Мама работала бухгалтером, и, глядя на нее, я думала: когда вырасту, буду заниматься чем угодно, но только не этой профессией! Она постоянно была занята своей работой, и на нас у нее совсем не хватало времени. Конечно, она нас тоже очень любила, хоть и была более строгой, чем отец. Двое детей на руках, много работы, муж постоянно в рейсах – хочешь не хочешь, приходилось проявлять характер, чтобы удержать все на плаву. Сложно уследить за детьми в одиночку, родственников, которые помогли бы, в городе нет, а оплачивать услуги няни не позволяет семейный бюджет. Поэтому мамину строгость я считаю оправданной и даже необходимой, а ее умению совмещать ежовые рукавицы с теплыми и нежными объятиями удивляюсь по сей день.

Одно из самых ярких моих детских воспоминаний – как мама приучала меня к горшку. Странно, наверное, что в память врезалось именно это. Но что поделать? Такая уж я странная. Не зря с детства не хотела быть как все. Стою я в коридоре, вижу метрах в двух горшок и осознаю, что мне так не хочется им пользоваться! Нужно до него дойти, снять колготки, трусы, усесться и повторить действия в обратном порядке – к чему столько трудов? Меня же еще только начали учить этому сложному искусству, и, если я прямо сейчас написаю в колготки, не обременяя себя всеми премудростями взрослого способа похода в туалет, вероятно, ничего страшного не произойдет.

– И ты писаешь в колготки?

– И я писаю в колготки. Осознанно! Потому что совсем скоро так беззаботно этого будет уже не сделать.

Все за и против взвешены, решение принято, дело сделано – и я, довольная, стою посреди коридора в мокрых колготках и кричу: «Мама, я пописала!» Мама смотрит на меня, на горшок, снова на меня – и говорит: «Ну вот же, горшок совсем рядом… Ладно, ты еще маленькая, наверное. Ничего страшного».

– Прокатило.

– Ага, шалость удалась. Мама, пусть мокрые колготки исчезнут и появятся сухие!

Иногда полезно понимать, что у тебя еще есть право накосячить и ничего страшного из-за этого не произойдет. Конечно же, если у тебя есть любящая и понимающая мама. Всегда нужно взвешивать возможные последствия своих провалов, и кто знает, может, ты порой зря так сильно переживаешь и боишься ошибиться.

Страх перед возможной ошибкой, перед возможными последствиями действий блокирует нашу жизнь. Запрещает делать то, чего действительно хочет душа. Если бы мама в свое время поддалась этому страху, возможно, она никогда бы не встретила папу, а я никогда бы не появилась на свет. Кстати, эта эпичная история достойна того, чтобы рассказать ее подробнее.

Еще до того, как мои родители начали встречаться, мама пользовалась огромной популярностью у мужчин. Красивая, фигуристая, своенравная, статная женщина с длинными, черными как уголь волосами, она всегда знала себе цену. Палец в рот не клади – откусит по локоть! Неудивительно, что многим кавалерам страстно хотелось завоевать ее расположение. Одним из таких рыцарей, вожделевших ее внимания, был местный криминальный авторитет, проще говоря – «бандюган с района».

Естественно, мама не была рада такому вниманию, ведь общепринятых романтических ухаживаний не было. Кавалер был бесцеремонный и к отказам не привык. Избежать его ухаживаний можно было, только в буквальном смысле слова исчезнув из города, уйдя за горизонт под алыми парусами. Какое счастье, что такая возможность появилась у моей мамы!

Ее подруга с детства мечтала путешествовать по морям и предложила составить ей компанию в прохождении курсов для зачисления в ряды судового экипажа. «Это романтично, это красиво, это классно!» – говорила она. Как тут было устоять? Мама согласилась просто за компанию, чтобы поддержать подругу, – и уже спустя неделю отправилась в свой первый рейс. Правда, без подруги – той отказали по причине наличия родственников за рубежом, в те времена это еще считалось ненадежным и подозрительным.

Дело было за малым: отстоять свою честь среди ночных вакханалий и постоянных попоек персонала – именно такое впечатление создалось у мамы по многочисленным байкам и историям о корабельной жизни. Но она не робкого десятка, дерзкая и смелая. Будь перед ней хоть властный капитан, хоть молодой юнга – даст отпор любому.

Команда терялась в догадках, чем вызван столь напряженный тон ее общения, судачили за спиной, пытались найти причину – и в итоге выдвинули интересное предположение.

«А ты случайно не родственница Алексеева? Того самого, адмирала?» – спросили ее однажды. «Вот оно! – подумала мама. – Теперь меня ни на одну оргию не затащат и относиться будут с благоговением, в страхе перед вымышленным родственником». Она ответила: «А как же! Она самая!» – и с тех пор все относились к ней с уважением, обходили стороной. И совершенно неважно, были ли байки о разгульной корабельной жизни правдой или чистой воды вымыслом, – самопрезентация дала свои плоды.

Тогда-то на волне популярности и всеобщего трепета перед ее вымышленным родственником она и встретила моего папу, которого, как ты уже догадываешься, напугать было не так-то просто.

Начался период ухаживаний, подарков и попыток растопить мамино сердце, закаленное огромным количеством достойных (и не очень) ухажеров. Долго она сопротивлялась, старалась избегать встреч, делала вид, что никого нет дома, но ее первая дочка – моя старшая сестра Марина – всегда так искренне радовалась его визитам, кричала во весь голос, оповещая маму и всех соседей: «Дядя Коля приехал! Ящик яблок и мороженое привез! Ура!»

Настойчивость и теплое, уже тогда по-настоящему отцовское внимание к ребенку не оставили маму равнодушной, и тщательно выстроенная оборона пала.

Мама старше папы на шесть лет. Когда я появилась на свет, ей было 39. Говорят, поздние дети – мудрые, словно весь опыт и знания, накопленные родителями за годы жизни, передаются ребенку. Может, это действительно так. Маме все говорили: «Не бойся, рожай! У тебя муж молодой, тебе можно, все будет в порядке!»

Однажды, когда мне было шесть лет, папа вернулся из очередного рейса и привез на удивление много подарков. Все было хорошо и радостно, выходные проходили счастливо, и ничто не предвещало беды. Подарок отца – огромный плюшевый медведь, почти вдвое больше меня, куча конфет и совместные прогулки… И внезапная болезнь – язва 12-перстной кишки, незаметно развившаяся от радиации.

Позже я узнала, что папина команда в числе прочего перевозила радиоактивные отходы, для их последующей утилизации не самым экологичным способом (говорили, что их просто сбрасывали в воду). Близкий контакт с опасными веществами привел к скоропостижной смерти отца и существенно подорвал здоровье всех членов его команды (по крайней мере, я так слышала из разговоров взрослых). Папа умер одним из первых: будучи крайне отзывчивым человеком, он, боцман, помогал всем на судне и нередко выполнял чужую работу, а значит, чаще других контактировал с опасным грузом. В течение пары лет большая часть экипажа погибла.

Было ему всего 39 лет…

Мне, ребенку, особо ничего не объясняли: «Папа болеет. Папа в больнице» – вот и вся информация, которой я должна была довольствоваться.

Когда печальный исход стал очевиден, нас с мамой привели в палату попрощаться. Я смотрела на родное лицо, ставшее вдруг таким пугающим и далеким, и видела, как огромная слеза скатилась по его щеке. Он плакал, но не потому, что умирал, а потому что оставлял нас одних в этом мире. Без своей заботы и защиты.

Потом – похороны, все в черном, все плачут, а я до конца не понимаю, что происходит. Думаю: «Раз все плачут, наверное, и я должна». Поплакала, просто потому что так было нужно. Уже позже, когда я осознала, что произошло, что отца больше не будет рядом и я никогда не смогу его увидеть и обнять, в моем детском сознании начали появляться вопросы: а в чем тогда смысл жизни, если все умирают? Для чего мы живем? Кто мы такие? Почему люди плачут, если все заранее знают, что умрут?

Стеклянные глаза огромного плюшевого медведя смотрели на меня с дивана, напоминая о времени, которое было так недавно, но которое уже никогда не вернуть. Косолапый оставался со мной вплоть до третьего курса университета, как память об отце, его безграничной любви и доброте ко всему миру.