– Прадед, – мужчина поднялся легко, как юноша. – Ты, Лариса, пришла мне консультацию дать?

Лариса Георгиевна кивнула.

– Ну, иди тогда, руки мой. Из комнаты – направо.

В коридоре Ларису Георгиевну уже ожидал Павлик с чистым, пахнувшем свежей стиркой полотенцем.

– Сюда, пожалуйста.

Лариса Георгиевна тщательно вымыла руки под теплой, белой от хлорки струей. И, не мешкая, вернулась к пациенту. Тот ждал её, перебирая темными пальцами костяные кубики, нанизанные на нитку.

– Что мне делать? – важно поинтересовался он.

– Для начала встаньте ровно, вытяните руки, а потом коснитесь указательным кончика носа. Смотрите на меня.

Мыкла (теперь у Ларисы Георгиевны не получалось назвать его стариком), быстро вытянул короткие ручки, затем палец его, двигаясь ровно и точно, нажал на кончик маслянисто-блестящего носа.

Странно!

– Лягте, – попросила Лариса Георгиевна.

Мыкла, сбросив меховые, расшитые бисером тапки, без возражений вытянулся на тощем диване с облезлой обивкой. Лариса Георгиевна постучала молоточком под коленями, пощекотала желтоватые ступни. Фонариком посветила в зрачки. Все реакции в норме.

– Ну, придумала, что лечить будешь? – насмешливо спросил прадед Павлика.

– Вы здоровы, – Лариса Георгиевна убрала молоточек и фонарик в сумку. Засуетилась уходить.

– Подожди, – остановил её Мыкла. – Теперь я тебя полечу.

– Вы?

– А что! Давно я живу, много умею. Здесь встань.

Лариса Георгиевна послушно остановилась и только теперь заметила полог из шкур, похожий на тот, который видела в квартире у Наташи. Из смежной комнаты вышла морщинистая старуха с дряблой бородавкой на длинном подбородке, держа в охапке разноцветную одежду.

– Ты не стесняйся, – подбодрил Мыкла. – Я в очках плохо вижу, а без них – почти ничего.

Старуха помогла Ларисе Георгиевне переодеться в длинный прямой сарафан, по вороту расшитый бисером. Обула в белые каньги, украшенные яркой тесьмой. Усадила на шкуры. И бесшумно ступая, исчезла.

Мыкла хлопнул в ладоши. Загудел, не разжимая рта. Пошел вокруг Ларисы Георгиевны в медленном танце. Теперь на нем вместо серого растянутого свитера и пузырящихся на коленях треников, оказалась длинная замшевая рубаха и что-то вроде фартука, расшитого знаками, похожими на иероглифы.

Вдруг Мыкла действительно сделался стар. Лицо его под высокой меховой шапкой напоминало растресканную деревяшку. Но темно-серые глаза смотрели зорко. Лариса Георгиевна подняла лицо к потолку, но никакого потолка над ней больше не было. Там, посреди дня, развернулось глубокое черное небо, усыпанное колкими звездами. Комната утонула в серой неясности, сквозь которую угадывались диван, кресла, кадка с цветущим амариллисом. Фигура шамана вдруг пошла в рост. Вместо невысокого крепкого мужчины средних лет вокруг Ларисы Георгиевны кружился громадный старик. Луна на небе висела ровная, странно выпуклая. Шаман потянулся к ней и взял. Теперь в его руках рокотал светящийся бубен.

Мыкла нагнулся, положил бубен перед Ларисой Георгиевной. Теперь она заметила, что светящаяся поверхность вся была испещрена красными значками. Вдруг показалось, что она смутно понимает эти ритуальные письмена. В ладонях Мыклы, размером с лопаты, откуда-то появились металлические кольца. Несколько маленьких были привязаны к большому красными нитками. Мыкла совместил их с кругом, изображавшим солнце. Встряхнул бубен. Маленькие кольца поползи против часовой стрелки. Против солнца, поняла Лариса Георгиевна. Мыкла встряхнул бубен снова. Направление движения колец не изменилось.

– Есть две хвори у тебя, женщина. Сейчас дух мой спустится в подземное царство, твоя родня скажет, что ждет тебя.

Бубен гудел мощно, будто теплоход. Шаман двигался замедленно, то и дело замирая в угловатых позах, напоминающих знаки на бубне. Вокруг Ларисы Георгиевны закружились тени. Зазвучал, как будто очень издалека, хор голосов:

«проклятый волк, уходи отсюда и не оставайся более в этих лесах.

уходи в самые отдалённые пределы земли;

если ты не уйдёшь, пусть убьёт тебя охотник…»

Лариса Георгиевна, легкая и бесплотная, шла лесами, между озер и рек, мимо сосен и елей, сверху донизу заросших бородами мха. Шла по ягелю пышному, по острым камням. Пробиралась по глухим ущельям, где обледеневшие водопады свисали со скал красно-бурыми потеками. Птицы зазывали к себе песнями, мышки – тонким посвистом, медведь тоже поет, приглашает в берлогу. Вокруг сияло все, играло теплом-жаром, золотые лучи прямо в руки давались. Но Лариса Георгиевна шла своим путем, по сторонам не смотрела, боялась упустить из виду серый клубок пряжи, который указывал дорогу. Вдруг гром налетел, закутал все облаками. Солнце посветило из-за туч. Радуга предстала, разогнала дожди, изогнулась дугой и стала переправой через реку. Противоположный берег зарос черными мхами. Ствол березы так скрючило, так перекрутило и по земле распластало, словно черт ей душу вывернул. Идет мимо березы высокий мужчина в черном – питерский директор. На руках его – бесчувственный Петухов. Голова подростка мотается из стороны в сторону. Побоялась Лариса Георгиевна туда пойти. Запела звонким голосом.

– Верните мальчика…

– А ты кто такая?

– Лариса я…

– Жди.

Петухов на руках мужчины завозился. Казалось, он стремился проснуться, вырваться из наваждения. Но ему мешали. Мужчина в тренче оплетал его руками, как корнями, глаза его мерцали холодным зеленоватым цветом…

Кто-то сильно встряхнул Ларису Георгиевну за плечи, усадил на шкуру. Мыкла все еще танцевал. Разноцветные полоски ткани на его поясе взлетали и опадали, следуя его убыстрявшимся движениям. Внезапно он с силой ударил в бубен и наваждение исчезло. Теперь перед Ларисой Георгиевной стоял все тот же низкорослый крепкий мужчина в великоватых для него свитере и тренировочных штанах. Лариса Георгиевна неловко сидела на полу, одетая в повседневное шерстяное платье, в котором пришла в эту квартиру.

– В царстве мертвых тебе и мальчику дали жизнь, – устало проговорил Мыкла. – Опухоль у тебя была. Теперь ее нет.

– Я видела мужчину в черном тренче.

– Сильно плохой человек, власти хочет.

– То был директор?

– Слабо вижу, волос черный, пальто черный.

– А вот Наталья Сергеевна говорит, директор не виноват.

– Верно.

– Кто тогда?

– Дух человека в черном тренче силен, мой дух слабее. Пася, мы все сделали, проводи гостью.

Стало тихо. Мыкла уселся в своем углу, тихонько раскачиваясь.

Павлик ожидал Ларису Георгиевну в прихожей.

– Кто живет в смежной комнате? – спросила она.

– Я и мать.

– Я видела пожилую женщину. У нее на подбородке родинка. Ваша мама?

– Нет, вам показалось, – покачал головой Павлик. – Я сам иногда побаиваюсь говорить с прадедом, возле него иногда появляются странные призраки. Вот, возьмите, мать наготовила, здесь семга, здесь салат с морошкой. – Павлик вручил Ларисе Георгиевне белые пластиковые пакеты.

– Мыкла точно ваш прадед? Я бы ему лет сорок дала.

– Ему намного больше, никто не знает его возраст.

5.

Не то мелкий дождик, не то просто морось. Все вокруг влажное, стылое. Лоснятся шиферные крыши пятиэтажек, на проводах качаются тяжелые капли. Настя поежилась и шагнула в тупичок, образованный двумя кирпичными домами, чтобы защититься от ветра, хлеставшего по лицу. Да, погода сегодня не радует. Но странное предчувствие заставило Настю оторваться от домашнего задания, одеться теплее и выйти на бесцельную прогулку. Влага заползала за приподнятый воротник куртки, холодные руки (перчатки Настя забыла дома) были мокрые, будто из-под крана.

Настя озиралась, а кого искала – не понимала сама. Иногда она переводила взгляд туда, где за низкими дымчатыми облаками прятались сопки. После визита к Наташе стало намного легче. Но не думать о Петухове Настя не могла. Видимо ему сейчас очень зябко, тревожно и обидно. Он лежит в пещере, окруженный зеленоватой мутью. Где-то капает вода, злобно кричит баклан. Странный мужчина без лица терпеливо сторожит свою жертву. И никуда от него не деться, не спрятаться.