Около ванны ее встретил брат, выносящий оттуда несколько тюбиков клея.

– Опять с Кутузовым подралась? – равнодушно спросил он, глядя на травму сестры.

– Нет… – запнулась Кира: – Я упала, пока шла домой.

   Артур смущенно оглядел коленку и продолжил: – Врешь же, по глазам вижу. Да и как можно упасть, повредив одну единственную коленку? Вон даже на руках ссадин нет.

   Он схватил ее за ладони и приблизил их к себе.

– Ай! Дурак, больно же, – девочка выдернула руки из его цепкой хватки.

– Ну ладно, дело твое, – обиженно отозвался пацан: – Давно бы рассказала отцу про этого Кутузова, он бы уже разобрался. А так и будешь побитая ходить весь учебный год.

   Скорчив недовольную мину, парень ушел в комнату, однако через некоторое время вернулся, держа в руках перекись и бинты.

– Если ты и любишь делать плохие поступки, будь добра, умей разгребать за ними последствия, – юноша поставил принесенное богатство на журнальный стол: – Конечно, необработанная ссадина на ноге не привнесет в твою жизнь огромных проблем, однако подумай о том, что произойдет, если ты не предотвратишь течение фатальной ошибки. Например, не разберешься глубоко с делом и обвинишь не того…

– Сколько тебе раз говорить, что я не хочу связывать свою жизнь с органами. Не для меня эта непосредственная работа с преступным миром.

– Ну, Кира, мне ты можешь говорить что угодно, вот только отец наш имеет влияние на один единственный в России ВУЗ…

– Да знаю я, знаю, – истерично пробормотала девочка: – Сейчас начнешь еще говорить, что через три года меня ждет переезд в Москву, совмещенный с армейской жизнью.

– Ну не в местные институты колхозной подготовки нам идти, куда поступают все городские отбросы.

   Последняя фаза смутила Киру, однако она решила сохранить свое мнение, не обращая внимания на чужие упреки: – Да я лучше дояркой стану, чем поеду в вашу Москву!

   Артур, до этого стоявший в проходе, наконец сел на диван, в пол оборота повернувшись к сестре. Заметив ее пронзительный взгляд, он все-таки заговорил более мягким голосом, стараясь разрядить обстановку: – Знаешь, я тоже боюсь будущего… Боюсь, потому что абсолютно не знаю, что меня ждет… Через год я поступаю в выпускной класс, и я точно уверен, что не хочу связывать свою жизнь с КГБ, как и со службой государству…

   На секунду парень замолчал, а вскоре снова продолжил: – Но… Знаешь, чего я боюсь больше всего? Я боюсь умереть в нищете, которая сулит каждому жителю этого города. Я видел Москову, Кира, люди там намного богаче: ездят на иностранных машинах, носят джинсы. А что нас ждет в Вологде? Поедание блинов на дне города? Работа на пищевой фабрике или лесозаготовке? Кира, ты должна понять, что, отправляя нас в высшую школу, отец желает нам только добра…

– Не знала, что добро заключается для тебя в возможности носить джинсы.

   Девочка ушла в комнату, хлопком двери отстранив себя от внешнего мира. В голове опять мертвым камнем повисли мысли о переезде, о высшей школе КГБ. Делать уроки совсем не хотелось, потому она легла на кровать, заняв время глупой игрушкой, представляющей из себя закидывание колец на нос нарисованного дельфина. За окном вечерело, однако дом все еще пустовал, не наполняясь семейной жизнью. В 7 часов позвонил отец, предупредив о срочном дежурстве. Эта новость еще больше утомила и без того угрюмую Киру, уже сочинившую для родителя просительную речь. Наконец, через час в доме появилась мать. Топот ее каблуков у порога был слышен даже из самой дальней комнаты, а легкий шлейф польских духов распространился по всей квартире, нежно впитываясь в старые стены дома.

   Ангелина прошла в зал, предварительно закрыв дверь на замок, и принялась названивать кому – то по телефону. Кира, чья комната находилась по соседству, от скуки решила подслушать суть разговора, прильнув ухом к отверстию для розетки. Наконец, сквозь какофонию звуков она смогла разобрать диалог, который касался нежелательной беременности, одновременно связанной с предательством собеседника. Точных слов разобрать не удалось, однако фразы «гореть бы тебе в аду» и «подавись этими материалами» слышались слишком часто, отчего можно было сказать, что диалог имел негативный характер. Спустя пол часа в комнате повисла гробовая тишина, и, если бы не редкие всхлипы, доносившиеся из-за стены, Кира могла бы подумать, что мать наложила на себя руки. Еще через час родительница вышла и, как ни в чем небывало, села на кухню с детьми, предварительно разогрев им утренние макароны.

– А я сегодня получил 5 по геометрии, – хвастался Артур, пересказывая школьную жизнь: – Меня самую сложную задачу вызвали отвечать, а я как раз ее вчера подготовил.

– Это хорошо, – заметила Ангелина, однако в ее голосе слышались нотки печали.

– А еще в кружке по конструированию мы начали собирать самолет. Решили повторить формы ИЛ – 86, который по новостям показывали. Помнишь же его, такой огромный был.

– Да, ты молодец, Артур, – хвалила его мать, не поднимая глаз от макарон.

– А ты нас чем порадуешь, Кира? – спросила она, бросив небрежный взгляд в сторону дочери.

– Ничем, – тихо проговорила она, не желая вести беседу.

– А по коленке заметно, что опять с кем-то дралась. Неужели тебя прельщает вся эта деятельность, свойственная хулиганам?

– Нет. Я упала.

– Что-то ты часто падаешь в последнее время… Но все же… Я знаю, что отец будет на тебя орать за такие выходки, но все-таки я горжусь тем, что ты умеешь постоять за себя, – на глазах Ангелины блеснули слезы, которые она постаралась быстро стереть тыльной стороной ладони: – И надеюсь, желание защитить себя поможет избежать тебе близости с плохими людьми…

   Кира кивнула, жестом показав, что разговор для нее закончен. Следующая часть трапезы прошла в гробовой тишине, которую не решался прервать даже разговорчивый Артур. Кира придумывала доказательства своего падения, которые придется завтра объяснять отцу, мать же меланхолично ударяла вилкой по дну тарелки, периодически протирая глаза рукой. Вскоре она вышла из-за стола и направилась в комнату. Сквозь плотно закрытую дверь были слышны громкие рыдания, уже не сдерживаемые в слабой груди. Дети же испуганно сидели на кухне, не понимая, что предпринимают люди в подобных ситуациях.

– Не бойся, завтра ей будет лучше, – проговорил Артур, глядя на отстраненную сестру: – Это все тот ее напарник, у которого еще сын в параллельном классе учится.

– Но ей же больно, почему мы не помогаем?

– А здесь никто не поможет… Мать сама обрекла себя на эту боль, связываясь с ненужными людьми.

– И когда ей станет лучше?

– Не знаю. Пошли – ка лучше спать, а то ты совсем расклеилась, – Артур взял ее за руку и повел в сторону комнаты: – Не принимай это близко к сердцу, люди сами выбирают путь, на котором нужно страдать.

– Путь, на котором нужно страдать, – почти беззвучно проговорила Кира, заходя в спальню: – Больше всего на свете я не хочу почувствовать эту боль.

   Тонкие пальцы крепко схватились за край одеяла. Слабый солнечный свет подсказывал о том, что началось раннее утро. До звонка будильника оставалось еще сорок минут, однако сон совершенно не шел в голову, терзая сознание воспоминаниями былых лет. Кира протерла глаза шелковым платком от слез, накопившихся за ночь то ли из-за переживаний о прошлом, то ли из-за страхов настоящего. Однако заботы пятницы ждали своего часа, заставляя девушку убрать лишние мысли на задний план.

   Неспешно натягивая потрепанные временем чулки, Кира анализировала прошедшую неделю. Расследование так и не дало своих результатов, застопорившись на поисках студента – историка. Прокуратура новых данных также не давала, отчитываясь перед начальством бесконечными осмотрами места происшествия. Конечно, в поисках новых улик мог бы помочь Артем, но любая мысль о перемирии вгоняла девушку в состояние паники, покрывая тощее тело холодным потом. Однако задело ли ее конкретное высказывание, как лезвие, разрезавшее мягкую плоть, или же наконец вылилась давняя обида, как бомба замедленного действия, ожидающая своего часа? Кира не могла дать ответа на этот вопрос, изредка погружаясь в самокопание. Да и зачем ей отвечать на вопросы духовные, когда перед ней бурлит жизнь реальная, где каждый день происходят из ряда вон выходящие события.