– Ты уже связался с Макото? – уточнил Ринджи.

Арен кивнул. Макото, старый друг их семьи, имеющий непосредственное отношение к якудза, не сказал ничего дельного.

– Да. Безрезультатно, – добавил он, опережая следующий вопрос брата.

– Но ведь куда-то же она делась, – резонно заметил Ринджи. Встал, бесцельно обошел кресло по кругу и выругался: – Почему ты не выслушал ее?

– Было не очень интересно, – признался Арен. – Я решил, что это один из способов Наоми потрепать мне нервы.

– Давно ли она трепала тебе нервы? – рявкнул брат. – Три месяца прошло с вашего развода, и с тех пор Наоми почти не беспокоила тебя.

– Вот именно – почти, – Арен потер виски. – Расслабься, Ринджи. Не исключено, что Наоми сама устроила этот спектакль.

– Чего ради?

– Понятия не имею.

– Кровь свою она тоже разлила?

– Наоми обычно внимательна к деталям. Ее любимый фильм – «Исчезнувшая».

– А ты обычно не такой мудак, – Ринджи уселся в кресло, закатывая рукава рубашки. – В ее квартире не было ничего необычного?

– Нет. Разве только… Перо.

– Перо?

– Птичье перо в ящике. Похоже на воронье.

– Зачем Наоми воронье перо?

– Не знаю, – с раздражением повысил голос Арен. – Может, это какое-то особенное перо. Наоми была помешана на всяком старье и древних вещицах.

Еще одна странность – в квартире, кроме этого пера, не было ни одного антикварного предмета, но у Наоми была обширная коллекция – она забрала ее с собой, когда съезжала.

– А что камеры?

– В ее доме нет камер.

– А в твоем – есть, – остро взглянул на брата Ринджи. – Помнится, она хотела остаться жить там, но ты отказал ей.

– Мне оттуда ближе до работы. Не делай из меня чудовище, – он устало вздохнул. – Наоми – взрослая девочка. Могла бы прикупить квартиру в хорошем районе, благодаря мне ей это было по карману.

– На суде ты сказал, чтобы она не смела даже показываться тебе на глаза.

– Ее это, кстати, особо не останавливало, – хмыкнул Арен, повертел в руках телефон и рассеянно отметил: – Не понимаю, чего ты хочешь от меня?

– Твоя жена пропала, а ты сидишь тут и делаешь вид, будто ничего особенного не произошло.

– Бывшая жена, – поправил Игараси.

Ринджи скривился, как от зубной боли.

– Пусть так. Но она тебе не чужой человек.

– Уже – чужой, – резко отозвался Арен. – Можешь помочь с поисками, раз тебя так беспокоит судьба Наоми, но мы оба знаем – шансов почти нет. Три дня прошло, требований о выкупе не последовало, кровь в квартире указывает на сопротивление.

– Ты недавно утверждал, что Наоми пролила ее сама.

Арен закатил глаза.

– Вполне может быть.

– Это ты меня пытаешься убедить или самого себя?

Арен дернулся, хотел что-то ответить, но под взглядом брата осекся – Ринджи знал его лучше всех. Порою казалось, что даже лучше него самого.

– Меня вызывают в полицию завтра, – Игараси отшвырнул мобильный, будто он был виноват во всех бедах. – Посмотрим, что скажут доблестные полицейские.

С треском лопнул кувшин:

Ночью вода в нем замерзла.

Я пробудился вдруг.

(Басё)

Половину ночи он не спал. Честно пытался, однако все было против: подушка казалась слишком жесткой, одеяло – чересчур тяжелым, а в комнате царила духота. Не выдержав, Арен поднялся и открыл балкон – по ногам хлестнул холодный апрельский ветер, наполненный тонким ароматом свежих зеленых побегов и едва уловимым намеком на никак не хотевшую уходить зиму.

Вернувшись в постель, он прикрыл глаза и замер в удобной позе, отсчитывая про себя секунды: один, два, три…

Считать овец всегда виделось дурной идеей, поэтому он просто терпеливо вел счет времени, надеясь, что собственный монотонный голос в голове поможет отключиться.

Наоми в такие моменты всегда просыпалась – если он долго не мог заснуть, она сонно шевелилась рядом, нехотя открывала глаза и бурчала что-то нехорошее. А потом, невзирая на его просьбы спать дальше, принималась рассказывать какие-то идиотские истории, которые Арен совершенно не помнил – ее хрипловатый низкий голос действовал лучше снотворного, и Игараси засыпал ближе к середине рассказа.

Но Наоми здесь нет. Он научился жить без нее, хотя поначалу было непривычно.

Пусто.

Он тянулся правой рукой, желая нащупать ее во сне и по-хозяйски прижать к себе, иногда продолжал вслух ворчать, когда не мог найти по утрам какую-нибудь мелочь вроде запонок. Наоми всегда чудесным образом знала, где что лежит, и всегда смеялась над ним, укоряя в невнимательности.

Арен не заметил, как с каждым днем она смеялась все меньше и меньше, пока однажды с удивлением не обнаружил, что вместо любимой, ласковой и забавной Наоми одну постель с ним делит настоящая мегера.

Претензии посыпались, как горох, стоило спросить, в чем дело – оказалось, она недовольна всем: и поздним возвращением домой, и частым отсутствием, и даже тем, как он выражает эмоции.

– Я не чувствую твоей любви, – не мигая, она смотрела на него с вызовом. – Это проблема.

– Это все твоя блажь, – снисходительно отозвался Арен. – Как я могу тебя не любить?

Он был готов положить весь мир к ее ногам – как она могла не чувствовать этого?

Но Наоми не чувствовала. Ей было мало. Хотелось большего – поклонения, восхищения, раболепия. Она давила на него, с каждым разом заходя все дальше – безобидные истерики сменились грандиозными скандалами, которые, в свою очередь, превращались в дни молчания.

В такие моменты Арен фактически жил в офисе – дома его ожидал враг. Враг, которого он любил. Только по этой причине Игараси до последнего сдерживал себя – ему не хотелось уничтожать Наоми; он знал – если они схлестнутся всерьез, ей достанется больше.

И с каждым разом сдерживаться становилось все труднее.

Арен перевернулся на другой бок, перестав обманывать себя – так он не уснет. В голове постоянно мелькал образ Наоми: ее темные, слегка прищуренные глаза, черные гладкие волосы, похожие на…

На то перо из ее ящика. Крупное, блестящее. Антрацитовое. Любимый цвет Наоми – черный она обожала, носила даже дома – и, Арен был уверен в этом, в день похищения она тоже была в черном.

Игараси тоже выделял черный из других цветов, но у него имелась причина – на темном не видно пятен. Если Наоми мертва…

Он открыл глаза, вглядываясь в светлеющий во тьме потолок. Думать о ней не хотелось, но уснуть никак не получалось. Он снова и снова возвращался мыслями к жене, перебирая воспоминания: вот Наоми, сидящая напротив него в огромной ванной, сдувает с ладони пену прямо ему в лицо, вот радостно улыбается, кружась под лепестками опадающей вишни… Комната наполнилась призрачным заливистым смехом.

Временами она была сумасбродной. Могла предложить откровенную чушь – на этой почве они нашли общий язык с Макото; а еще Наоми всегда хохотала с его глупых шуток, в то время как Арен и Ринджи только переглядывались, закатывая глаза.

Наоми-Наоми-Наоми.

– Я так люблю тебя, – однажды сказала она. – Клянусь, мне кажется, что мое сердце разорвется, если тебя не будет рядом.

А потом был бракоразводный процесс, во время которого Наоми презрительно морщилась, стоило Арену войти в помещение. И сердце ее не разорвалось.

Может, у нее его и не было вовсе – сердца. Только красивая, пустая оболочка.

Лицо Наоми снова появилось в памяти. На этот раз она была грустной – они смотрели какой-то дурацкий фильм, мелодраму, и Наоми внезапно начала рыдать. Он даже не понял, что именно ее опечалило – на экране герои счастливо обнимались, а Наоми поджимала губы и часто моргала, шмыгая носом; щеки и подбородок блестели от слез…

Подбородок! Арен ошеломленно сел на кровати, не веря в догадку, но в собственной памяти он никогда не сомневался.

У Наоми не было ямочки на подбородке – вот что его смутило на том снимке.