– Лила проснулась, – сказала она, мягко, но уверенно высвобождаясь из объятий мужа.

Он не пытался удержать ее.

Маленькая белокурая девочка села в постели и принялась тереть заспанные глазенки. Одара торопливо подошла к ней и присела рядом. Кровать была настолько низкой, что едва выступала над полом. Зато на ней была настоящая постель: старый матрас, застеленный латаной–перелатаной простыней, и одеяло, из-за множества заплаток, нашитых одна на другую, уже было не разобрать, какое оно было прежде. Все это хранилось в семье уже несколько поколений. Настоящая старинная постель – это было дорогое удовольствие, которое мог себе позволить не всякий. Да и невозможно было ее где-то раздобыть. Разве что выменять на что-нибудь такое же дорогое. Уже давно не из чего было изготовлять ткань, поэтому все тряпичное бережно хранилось, прикладывалось и передавалось по наследству. Оно стоило того: старинная ткань была мягкой на ощупь и такой приятной к телу, не сравнить с шуршащими пластиковыми одежками. Но ее осталось так мало, что даже ветхие лохмотья подшивали и штопали, пытаясь сохранить еще хоть ненадолго.

Скрипнула дверь, и все тут же обернулись на звук. Даже малышка Лила повернула голову, чтоб посмотреть, кто пришел.

Бренча ведрами, вставленными одно в другое, в жилище протиснулась Лана. Второй рукой она придерживала драгоценную ношу за пазухой. Вот было бы обидно, если бы та нечаянно выскользнула. Изгиль, конечно, старательно завернула лепешки, но мало ли. Лучше подстраховаться.

– Что так долго? – строго спросила мать. – Опять рассиживали у ба? У вас что, дел больше нет?

– Нет, мы у нее совсем недолго были. Мы сначала червей искали, чтобы ба отнести, – Лана подняла глаза в потолок, словно ища там подсказки. – Их так мало сегодня попадалось. Не знаю, может погода такая. А потом быстренько занесли, и обратно. И вот еще насобирали, – она чуть наклонила ведро, где на самом дне копошилось несколько червей.

– Какие молодцы! – обрадовался Тиарий. – Добытчицы вы мои! Не дадите отцу в старости от голода помереть.

Одара даже не взглянула на добычу, молча вынула из постели младшую дочь и усадила ее на горшок.

– Ба передала лепешек, – Лана достала из-за пазухи пакет, сквозь который просачивался тонкий манящий аромат.

– О! Вкуснящие лепешки ба! – воскликнул Тиарий. – Помню этот вкус с детства!

– А где Тора? – строго спросила Одара.

– А она… там, у ба задержалась. Что-то там помочь нужно было. Скоро придет, – не моргнув глазом, соврала Лана.

– Почему ты не осталась помочь?

– Ну… я ее ведро домой понесла, – Лана понимала, что ее вранье получилось совсем нескладным и даже каким-то нелепым, но уж что ляпнула – то ляпнула. Сказать так, как есть – означало выдать сестру. Ее бы точно наказали дней на пять, а то и на все десять. Просидеть десять дней дома в темноте – это же жуть какая-то!

Одара внимательно смотрела на дочь, пытаясь поймать ее взгляд, но Лана старательно делала вид, что шевелящаяся добыча в ведре – самое важное в этот момент.

– Чего такого смешного я сказала? Чего ты усмехаешься? – взорвалась Одара, не в силах сдержать гнев.

Лана подняла на нее удивленный взгляд. Тиарий от неожиданности так и застыл с лепешкой в руках, не понимая, что могло так разозлить жену.

– Я не усмехаюсь, – тихо сказала Лана и поджала губы, решив, что это придаст ей очень серьезный вид.

– Уйди к себе!.. – коротко приказала Одара тоном, не терпящим возражений.

Лана послушно зашла за перегородку, отделявшую угол, где обитала она с сестрой. Сейчас здесь было совсем темно, но Лана не решилась попросить лампу, чтоб еще больше не злить мать. Места за перегородкой было совсем мало, только кровать – такая же низкая, как у родителей, – заправленная латаной постелью. Заниматься здесь, в полной темноте было нечем, и Лана бухнулась на постель, уставившись в темный потолок. Самодельная подложка, сделанная из пластиковых бутылей, по-предательски скрипнула. Она всегда скрипела, выдавая любое движение сестер, но сейчас этот звук будто разрезал воздух. Лана поморщилась, предчувствуя последствия.

– Вот видишь?! – тут же вскричала Одара, обращаясь к мужу. И уже Лане крикнула, будто та находилась не в двух шагах от нее, а, по меньшей мере, в сотне, и не перегородка это вовсе, а толстая каменная стена: – Сколько раз я говорила беречь постель?! Или хочешь спать на голом полу? Во всей уличной одежде, небось, увалилась!

– Ты с ней слишком сурова, нужно помягче, – понизив голос, произнес Тиарий.

– Зато ты слишком добрый! Лана уже взрослая, должна понимать, какая на ней ответственность. Ей скоро свою семью создавать.

– Ну, не так уж и скоро.

– Время летит незаметно. Давно ли она родилась, а уже двенадцать лет пронеслось. Я, между прочим, в шестнадцать замуж вышла.

– Почти в семнадцать, – поправил Тиарий.

– В шестнадцать!

– Не важно. Чего она такого сделала, что ты так разозлилась?

– Она мне все время перечит! Говорю так, а она этак. Говорю, усмехается, а она: «Я не усмехаюсь» И так всегда! Что бы я ни сказала, она все наоборот вывернет!

Лана крепко-крепко зажмурилась и заткнула руками уши. Но все равно слышала крики матери. А вот то, что отвечает ей отец, было совсем не слышно. Лана не хотела перечить. Она и сама не понимала, как так выходит, но она совершенно искренне не хотела злить мать.

Вдруг постель качнулась, и Лана тут же открыла глаза. Рядом сидел отец.

– Тебя тоже выгнала? – шепотом спросила Лана.

Тиарий усмехнулся шутке дочери.

Лана села и обняла отца, прижавшись щекой к его плечу.

– Папуль? – шепнула она. – Может, я к ба пойду жить? Вон она уже какая старенькая. Ей помощь нужна. Лучше я буду при ней, чем бегать туда-сюда. И вам тут места больше будет.

– А как же я? Ты хочешь меня оставить? – так же шепотом отозвался Тиарий, высвободил руку, к которой она прижималась, и обнял дочь. – А бабушке мы и так помогаем.

Лана вздохнула. Отец был для нее самым дорогим человеком, и, говоря про свой переезд к бабушке, Лана совсем не думала про разлуку с отцом. Она просто хотела быть подальше от матери, чтоб лишний раз не раздражать ее. А то, что она ее раздражала, Лана понимала. Только одного не могла понять: почему? Но разве может она вот так вслух произнести истинную причину желания своего переезда? Разве позволительно говорить такие вещи про родную мать?

Тора никак не могла улучить момент, когда можно потихоньку сбежать. По плану она хотела удрать на обратном пути, когда они пойдут от бабушки, но сестра всюду была рядом и не давала отойти. Еще вчера Тора договорилась о встрече с ребятами, которые жили на окраине, чтоб вместе сходить к Готрину. Звать Лану с собой было бесполезно: она слишком послушная, и раз мама запретила ходить на окраину, то Лана ни за что не пойдет. Да и не любит Лана окраину. Тора могла бы, конечно, просто сказать Лане, что ей нужно уйти по делам, не объясняя, по каким и куда… Но нет, Лана не позволила бы. Она ответственная до занудства! Начала бы выяснять, какие такие дела, задавала бы разные вопросы, выпытывала бы, а потом все равно не разрешила бы уйти. Нет, здесь нужно действовать потихоньку.

Тора чуть задержалась позади сестры, продолжая поддерживать с ней разговор, а сама, не теряя времени, осматривалась по сторонам. Неподалеку очень удачно возвышался пригорок, за которым можно было спрятаться. Только вот как удрать? Еще это ведро, которое бренчит при каждом движении – оно точно выдаст.

И тут так кстати Лана обнаружила червей. Вот он – шанс!

Едва дождавшись, как сестра начнет хватать их, Тора осторожно поставила ведро. Потихоньку, чтоб оно не брякнуло, чтоб не звякнула ручка. Так осторожно она, наверное, никогда прежде не двигалась. И торопливо прошмыгнула за пригорок, затаившись там. Сердце колотилось так, будто она не от сестры убежала, а от стаи разъяренных пещерников. Бежать сейчас дальше опасно: Лана заметит. Конечно же, она увидит, что сестра сбежала – не слепая же. Но искать точно не пойдет. Так и есть, заметила. Ругается. Тора прикусила губу и затаилась, плотнее вжавшись в кучу перегнившего мусора, будто сама стала его частью.