул руку, высвобождаясь. Бородач уселся на задницу, а я метнулся прочь. Выбежал из рядов, заметил базарного охранника и припустил прочь. Ворота остались в другой стороне, но я почти сразу вывернул к окружавшим базарную площадь домам.

Между ними — высоченная ограда, так запросто не перелезть.

Я запрыгнул на какой-то ящик, перемахнул с него на откос подоконника, скакнул и ухватился за край карниза второго этажа, в рывке перекинул через забор ноги, тут же сорвался и улетел в переулочек. Покатился кубарем и растянулся в луже, но быстро поднялся и бросился наутёк.

Бежать!

Никто за мной не погнался. Много чести! Ничего не украл, а за простого драчуна награды не видать. Но вот попадись на базаре — точно бы все рёбра пересчитали, там с этим строго.

На углу я остановился и огляделся, поморщился от боли в отбитых пятках и не без труда, но всё же совладал с опрометчивым желанием рвануть к воротам, дабы перехватить тупичковых и поквитаться с их заводилой. Драка между босяками — это одно, но я ещё и купчишку уронил. Как бы чего не вышло.

Сглазили меня, не иначе. Который день всё наперекосяк идёт!

Я выругался, двинулся прочь от базара и после недолгого блуждания по глухим переулочкам вывернул на дорогу к малой пристани, до которой тут было рукой подать. Причаливали к ней большей частью баржи с углём, да ещё изредка привозили грузы для торгашей с местного базара, дорога была разбита тележными колёсами донельзя, и я зашагал по тропинке на обочине.

На причале сидели рыбаки, поэтому чуток прошёлся вдоль берега. С нашей стороны он был пологим, а вот на той стороне высилась каменная набережная. Там уже не покупаешься, мигом стремниной снесёт. Редкие спуски к воде были только у лодочных причалов.

В густых кустах одолело комарьё, но непосредственно у реки этих кровососущих поганцев сдувало ветром, искусали меня не слишком сильно. Дно было песчаным, а вода прозрачной и совсем не пахла болотиной, как в Чернушке. Я положил картуз на траву, кинул в него узелок с монетами и занырнул в реку прямо в одежде. После её ещё и простирнул. Выжал и развесил на кустах, затем уже куда тщательней прежнего промыл волосы.

«Оброс, пора стричься», — подумал, но исключительно для того, чтобы ни о чём другом больше не думать.

Только куда там! Тут семи пядей во лбу быть не нужно, чтобы увязать воедино драку на базаре и нарушенный зарок. Украл леденец — и сразу прилетело!

Простое совпадение? Да ни в жизнь не поверю!

Не было бы у нас того злосчастного петушка, тупичковые и не прицепились бы вовсе. Более того — если б не выпендривался и просто за леденец заплатил, мы с Рыжулей с этими гадами точно разминулись бы!

Нет, это всё неспроста. Как и сказала тогда ведьма: «Взял чужое — жди беды!»

Правда, тогда непонятно, почему до сих пор за обворованных ухарей не прилетело. Стоит поостеречься или дело в том, что я покойников обобрал и взял не чужое, а попросту ничьё? Да они и сами напросились…

От раздумий отвлекли два резких гудка. Вверх по течению неспешно ползла самоходная баржа, навстречу ей ходко прошёл паровой катер. Над водой вслед за ними тянулись дымные полосы.

На реке я в итоге проторчал часа два — не меньше, но одежда толком просохнуть не успела, натягивал ещё влажную. Обуваться и вовсе не стал, вместо этого связал шнурки и перебросил ботинки через плечо. Пошёл от реки по петлявшей в густой траве тропинке и почти сразу выбрался из кустов к высоченному каменному забору с железными пиками поверху, за которым пряталось поместье Барона. Барона с большой буквы, не какого-то там дворянчика. Под этим деятелем ходило всё жульё Заречной стороны, и тот же Бажен платил Барону оброк точно так же, как ему самому платил оброк Гнилой дом и другие ватаги босяков.