– Пусть никакая помолвка ещё не заключена, она не за горами.

Невольно сделав шаг в сторону, Каролина остановилась и внимательно поглядела на спокойное и властное лицо сына. Она была в ужасе от услышанного, а потому голос словно покинул её. Прошло несколько секунд, прежде чем у неё получилось прошептать:

– Немыслимо, – это слово позволило Каролине пробудиться от молчаливого потрясения. Она гордо приподняла подбородок и с недовольством высказала обиду: – Для меня отвратительно слышать такое. Какими словами получилось у твоего отца убедить тебя? Или же… или же я была права, эта женщина смогла обвести тебя вокруг пальца? Антуан, неужели дело в любви?

– Нет, мама. Моё отношение к аир Свон нисколько не изменилось, но, размыслив, я понял, что предстоящий брак с ней имеет выгоду для будущего Грумбергов.

– Какую ещё выгоду? – от потрясения Каролина приложила ладонь ко лбу. Ей было тяжело верить, что всё происходящее реально, но она собралась и вновь посмотрела на ничуть не смутившегося сына: – Какая выгода, Антуан? Как в принципе можно говорить о выгоде, когда речь идёт о твоём счастье? Ведь если ты не лжёшь мне, то у тебя к твоей так называемой невесте нет даже тени светлого чувства.

– Можно подумать, это не вы были согласны на кандидатуру миледи Элеоноры, – высказал упрёк сын.

– Да, я была всецело за твой брак с ней. А всё потому, Антуан, – пристально посмотрела в синие глаза сына Каролина, – что она не только была особой твоего круга. Поверь, я недаром старалась сделать так, чтобы вы проводили время вместе. Я желала взрастить и в тебе, и в ней если не любовь, то хотя бы глубокую взаимную симпатию. Теперь ты понимаешь, чего я хотела? Счастья. Счастья для тебя.

На этих словах Каролина не выдержала и с материнской нежностью прикоснулась ладонями к лицу Антуана. Он не попытался избежать её прикосновения, но зря женщина этому порадовалась. Недолгим вышло её счастье. Антуан недовольно поджал губы и потребовал:

– Мама, я прошу вас унять эмоции, – руки Каролины опустились сами собой. – Счастливую жизнь формирует отнюдь не брак по любви, тут вы чисто по-женски ошибаетесь.

«Ошибаюсь? – могла бы воскликнуть она. – Ты думаешь, не приходит мне в голову, каковой могла бы стать моя жизнь, откажи я некогда Герману Грумбергу? Будь я в девичестве хотя бы немного проницательнее, то увидела бы фальшь его ухаживаний и убедила бы отца не дать согласия на брак. Недаром до помолвки он втихаря от моей матери раз за разом просил меня присмотреться совсем к другому мужчине – тому, что до сих пор смотрит на меня с нежностью. Он сейчас здесь, на этом самом пикнике. Судьба взяла и соединила нас с ним сегодня. Он тоже взволнован. Он то и дело провожает меня взглядом, но он уже ни за что не подойдёт ко мне, так как ни он, ни я не свободны. О, Антуан, будучи ослеплённой желаниями юности, я многое потеряла, и оттого столько лет так неистово больно у меня на душе! У меня могла быть совсем другая жизнь. У твоего отца могла быть совсем другая жизнь. Как ярко горит во мне уверенность, что Герман сам не единожды упрекнул себя за ранее сделанный выбор. Он и я… мы оказались полезными друг для друга, но разве хотя бы один из нас счастлив?».

Горькие мысли не дали Каролине облачить в слова всё то, что царило в её душе. В горле у неё даже возник неприятный комок. Уж мог бы её сын понять, что не стоило ему упрекать её в заботе о нём. Да, совсем не обвинений она ожидала от родного сына. Перед ней как будто совсем чужой человек стоял. У Каролины даже опустились руки от горя. Ей виделось, что тот, кому она посвятила всю свою жизнь, не вобрал в себя от неё ничего.

«Герман. Как всё-таки Антуан похож на Германа», – с болью думала Каролина.

Жизнь похожа либо на постоянное приключение, либо на бесконечные мечты о том

После той неразберихи в его доме, стоило Саймону Каттильскому стыдливо покраснеть, а Олафу фон Дали гневно воскликнуть: «Да вы всей академией сговорились никак?! Все разом меня своими глупостями в могилу, что ли, свести решили?», Люцию оставшиеся два ящика с вещами Анны вскрывать расхотелось. Собственно, нечем их вскрывать ему уже было. Охранник от греха подальше топор унёс обратно на проходную. Кроме того, Поль Оллен, который мог бы настоять на изучении содержимого коробов, на другой день спозаранок вместе со студентами отправился на практику в какой‑то захолустный лазарет. Поэтому большие деревянные короба так и простояли в гостиной всё время до дня, в который Люций рассчитывал отправиться в Долград.

Извозчику ящики с сургучными печатями отдела правопорядка крайне не понравились. Он даже, прежде чем разумно предложил короба краской закрасить, не раз скосил подозрительный взгляд на Люция. Да-да, этот мужчина, когда крепил багаж к крыше экипажа, всерьёз раздумывал, так ли нужна ему обещанная плата и отчего она вообще такая хорошая. Серьёзно, ну отчего наниматель нисколько не стал торговаться? Но старший преподаватель кафедры сглаза и проклятий не очень-то походил на какого-либо преступника. Долговязый, худощавый и светловолосый он нынче ещё и выглядел потерянным. И всё потому, что Люцию было морально тяжело. Но да, он искренне верил, что, только опустив под землю возле могилы Анны её вещи, к нему наконец-то придёт покой. Поэтому его нисколько не смущало, что ему предстоит много дней ехать в экипаже и терпеть тяготы пути.

«В конце концов, такой отпуск всё лучше, чем в очередной раз оставаться за дежурного в академии», – кисло подумал он.

Собственно, так оно и было. Созерцая дорогу за окном, читая книги или прислушиваясь к разговорам людей на постоялых дворах, Люций невольно ощущал, как он соскучился по жизни – такой же, как у прочих людей. Ему неистово захотелось окунуться в их простенькие проблемы (со стороны ведь чужая жизнь всегда кажется проще), и, не иначе, вселенная желание Люция услышала.

Экипаж ехал по окольной лесной дороге, как вдруг лошадям пришлось остановиться из-за поваленной телеги. На первый взгляд вокруг всё было мирно. Ветер мягко шелестел листвой деревьев, какая-то пичужка села на камень и тоненько запела. Казалось, даже телега и то вписывается в пейзаж. Но это было впечатление высунувшегося в окно Люция. Извозчик не обладал столь тонкой натурой, а потому гневно ругнулся и заозирался по сторонам. И правильно сделал. Интуиция его не подвела, то была проделка разбойников. Шестеро крепких мужиков (кто с дубиной, а кто и при щербатом мече) показались из-за густого кустарника и, злобно гогоча, начали окружать экипаж. Поверх поваленной телеги встали ещё двое молодцев. Они держали тетиву луков натянутой, готовясь спустить стрелы.

– Мэтр Орион, – ненадолго поворачиваясь назад себя, с тревогой произнёс извозчик. – Коли получится, стоит договориться. Заплатить оно будет лучше, нежели в петле на устрашение прочим жадным путникам болтаться.

Люцию беспокойство извозчика было понятно. Сам он, будучи магом, мог ещё, сидя внутри относительно безопасной кареты, дать отпор, но этот человек находился прямо перед лучниками. А те стояли наготове. С такого расстояния они ни за что бы не промазали, да и ничего-то их суровые лица добродушными не казались.

Не став ничего отвечать, Люций сел ровно, но шторку на окошке задёргивать не стал. Он обдумывал ситуацию и, по итогу, понял, что нисколько ему не хочется мертвецов плодить. Совесть также настойчиво шептала, что он ответственен за жизнь извозчика. Да и пусть разбойники дурное дело задумали, всё же редко какой человек от хорошей жизни на преступление решается. Смерть такого вот мужика могла вылиться в то, что его жене не на что станет купить голодным детям хлеба. Люций не желал становиться палачом над невинными.

– Эге-гей, – между тем с задором произнёс бородатый лидер шайки и, подойдя ближе, внутрь окна экипажа нос свой прыщавый сунул. Ему было любопытно посмотреть на Люция, чтобы оценить его платёжеспособность. Цепкий взгляд пробежался по недорогой дорожной одежде. И да, это было неприятно.