Тяжко хлопнула дверь отделения милиции. На крыльцо резво выскочил помощник мэра, глянул на припаркованную у ворот машину и подал знак водителю. Черная служебная «Волга» рванула к крыльцу.

Мэр в сером, наглухо застегнутом пальто, с тяжелым лицом, напоминающим пресс-папье, быстро сбежал по ступенькам и еще быстрее втиснулся на заднее сиденье «Волги». В это время из отделения вышел Красавчик. На скуле у него багровела подживающая ссадина. Бросил растерянный взгляд на мэра, на его помощника, на городскую сопку, где блекло проступала телевышка. Потом сжал рот, решительно одернул тренч. И новым уверенным шагом спустился с крыльца.

Водитель хлопнул дверцей. Черная «Волга» полетела в серую промозглость. Красавчик вынул из кармана своего модного пальто клетчатую кепку, надвинул на глаза и пошагал в сторону, противоположную той, куда уехал мэр. Как-то очень быстро его угловатая фигура исчезла во мгле.

Все куда-то уходят, растворяются. Пропал Петухов, молниеносно унеслась «Волга», поспешно пробежал случайный прохожий и тут же растаял, как дым. Всё вокруг размывалось: промаршировавший патруль, молоденькая женщина с коляской, заляпанные по самые стекла жигули.

Бордовые замшевые перчатки все-таки нашлись в кармане куртки. Настя их натянула, перед этим немного согрев руки дыханием. Светка, вероятно, обедает в отцовском кафе. Катю ее отец устроил к Володе Тетерину попрактиковаться в прямом эфире на радио. Настин папа искал Петухова в сопках. Мама ушла к старику Мыкле. Все чем-то заняты, и дома ждет недописанное сочинение. Но Настя откуда-то знает, что ей сегодня нужно быть тут, у дома номер тридцать по улице Ленинского Комсомола. И как бы она ни мечтала о согревающем чае с малиновым варением, намазанном на поджаренный ломтик батона, нужно стоять здесь.

Вдруг сквозь тяжелые облака прорвалось бледное солнце. Разбавило серую муть, прошлось по асфальту и через пару минут из мглы проступил сначала неясный, потом все более четкий силуэт. Кто-то ступал неровно, замирал, потом снова двигался зигзагами. Фонарик в руке у неизвестного обшаривал асфальт, мокрые кусты, как будто стояла ночь. Вдруг Настя увидела, что человек бос. Ступни его, мокрые и грязные, посинели от холода.

В робкой надежде неровно забилось сердце. Неизвестный приближался.

Это же Петухов!

Так вот зачем Настя здесь…

Не разбирая дороги, она бросилась навстречу. Вдруг Миша сейчас тоже растворится, клубом дыма уйдет к облакам. Но Петухов никуда не делся. Поднял лицо, посмотрел на Настю странно. Казалось, он видит перед собой не улицу с людьми, а что-то совсем другое. Он слепо водил фонариком, будто ощупывая лучом невидимую стену.

– Миша! – прокричала Настя.

Петухов вздрогнул, разжал холодные бледные пальцы и на мокрый асфальт упала ветка можжевельника.

Со Строительной к нему спешила Наташа. На ходу выпрастывала из объемной замшевой сумки какую-то ткань. Подбежала, набросила на Петухова что-то вроде тонкого коврика и осторожно повела к пешеходной зебре.

– Миша, это я! – снова крикнула Настя…

Петухов и головы не повернул. Это был какой-то другой Петухов. Ни прежней силы в мускулистых плечах, ни воли в хаотичных, бессмысленных движениях. Наташа поддерживала его под локоть, будто больного. Затем осторожно забрала мигающий фонарик, выключила, сунула в торбу. Казалось, Петухов ослеп и оглох. Он явно ничего не узнавал: ни желтоватую пятиэтажку (накануне похода они поднимались с Настей на крышу, пили брусничный чай из термоса), ни семейное кафе Овчинниковых, где отец Светки столько раз кормил их обедом после школы.

Туман почти рассеялся, дома и автомобили проступали на солнце яркими пятнами, будто побуждая Петухова вспомнить. Но тот, поддерживаемый Наташей, брел с опущенной головой, словно вокруг стояла та самая ночь, в которой он исчез.

Настя догадалась, что Наташа ведет Петухова к себе. На них оборачивались, смотрели ошарашенно. Кое-то увязывался следом. Настя держалась в отдалении. Решила пока не вмешиваться. Вспомнила, как погрузилась у Наташи в сон, после которого стало очень хорошо и легко. Видимо и Петухова директриса собирается лечить таким же таинственным шаманским способом.

Внезапно Настя остановилась. Ряды пятиэтажек, сыро лоснящийся асфальт, яркие краски вывесок, одежда прохожих… Все заволоклось темнотой. А когда мрак растворился, Настя увидела Петухова. Он стоял на краю отвесной скалы. Беспорядочно шарил фонариком по мокрому граниту. Об огромную каменную преграду с ревом бились волны. Низкое черное небо нависло над его головой, будто потолок пещеры. В мутной мгле постепенно проявлялся высокий дымчатый силуэт. Роста в незнакомце не меньше двух метров. Полы черного тренча почти касаются безупречных черных ботинок. Вместо лица – бледное пятно. Мужчина ступает вкрадчиво, как кошка. Еще секунда и он столкнет Петухова со скалы в кипящее море. Незнакомец поднимает руку, и она начинает странно удлинятся…

Нет!

Накатил ледяной ужас, будто кто-то перебрал позвонки, подобно клавишам фортепиано. Настя очнулась от забытья. Наташа с Петуховым и группа зевак ушли далеко вперед. На ватных ногах она свернула в переулок, чтобы срезать путь, и через десять минут уже входила во двор Наташиного дома.

Небольшая группа мамочек, устроивших Красавчику самосуд, нервно переминалась у подъезда. Со стороны площади спешили тележурналисты, на плече у оператора подпрыгивала камера. Дворничиха в оранжевой спецовке выбежала из подвала, волоча за собой метлу:

– Пожар что ли?..

– Петухов вернулся, – ответили ей несколько женских голосов.

Вдруг из-за угла, взвизгнув покрышками и окатив какую-то мамочку из лужи, вынеслась служебная «Волга». Не успела она затормозить, как мэр выскочил из салона и бросился к подъезду Наташи. Не разбирая дороги, он пихнул оказавшегося на его пути оператора, тот попятился и едва не уронил камеру.

Мэр быстро зашагал мимо детской площадки к обшарпанной подъездной двери. Не обращая ни на кого внимания, изо всех сил дернул ручку. Дверь не поддалась, словно стала частью стены. Мэр рванул снова. Дверь стояла мертво.

В окне второго этажа шевельнулся тонкий полупрозрачный тюль. Легкое, чуть заметное движение и снова ничего.

К мэру протолкалась его секретарша – длинноногая и длинноносая девица в расстегнутом алом пальто. Градоначальник выхватил у нее из рук мегафон. По двору гулко разнеслось:

– Наталья Сергеевна! Если вы немедленно не вернете мне ребенка, я сочту вас причастной к похищению!

Ничего не произошло. Окна Наташиной квартиры оставались темны и непроницаемы.

По двору прокатилась волна негодования.

– Выжила из ума на старости лет…

– Надеюсь, старуха получит по заслугам…

– Риммочка Карловна прекрасно ее заменит в должности директора…

Телеоператор тем временем вел съемку. Иван Петрович, Катин папа, хлопнул коллегу по плечу и подбородком указал куда-то в сторону. Во двор решительным шагом вступил Красавчик.

– Что случилось? – властно обратился он к мамочкам, стоявшим плотной группой.

Против ожидания женщины не набросились на питерца, смущенно потупились и встали еще теснее, словно старались спрятаться за спинами друг друга.

– Мой сын в квартире у сумасшедшей, а я не могу туда попасть, – надрывно выкрикнул мэр.

– Что она себе позволяет? – поддержала градоначальника самая бойкая из мамочек.

– Пусть отпустит мальчика! Требуем правосудия! – возмущенные голоса становились все громче.

Вдруг рядом с мэром появился Володя Тетерин, словно соткался из воздуха. Деликатно забрал мегафон.

– Граждане, успокойтесь. Всеми нами уважаемая Наталья Сергеевна не может быть причастна к похищению Миши. Позвольте, я попытаюсь с ней переговорить. Довольно самосудов в нашем городе!

Володя передал мегафон растерянной секретарше, у которой кончик носа сделался красный, как земляничина. Решительно ступил на крыльцо. Мамочки замерли. Налегая всем телом, Тетерин крепко ухватился за ручку и потянул на себя неподатливую дверь, казалось приваренную к косякам. Лицо у Володи стало белым и мокрым, как подтаявший снег. Дверь заныла, затряслась, издала ржавый стон, приоткрылась.