Он сам себе не мог объяснить, почему в толпе людей с музыкой, разрывающей барабанные перепонки, лучше думалось, чем дома в тишине и комфорте. Щёлкнув ногтем по стакану, Громов вздохнул и сделал небольшой глоток. Иногда ему казалось, что ответ лежал на поверхности, просто принимать правду не хотелось; поэтому он только покрутил кольцо – неизменный признак верности жене – и отбросил эти мысли. Вспомнилась вдруг та незнакомка, которая тоже пришла в клуб, не желая оставаться наедине с собой дома. В этом они были определённо похожи.

– Привет, – вдруг услышал Громов голос, почти переходящий в крик, и обернулся. На секунду показалось, что это была та незнакомка в забавном костюме, но нет. Рядом на барный стул опустилась невысокая девушка (которой пришлось чуть подпрыгнуть, чтобы сесть и зацепиться ногами за перекладину) в коротком платье, в общем-то, абсолютно типичном для клуба, и приветливо улыбнулась. Громов тут же поймал внимательный взгляд, оценил глаза, на веках которых переливались разноцветные тени, и подумал, что она на самом деле очень красива. И моложе самого Громова лет на восемь.

В таких ситуациях он всегда говорил, что женат. В большинстве случаев выходило раз и навсегда пресечь все попытки проявить знаки внимания. Но сейчас левая рука почему-то непроизвольно накрыла правую, где на пальце блестело кольцо, и даже захотелось ответить улыбкой на улыбку.

– Привет, – так же стараясь перекричать музыку, сказал он. Девушка воодушевилась и, перегнувшись через стойку, крикнула бармену:

– Водки, пожалуйста! Ты не будешь ничего? – последнее было уже обращено к Громову.

– Мне хватит, – кивнул он на полупустой стакан и отсалютовал им, не переставая улыбаться. – Что ищешь здесь?

– Смотрю, что предлагают, – хитро сощурилась она, чуть придвинулась и села почти в упор, чтобы слышать Громова и не кричать самой. Он невольно опустил взгляд на пухлые губы с тёмно-красной помадой. – Я Диана.

– Кирилл.

– А ты зачем тут?

Если бы Громов сам знал ответ на этот вопрос.

– Стараюсь сбежать от одинокой и печальной жизни вечно работающего человека, – лишь отчасти шутя, всё же нашёлся он и незаметно опустил правую руку на колено. Подцепив мизинцем и большим пальцем кольцо, стянул и сунул в карман джинсов.

– Значит, нам по пути. Сбежим туда, где не громко? – И Диана, залпом выпив стопку водки, поднялась. Громову она казалась такой миниатюрной, милой, весёлой. И вряд ли он мог сказать, что Диана его не привлекла с первого взгляда: едва ли раньше он когда-то подумал бы снять кольцо.

Тем не менее через пять минут они уже целовались на улице, вжимаясь друг в друга. Точнее, вжималась Диана, а Громов неловко держал её за талию и водил руками по спине, почти открытой в таком платье.

– Вызывай такси, поехали к тебе, – быстро сказала Диана, когда Громов уже почти впечатал её в кирпичную стену клуба. Она быстро провела ладонью по губам, стирая размазанную помаду, а потом протянула руку и сделала то же самое ему.

Громова же будто парализовало: он смотрел на Диану – разгорячённую, красивую, с копной умилительно растрёпанных волос, в которые он сам только что запускал руку, и не мог сдвинуться с места.

– Я… Я женат, – выпалил Громов, сам не понимая зачем, и отстранился. Диана удивлённо подняла брови.

– И зачем тогда всё это? Господи, какой ты, оказывается, неудачник, Кирилл. Или измени жене нормально, или не трать чужое время!

Громов отшатнулся, когда Диана со всей силы толкнула его в грудь, и не нашёлся, что сказать. В ушах свистел ветер, неожиданно поднявшийся, и волосы Дианы, открывающей дверь «Нострадамуса», взметнулись от очередного порыва. В голове у Громова будто тоже был ветер.

Развернувшись, он пошёл вдоль проезжей части в сторону дома. Порадовался, что не взял машину: знал, что выпьет, да и погода сегодня, несмотря на ветер, была самой что ни на есть весенней. Часы показывали восемь, и солнце ещё не село, но вот-вот уже должно было. Небо окрасилось в нежно-розовые цвета, светлые облака медленно проплывали над головой.

Громов решил срезать, поэтому свернул с главной улицы во дворы и побрёл вдоль однотипных безликих многоэтажек. Ему нравилось иногда затеряться в них. В этом районе стояли хрущёвки, слепленные из серых панелей; двор, по которому шёл Громов, был окружён квадратом таких же домов, а внутри него находилась детская площадка с песочницей, старыми кривыми горками и скрипучими качелями.

Ему никогда не было понятно, почему многие считали все эти виды депрессивными и мрачными. Зимой, конечно, тяжело было поддерживать бодрость духа, но весной и летом в таких двориках всё расцветало. Около подъездов пестрели клумбы едва-едва расцветших нарциссов и пионов, высились клёны и вязы с шапками зелёных листьев, на маленьких балкончиках алели разноцветные простыни, футболки и штаны, вывешенные на сушку. Везде здесь была жизнь, такая маленькая и такая важная. Эти клумбы появились только благодаря труду многих женщин, выходивших ежедневно пропалывать клумбы, высаживать, удобрять, поливать. На детской площадке были разбросаны игрушки: мячики, паровозики, совки и ведра, – да так, будто их владельцы не боялись, что что-то украдут. Будто всё это было коллективным, общим, а в этом крошечном дворике царила настоящая жизнь.

И Громов знал, что за поворотом его ждёт такой же. Может, другие машины, другие цветы на клумбах, более новая горка на площадке и асфальт не такой дырявый, но маленькая, ценная, невероятно важная жизнь – та же. Громов действительно никогда не понимал тех, кто всего этого не любил, или, ещё хуже, ненавидел. Его детство прошло в таком дворе: играл с друзьями на огромном пустом поле прямо напротив вереницы похожих хрущёвок, в одной из которых жила бабушка. Воображал себя Сталкером, прячась на заброшенном заводе недалеко от дома, знал в лицо всех продавщиц маленьких ларьков, но так и не смог ни у кого из них выпросить хотя бы одну сигарету, когда старшие друзья уже курили их пачками. В таком дворе он был счастливым ребёнком, и несчастливым взрослым с удовольствием возвращался в то мироощущение.

Когда-то, выпускаясь из школы, Громов мог попытаться подать документы в столицу: и баллы только-только зарождающегося ЕГЭ позволяли, и финансовое положение семьи – отчим прилично зарабатывал и ещё не вышел на пенсию, как сейчас. Но почему-то ему и в голову это не пришло. Подал в местный вуз и потом уже на первое сентября поймал на себе несколько удивлённых взглядов, когда сказал, что до самого конца был в списке на бюджет самым первым. «Почему в Москву не поступил?» – спросила тогда староста, и Громов только пожал плечами: в родном городе всё равно было лучше. Так или иначе образование ему едва ли пригодилось после выпуска.

Между родными девятиэтажками Громов смог вдохнуть полной грудью и понял, что действительно никогда не смог бы уехать в большой город. Это было бы ошибкой.

Громов вышел из арки последнего двора и снова оказался у проезжей части. До дома оставалось минут двадцать ходьбы, и он решил больше никуда не сворачивать. По пути купил баночку пива и орешки, чтобы скоротать остаток вечера за сериалом, и уже около подъезда вдруг остановился. Солнце почти село, в полумраке едва ли можно было что-то разглядеть, но в воздухе стоял непередаваемый запах чудесного весеннего дня, который выдался на редкость тёплым и под конец – даже почти безветренным. Громов не чувствовал больше стыда и разочарования, как возле клуба. Прогулка позволила отпустить случившееся и на какой-то миг даже забыть. Он достал из кармана кольцо и медленно надел на палец.

– Слишком рано, – сказал он одними губами, поднёс кольцо к лицу и зажмурился. В это же мгновение будто кто-то коснулся его плеча – Громов открыл глаза, и призрак сразу же испарился. Только звезды на небе, непривычно яркие для города, вдруг сложились в две длинные искаженные линии, очень похожие на рога.

Громов возлагал большие надежды на компьютер, поэтому, вбив пароль, аж привстал на стуле и ударился локтем о край стола. Озарения не случилось: интернет не работал, рабочий стол был практически пуст, не нашлось даже браузера. В левом верхнем углу, сливаясь со стандартным фоном Windows, была только иконка приложения MyChat. Громов сразу же размечтался: и что получится связаться с его похитителями (он был уже абсолютно убеждён, что это не один человек), и что можно будет попросить о помощи.