Настя старалась не обращать внимания на шум упорного дождя, похожий на рокот беспрерывно работавшего двигателя. Ей казалось – сознание вот-вот покинет ее, еще минута и она провалится в тяжелый сон.

Вдруг сквозь плеск воды прорезались громкие голоса и хохот.

– Есть мы!

Настя осторожно поднялась, чтобы не разбудить Светку и Катю, откинула полог и выбралась наружу. Мальчики ночевали в соседней палатке. В квадратных окошках слабо мерцал желтоватый свет. Может это они рассказывают смешные истории из прошлых походов?

На мгновение что-то содрогнулось в бесконечном мраке. Меж искривленных березок и сосен мелькнул жёлтый пуховик Красавчика. Следом появился Петухов с охапкой дров.

– Александр Евгеньевич, вы нашли его? – радостно крикнула Настя.

– Есть мы! – ответил ей гулкий, мокрый рев.

Красавчика и Петухова стер мрак. Где-то вдалеке раздался глухой рокот. Настя вдруг оказалась на берегу бушующего моря, на тонкой полоске прибрежной гальки. Рядом над штормом нависли обрывистые скалы. Волны бились о них с грохотом, это было похоже на водяные взрывы. Сквозь шипение и гром доносился странный скрежет, будто тонуло сразу много кораблей. Вдруг из пелены, из несущихся гребней, будто гигантский кит всплыла ржавая подводная лодка. С нее спустили три, не то четыре валкие шлюпки. Они с шорохом врезались в гальку. И один за другим на берег стали выходить подводники. Бледные, просоленные лица были покрыты тиной и илом. Синие робы мокрые, пропитаны водой и кровью. Подводники шли очень медленно, но держали некое подобие военного строя.

Теперь над головами моряков возвышалась огромная сопка, выше всех, что Настя видела в окрестностях городка. Сбоку черный оползень обнажил вязкую землю, оплетенную корнями погибших кустов. Подводники тянулись к земле, ступали на нее с синими мертвыми улыбками, уходили по колено, по пояс и, исчезая, кричали:

– Не есть мы!

И земля оползня смыкалась над их головами.

Настя очнулась. В палатке было душно и тихо. Она пробралась между девчонками, расшнуровала полог и вышла наружу. Голова кружилась, во рту было сухо, сильно тянуло живот. Она схватила мокрый чайник, глотнула прямо из носика горькой вчерашней заварки. Присела на отсыревший камень. С низкого пасмурного неба еще накрапывало. Красавчик в порванном, испачканном пуховике грел руку над чахлым от сырости костерком. Заметив Настю, он повернул к ней бледное лицо.

– Петухова нигде нет. Надо организовать поиски. Возвращаемся.

3.

Утром в воскресенье Лариса Георгиевна шла из ближайшего магазина домой. Плотно набитые пакеты с продуктами оттягивали руки, больно врезались в ладони и грозили порваться. После ночного дежурства в госпитале ныли виски, а в ногах была такая усталость, что десятиминутный путь растянулся на полчаса.

В лужах отражалось пасмурное небо, крашеный кирпич пятиэтажек и обреченно черневшие ветви берез, с которых налетавший ветер срывал остатки листвы. В глубине маленького сквера мокро блестел памятник Ленину, у подножия увядал жухлый букетик. На пешеходной дорожке желтели листья, разбухшие от влаги и примятые подошвами прохожих.

Наконец показалась голубенькая пятиэтажка, в которой жили Каратаевы. В точно таком же доме, сразу за детской площадкой, весь первый этаж занимал офис местного телевидения и радио. Лариса Георгиевна нисколько не удивилась, заметив, как мимо детских качелей несется Володя Тетерин. Он был легок, быстр, всегда торопился, будто боялся опоздать на эфир и переживал, что кто-то другой первым прочитает его срочную новость.

– Володя! – окликнула Лариса Георгиевна радиоведущего, которому уже две недели как полагалось прийти на прием. – Володя, на минуточку!

– О, что же вы такую тяжесть несете! – Володя подскочил к Ларисе Георгиевне и взял оба пакета.

– Да не надо, вот же мой дом, – растерялась она.

– Я донесу до подъезда, не беспокойтесь.

– А ты помнишь, что тебе пора на приеме показаться? Как самочувствие? Голова кружится?

– Ну теперь меньше, – с нарочитой беззаботностью заявил Володя.

– Ведь врете, у вас же черепно-мозговая. А это серьезно. Нужно наблюдаться, а вы за пять месяцев были всего раз. Заглянете завтра в госпиталь? Сделаем снимки. Я вечером дежурю.

– Да некому меня заменить, – глядя в сторону ответил Володя. – Это в Питере на радио был полный штат. А здесь мы и корреспонденты, и ди-джеи, и звукорежиссеры.

– Ну похоже, вам это нравится, – усмехнулась Лариса Георгиевна. – Хотите, вашему директору позвоню? Госпиталь через дорогу. За час управимся!

– Лариса Георгиевна, вы чудесная женщина и врач. Да некогда мне сейчас по больницам ходить. У нас ЧП, слышали? Вот бегу срочный репортаж делать. Может, кто-то что-то знает…

– А что случилось? – забеспокоилась Лариса Георгиевна, забирая пакеты у Тетерина.

Вдруг она увидела, что к подъезду подходит бледная, промокшая дочь.

– Настя? Ты чего так рано из похода вернулась?

– Петухов пропал, – не поднимая головы, ответила она. – Фонарик мне отдал и заблудился.

– А почему он не пошел с тобой?

– Дрова рубил, спина заболела, присел отдохнуть.

– Так значит, ты последняя видела пропавшего мальчика? – встрял Тетерин. – Расскажи подробнее…

– Володя, не трогайте ее. Вы же видите, она еле на ногах стоит.

– Конечно, все понимаю, – кивнул Тетерин. – Ну, я побежал тогда, надо еще к эфиру подготовиться. Я к вам заскочу на прием во вторник. А Настя, как придет в себя, скажет мне пару слов.

Лариса Георгиевна, поставив пакеты на лестничную площадку и одной рукой придерживая Настю за локоть, возилась с замками. Наконец ключ провернулся. Настя в перепачканных сапогах прошлепала по тесной прихожей сразу на кухню. Лариса Георгиевна поспешно стянула плащ, набросила на вешалку, сдернула ботинки. Грустно посмотрела на дорожку мокрых грязных следов, оставленных Настей. Ничего, чуть позже она подотрет за дочерью. Давно пора поменять старенький линолеум, да руки все не доходят до ремонта.

Настины резиновые сапоги валялись крест-накрест посреди тесной кухни. Сама она немытыми руками шарила в хлебнице. Вытащила завалявшийся рогалик и принялась уплетать его всухомятку.

– Настя! Да подожди, сходи в ванную, приведи себя в порядок, а я завтрак приготовлю.

Дочь, медленно пережевывая хлеб и на ходу стягивая брезентовую робу, поплелась из кухни. Лариса Георгиевна аккуратно выгрузила продукты в холодильник, наполнила чайник, зажгла газ. Заглянула в красно-белую банку с надписью: «Овсяные хлопья», вылила в начищенную до блеска кастрюльку остатки вчерашнего молока, разбавила водой.

Насти долго не было. Наконец вернулась, в домашнем. Бочком протиснулась к хлебнице, опять потянулась за рогаликом.

– Это к чаю, – велела Лариса Георгиевна. – Сначала каша.

– Ну мам…, – вяло запротестовала дочь. – Ненавижу овсянку! Она такая жидкая, и вкуса никакого.

– Зря ты так, очень полезно и питательно. Садись за стол, а то остынет.

Настя присаживаться не спешила, смотрела, сколько мать положит ей в тарелку.

– А можно в два раза меньше?

– Не лопнешь, – строго произнесла Лариса Георгиевна и поставила кашу перед дочерью.

Настя недовольно сморщилась. Она могла часами елозить ложкой, но так и не доесть овсянку до конца. Никогда раньше дочь не возвращалась из походов такой бледной и потерянной. Лариса Георгиевна заволновалась, хоть и старалась не подавать виду.

– Настюш, что у вас случилось? Расскажи толком, – попросила она.

– Я не должна была оставлять его, – Настя без аппетита макала ложку в кашу. – Теперь все меня будут винить, наверное.

– Это с чего? За исчезновение Петухова к ответственности привлекут нового директора.

– Мам, я последняя видела Мишу живым.

– Он и теперь живой, он заблудился, его найдут.

– А если нет?

Вдруг у Насти проснулся аппетит. Дочь жадно ела овсянку, забывая вытирать подбородок. Лариса Георгиевна еще сильнее забеспокоилась.