Весеннее солнце не светило в глаза сквозь лобовое стекло, как утром, когда он ездил на другой конец города за материалами для сценария, голова после двух таблеток обезболивающего уже почти не болела – всё было нормально.

– Стабильно паршиво, – снова сказал вслух любимую фразочку Майи Громов и проехал прямо, минуя очередную пробку на повороте в один из новых районов. Вскоре мимо пролетел знак с зачёркнутым названием города – значит, он уже на полпути к цели. Десять минут отделяли его от самого комфортного места в мире. По крайней мере оно так ощущалось каждый раз, когда нужно было толкнуть массивную дверь, войти в маленькую прихожую и услышать громкое «Кирилл, это ты?».

Громов так и сделал: заехал на территорию небольшого посёлка, оставил машину у обочины рядом с домом, вытащил из багажника только что купленный мешок с кормом и потащил тот к дверям «Звериного уголка». Ещё в прошлом году названия не было – просто вывеска «Приют и передержка». Хотя те, кто приезжал сюда, и так знали цель своего визита. Сам дом ничем не отличался от других на этой улице: одноэтажный, с большим задним двором, слегка покосившейся деревянной крышей и таким же забором, который едва ли мог защитить от воров или преступников. Но вряд ли в этом богом забытом посёлке стоило чего-то такого бояться.

Как только Громов подошёл к двери, залаяли собаки. Он знал: они просто радуются, но каждый раз слегка вздрагивал от громкого раскатистого лая, который проносился по пустой улице. Громов толкнул дверь, и звон дверного колокольчика затерялся среди лая.

– Кого там принесло? – услышал он знакомый голос, пока сгружал пакет с кормом на пол. В доме ничего не поменялось: небольшой коридорчик перемежался со спальней и кухней, а первая дверь слева вела сначала в большую комнату, где обитали кошки, а потом – во двор к собакам. Для каждого животного был свой вольер, но чаще всего они гуляли сами по себе и заходили туда, только когда на пороге появлялись потенциальные хозяева. Да и одной комнатой не ограничивались: к Громову тут же подошли две кошки – серая и чёрно-белая – и обнюхали сначала мешок, а потом уже и ботинки чужака.

– Это я, Иван Сергеевич! – крикнул Громов и быстро стянул надоевшие ботинки. Встречи с Иваном Сергеевичем были своего рода терапией.

– Кирилл, это ты, что ли, блин? – Мужчина выскочил из кухни с полотенцем через плечо и тут же бросился к гостю для рукопожатия. Ему в прошлом году исполнилось шестьдесят восемь лет, но едва ли его можно было назвать стариком: возраст выдавала разве что копна седых волос, в остальном же Иван Сергеевич был чересчур бодр и энергичен для человека, который уже пять лет как вышел на пенсию. Громов знал, что тот занимается спортом у себя во дворе, и лично видел, как Иван Сергеевич в одиночку таскал клетки с животными в прошлом году. Вечно в работе, с весёлыми, живыми глазами, он привлёк Громова с первой встречи и будто бы магнитом притягивал в свой богом забытый посёлок в получасе от города каждый раз, когда жизнь проходилась по Громову катком.

– Не ждали? – улыбнулся он и кивнул на мешок. – Знаю теперь, какой корм лучше всего. Моца такой же ест.

– Ой, да не стоило, Кирилл, – заулыбался Иван Сергеевич, но сразу же подхватил корм и потащил в сторону кладовки. – Впрочем, если бы не ты и другие такие волонтёры, то мне бы туго пришлось. Так что грех жаловаться. Ты по делу или просто так?

– Просто так, – признался Громов и подхватил на руки серую кошку. Она тут же прижалась щекой к его руке и заурчала. Многие животные у Ивана Сергеевича были ручные, и Громов сразу вспомнил первую встречу с Моцей: маленький рыжий комочек, перепуганный после долгих переездов, лежал в дальнем углу одного из вольеров. Громов ещё раз провёл ладонью по серой шерсти и поставил кошку на пол. – На работе проблемы. Не знаю, куда двигаться дальше, если честно.

– Ну проходи, поговорим, – через плечо бросил Иван Сергеевич и указал на дверь в гостиную. – Дуй туда, я сейчас с кофе закончу и подойду. Тебе сделать?

– А покрепче ничего нет? – усмехнулся Громов, сам не зная, шутит он или нет.

– Даже так! А Майя не будет против, если ты домой поздно придёшь?

Громов замер, чувствуя, как по спине прошёл холодок, а ладони сразу же вспотели. Иногда он успевал забыть о том, насколько на самом деле были странными отношения между ними.

– Не будет, – буркнул он и прошёл в небольшую уютную гостиную. На полу валялись игрушки для кошек, стояла большая когтеточка с домиком, а на диване, небрежно застеленном покрывалом, лежал кот – крупный британец с приплюснутой мордой. Арчи был единственным в этом приюте, кого нельзя было забрать. Любимый кот Ивана Сергеевича. Громов сел рядом и столкнулся с изучающими жёлтыми глазами.

Первый раз он приехал в приют за Моцареллой. Ивана Сергеевича Громов тогда не знал – просто нашёл на Авито приют и недолго думая поехал. Перед этим несколько недель смотрел в разных питомниках, выбирал породистого щенка с родословной, а в последний момент сорвался неизвестно куда.

В принципе у этого имелась причина. Был дождливый, холодный осенний день, к тому же двадцать третье октября – день рождения Майи. У Громова тогда уже не так сильно болело, но всё же ощутимо, особенно в праздник, который столько лет до этого приносил счастье. По утрам он всегда ходил за букетом цветов, пока жена ещё спала, а после делал всё, что она захочет; чаще всего, следуя за безумной фантазией Майи, они оказывались в самых непредсказуемых местах. Например, в первый год брака они трижды гуляли посреди ночи в разных городах, иногда совершенно неожиданных, и происходило это не только на день рождения – чаще всего, как только ей в голову взбредёт. У Майи не было рамок, ограничений, она всегда уверенно смотрела вперёд и не оглядывалась, даже если за спиной оставалось тяжёлое прошлое. По крайней мере до определённого момента. Громов поздно понял, что сам он никогда не был таким.

В тот день он места себе не находил. На кладбище ехать не хотелось, вспоминать прошлое – тоже, поэтому поездка за город под любимую музыку помогла немного разгрузить голову. Громов как сейчас помнил: дождь, затянутое тучами небо, и он один на один со всем, что случилось.

Моцареллы на тех фотках на Авито даже не было; Иван Сергеевич только-только забрал её у нерадивых хозяев и не успел выложить никуда. Но Громов увидел её сразу, как зашёл в подвал, где пережидали дождь собаки приюта. Она боялась всех, а особенно – чужака, нарушившего и без того тяжёлую адаптацию после жизни в квартире, но Громов как-то сумел завоевать доверие. Он не верил в родство душ, но почувствовал что-то неуловимое, когда протянул руку, а тогда ещё безымянная Моцарелла ткнулась в неё мокрым носом. Решение было принято за секунду.

Но не только Моца прочно вошла в жизнь Громова – Иван Сергеевич тоже. В тот день он рассказал всё о себе: как вышел на пенсию, как подобрал первых котят на улице, как решил посвятить остаток жизни животным. Громова и тогда, и сейчас поражало, насколько идейным Иван Сергеевич был: несмотря на небольшую пенсию и практически отсутствующие дотации, он продолжал делать для животных всё, что мог. Громов сам видел, как старик пристроил за эти годы сотни животных и, кроме того, вёл учёт, списывался с владельцами регулярно и даже забирал обратно, если хозяева просили. Громова это восхищало.

– Как Моцарелла? Не обижает твою жену больше? – весело сказал Иван Сергеевич, после того как залетел в комнату и стукнул по столу бутылкой водки. Громов хмыкнул и подвинул к себе рюмку.

Это случилось как-то само собой. Громов, прижимая к груди крошечную Моцареллу, сказал, что взял её в подарок жене на день рождения. В какой-то степени это так и было – за небольшим исключением, но сказать правду, глядя улыбающемуся Ивану Сергеевичу в глаза, не получилось. Громову на долю секунды захотелось прикинуться, побыть не собой. И он соврал, не зная, что скоро окажется в этом доме снова – сначала по делу, чтобы помочь Ивану Сергеевичу, а потом уже и просто так заскочит на чашку чая. И признаваться во лжи стало уже как-то совестно.