– П…прошли мимо, – едва слышно, дрожащими губами произнесла Катя. Ссадины на её коленях были покрыты кровью и серой пылью, но девушка не чувствовала боли. Она ощутила лишь, как немели её руки и то, как больше она не могла произнести ни слова, хоть в голове бушевало море вопросов.

Ответов не найти.

Августин проследил взглядом за ребятами, что уходили всё дальше, периодически оглядываясь на безумцев.

Скелет исчез.

– Дзержинский Максим Владимирович? Прошу, пройдёмте за мной.

Медсестра провела его по коридору, что завершался широким окном на дальней стене. В психоневрологическом интернате первый этаж – исключительно для пожилых больных, потерявших чувство реальности. Их лечение протекает тяжело, нередко случаются обострения. Пациенты часто забывают своё имя, бегают голышом и ненавидят свои лекарства: таблетки здесь без исключения горькие, и выдают их много. Особенностью первого этажа также является круглосуточное наблюдение – в каждой палате по одной камере видеонаблюдения. Врачи тут закалённые, хотя каждый человек по природе своей может приспособиться практически к любым условиям, свыкнуться со многим в жизни, в частности здесь, когда стимул – высокая зарплата.

– Новые препараты подействовали, она больше не бредит?

– Нет, не беспокойтесь об этом, сейчас ваша мама не представляет опасности для окружающих, – тихо произнесла девушка и, остановившись у палаты «4», беззаботно поправила выбившуюся из густой косы рыжеватую прядь. – К сожалению, она даже встать не сможет.

Они зашли внутрь, в помещении витал запах свежести, на столе напротив одноместной кровати стояла ваза с пышным букетом из тюльпанов. Открытое панорамное окно между книжным шкафом и зеркалом вело в миниатюрный сад, перед ним стояла инвалидная коляска с небольшой, ссутулившейся в ней фигуркой, на ноги которой был наброшен широкий клетчатый плед. Лица не было видно.

– Лидия Ивановна, к вам гости, – медсестра удалилась, бесшумно закрыв за собой дверь.

Лидия Ивановна не обернулась, даже не пошевелилась.

– Мама, я наконец-то пришёл к тебе, – казалось, Максим вечность не произносил короткое слово «мама», и внезапный дискомфорт от этих четырёх букв напомнил о далёком расстоянии между ними. – Ты узнаёшь меня? Мне сказали, тебе становится хуже.

Пожилая женщина никак не отреагировала, продолжив рассматривать происходящее на улице. Этот вид она наблюдала каждый день на протяжении уже нескольких месяцев, но интерес никогда не пропадал. Сейчас она снова молча смотрела на то, как апрельский ветер бодро шевелил листву, и Максим подумал, что если где-то и могут происходить загадочные вещи, то никоим образом не здесь. Не с матерью, привычки которой остаются неизменными.

– В этот раз я принёс сладкое, твои любимые кексы. Помнишь, как ты готовила их для меня в детстве? Знаю, не то, что прописал доктор, но зато вкусно.

Ответа снова не последовало, и в наступившей тишине собственное дыхание показалось чересчур громким. Он поставил на кровать чёрный пакет, набитый различной едой, и начал активно копаться в нём в поисках выпечки. Шоколадная начинка была обязательным ингредиентом, мужчина выбрал хлебобулочные изделия, схожие по составу с теми, что часто готовили для него в детстве. Тогда маленький мальчик предпочитал еду вкусную, но совсем не полезную. Правда, добавляли для него сладкое не с целью порадовать, как это обычно бывало у других детей.

Держа в руках коробку с кексами, Максим вдруг вспомнил, как одним летним днём ему удалось убедить Лидию Ивановну в том, что до тошноты ненавидит сладости, что после подобной еды чувствует себя неважно. Хитрый план сработал, с того момента на кухонном столе всегда стояла заполненная леденцами и мармеладками конфетница, а в своём потёртом рюкзаке он всё чаще находил шоколадки.

Разве это нормально? Разве подобное происходит в других семьях? Мальчик часто размышлял о своём положении. Но при этом не расстраивался из-за того, что многие вещи мать делала исключительно ему назло, как казалось неважным и то, что женщина зачастую смотрела на него с одним лишь отвращением. Все скрытые мотивы для ребенка являлись сущим пустяком, ведь главное то, что мама не бросила его, как бросил отец, она рядом и старалась готовить только для него одного.

Много воды утекло с тех пор, но если Максим замечает шоколадные кексы на прилавках, то сразу вспоминает школьные года и невольно вздрагивает.

Мужчина снова перевёл взгляд на фигуру матери и вздохнул: больше никогда ему не попробовать её фирменную выпечку. Он поставил картонную коробку на стол, сел на кровать и уставился на инвалидную коляску.

Когда молчание начало напрягать, заговорил:

– Сам не знаю, зачем я приехал. Может, исповедаться? Жизнь так иронична. Я всегда боялся стать тобой, пойти по твоему пути. С тех самых пор, когда Августина забрал отец, а меня бросили гнить с тобой в Богом забытом месте, я никогда не чувствовал контроль над своей жизнью, – он внезапно замолчал. – Я больше не брошенный мальчик, но почему же чувствую себя им?

Невысказанные претензии с детства застряли комом в горле и даже сейчас, когда мать не способна закричать в ответ, Максим не нашёл в себе смелости излить душу. Но хотел, ведь знал: теперь всё по-другому. Он глубоко задумался, больше не пытаясь разговорить женщину, в последнее время кошмары всё чаще преследовали его, и он считал, что если мать хоть раз попросит прощения, поблагодарит за заботу, то на душе станет в разы спокойнее.

Но четверть часа прошла в абсолютной тишине, и все чувства остались неизменными.

«Видя тебя такую беспомощную, полностью зависящую от меня… Почему я не могу испытывать чувство жалости? Мы ведь семья. Если бы только у меня не было ненависти, затуманивающей мои глаза…»

Поток мыслей развеял громкий стук в дверь. Мужчина нехотя вышел в коридор, оглянулся, но никого поблизости не заметил. Должно быть, кто-то перепутал номер палаты, подумал он, снова зашёл внутрь и тут же замер.

Мать сидела неподвижно, но на полу рядом с коляской валялся клетчатый плед. После того как Максим подобрал его и накрыл им мать, в дверь снова постучали, на этот раз более настойчиво.

Проверил – за дверью ни души.

«Странно», – подумал он и вернулся в палату.

Теперь Лидия Ивановна уже не сидела в инвалидной коляске, сейчас она стояла возле неё и смотрела на сына безумным взглядом.

– Когда ты умрёшь, то будешь гореть вечно. Котёл уже залит водой, совсем скоро разожгут костёр.

Услышанное нисколько не напугало, скорее раздражало.

«Опять за своё», – подумал мужчина, вспомнив приступы агрессии матери перед тем, как та попала в больницу.

Вслух же сказал:

– Но, мама, неужели ты думаешь, что не будешь гореть вместе со мной?

Стук в дверь.

– Чёрт возьми, у меня уже нервы на пределе! Сядь обратно, я приведу врача, – строго прикрикнул и направился к двери.

Заперто.

Дёрнул ручку ещё раз.

Точно заперто.

– Скажи мне, зачем ты делал ремонт? Знаешь ведь, я оформила завещание на твоего брата, – женщина громко рассмеялась. – Скорее бы умереть, чтобы ты получил своё!

В ответ он тяжело выдохнул и снова было хотел схватиться за ручку двери, но в этот раз стену словно подвинули на несколько метров вперед. Приблизиться к ней оказалось делом безрезультатным, стоило ему только шагнуть вперёд, как та отодвигалась на такое же расстояние назад. Спустя несколько минут безуспешных попыток дотронуться до ручки, Максим почувствовал, как нечто с нечеловеческой силой схватило его за плечо, резко развернуло. Перед ним стояла мать и надменно смотрела сверху вниз.

– Мило. Маленький муравей думает, что имеет контроль над своей жизнью. Но чтобы избавиться от него, стоит лишь залить его дом кипятком.

Настроение пало ниже плинтуса. Да, пусть раньше оскорбления в свой адрес от неё и казались чем-то естественным, даже нормальным, но точно не сейчас, не здесь. Он разозлился и с брезгливостью оттолкнул мать, как отпихнул бы от себя пьяного, дурно пахнущего бездомного.