Ночь была тихой и теплой, небо — чистым и черным, подсвеченным разновеликими каплями звезд, как театральный задник в вечном спектакле про Синюю птицу. Звезда, естественно, со звездою говорила без остановки, а недалекая отсюда пустыня, как назначено поэтом, послушно внемлила Богу.

Хотелось есть, но по-прежнему лень было двигаться, да и где сейчас найти еду? Спят все…

Говорили вслух, безо всяких телепатических штучек, не боясь, что кто-то услышит. Кому здесь оказаться в такой воровской час? Некому. Да и окажись кто что бы он понял в беседе двух мужчин среднего уже возраста, но, по утверждению Карлсона, бессмертного в мире Петра персонажа, мужчин «в самом расцвете сил»?

Началось с вопросов трудных и абстрактных.

— Кто вы такие? — спросил Иешуа, впадая все же в абстрактную риторику. Как вы живете?

Отвечать на подобный вопрос скучно, бессмысленно, но отвечать надо. Взялся за гуж…

— Люди.

— Каков вопрос, таков ответ. Но он правдив. — Такие же точно, как мы здесь. Богатые и бедные. Бедных по-прежнему много больше… Здоровые и больные. Те болезни, что когда-то были смертельными, научились лечить, но появились новые и тоже смертельные… Знаешь, Иешуа, иногда мне кажется, что Бог намеренно жестко сформулировал отданные Моше десять заповедей, которые Просто невозможно соблюсти — по определению…

— Да, так, — неожиданно перебил Иешуа, — ты, Кифа, услышал мою мысль, я постоянно думаю об этом и еще скажу ученикам. Они должны понимать…

— Скажи, скажи, — согласился Петр. Он не сомневался, что это будет очередная серьезная проповедь, и опять она вмешается сутью своею в лелеемые на земле каноны христианской морали. Посмотрим. — Я лишь о том, что Бог, дав народу Израиля десять категорических запретов, с тех самых пор обозначил начало официальной: борьбы между знанием и верой. Два тысячелетия подряд люди новыми знаниями, новыми открытиями в науках как бы сужают возможности Всевышнего карать их за неповиновение запретам. Чем Бог карает людей? Болезнями. Природными катаклизмами. Войнами… Но люди придумывают лекарства от страшных, болезней, и те перестают быть страшными. Проказа — излечима!

Чума — излечима. Оживить умершего — ерундовое дело, если не затянуть оживление, как ты сделал с Лазарем. Но это — ты. Ты и для моего времени уникум… А люди научились бороться и с природными явлениями — с наводнениями, с извержением вулканов — это такие огнедышащие горы научились бороться с землетрясениями. Люди наизобретали оружия в таком количестве и та-, кого качества, что оно может одним махом уничтожить сразу всехя, все на земле, саму землю сжечь. Поэтому войны стали редкими и локальными… Да люди сами себя почувствовали богами — зачем им соблюдать какие-то древние, истлевшие законы! Но Бог-то и вправду все видит. И не прощает. Потому что вдруг, ниоткуда появляются новые смертельные болезни, и никто не знает, как их лечить, как спасать людей. И вулканы просыпаются там, где горы столетиями были мирными и добрыми. И земля начинает трястись в местах, где никогда не ведали землетрясений. И разливаются реки, которые ни разу не выходили из берегов. И тают льды на Северном полюсе и на Южном, в Антарктиде, и меняется климат, и традиционно урожайные земли перестают родить, и начинается голод, который мы пока еще умеем предотвращать, но это требует усилий многих стран… Вот и выходит, что люди умнеют, перестраиваются, придумывают хитрые средства от Божьих кар, но и Он не стоит на месте. Скажем так: всегда есть опасность очередного потопа или очередного мора. Фигурально выражаясь… Не соблюдающие заповеди должны быть наказаны Всевышним — таково, видимо, Его мнение! — пусть для этого даже Он сломает собою созданные условия существования Земли! Неоткуда взяться потопу в пустыне — с неба прольется, но о своем всевидении и всеведении Бог сумеет напомнить… Впрочем, долго рассказывать, да тебе и не все понятно будет. Северный полюс, Антарктида… Лучше задавай мне вопросы поконкретнее и поточнее… А что до людей… Они такие же, только хуже, потому что многие знания породили не просто многие печали, но еще и невероятную уверенность в том, что не сами знанияпричина печалей, а прорехи в знаниях, и что человек — всесилен и Бог ему не помеха…

— А человек всесилен, — медленно проговорил Иешуа, — это правда. Но онвсесилен, потому что именно Бог изначально дал ему всесилие, но запер его в коробке черепа, а ключ спрятал. Человек всесилен, но пока не знает о том, и, похоже, уверенность твоих современников в собственном всесилии — ложна. Они все еще не нашли ключа oт него и считают всесилием нечто иное; неправильное. Кто-то всегда может чуть больше других и часто умеет овеществить свою возможность. Например, кто-то когда-то изобрел колесо, и всем стало проще передвигаться по земле. Кто-то в земле Айгиптос научился строить великие пирамиды, поднимать к небу стены из гигантских камней — вроде тех, что лежат в теле Храма Ирода… Кто-то, как я понимаю, понял, что время существует всегда и непрерываемо, а значит, можно из одного мгновения перенестись в другое. И придумал способ, как это делать. Но это не всесилие… Ты старше меня на две тысячи лет, хотя совсем недавно казался почти ровесником. Ты поймешь мою мысль легко. Вот эти, умеющие чуть больше других, создают и будут создавать — по камешку! — высокую, наверно даже бесконечную башню знаний. И тот, что кладет верхний камень, знает все про нижние и ощущает себя сильнее прежних. Но он такой же, как прежние, он не сильнее их, не могущественнее, ибо в своем рвении узнать он, как на камни, опирается на знания, оставленные ему предшественниками. Но про нижние камни в его срок знают все — даже те, кто не может больше других. Вон сейчас колесом только ленивый не пользуется, и уж чего с ним, не понапридумали — какие повозки! А тащат повозку либо люди, либо лошади — сама она пока ехать не может…

— Сможет, — вставил Петр.

— Не сомневаюсь. Это легко предположить. Есть уже две точки — время без колеса и время с колесом. Значит, будет третья точка, четвертая, десятая… Прогноз очевиден. Но я о другом. Повторю: Бог создал человека всесильным. Каждый может все, но никто пока не знает, как пользоваться всеми возможностями, заложенными, в нас Господом. Ты можешь очень много. Йоханан может меньше тебя/но тоже — несравнимо больше иных смертных. Почему так? Почему Бог открыл именно вам умение пользоваться некоторыми — далеко не всеми! — внутренними силами человеческого организма? Он отметил вас? Выбрал из тысяч? Почему?

— Не знаю, — пожал плечами Петр. — И никогда не задумывался. Веришь, Иешуа, я вообще мало думал о Боге и плохо верил в Него. Надо было прожить огромный кусок жизни здесь, на этой богоизбранной земле, рядом с тобой, Иешуа, и где-то совсем рядом с Богом, чтобы впервые задержаться на очень простой мыслишке: мы, люди, — всего лишь ведомые, а ведущий нас — в ином месте, которое, может, и впрямь рядом, но его расположение не измеришь земными мерами… Кстати, почему ты ни слова не сказал о себе? Разве ты не сильнее меня и Йоханана вместе взятых? Разве не можешь больше нас?

— Сильнее, — серьезно согласился Иешуа. — И сегодня я действительно могу много больше вас. Но завтра или послезавтра — уж не ведаю, какой срок мне определил на это Господь! — я смогу все.

— Что значит все?

— Не знаю. Но знаю, что все. В этом моя беда, Кифа. Я как собака: понимаю, а сказать не умею. Я знаю, как сделать это или то, я легко делаю это или то, я могу сделать много больше, чем делал, но я не умею объяснить, как я все делаю. У меня нет слов. Потому что Бог сотворил меня всесильным тогда, когда в башне знаний лежат только первые камни. Иначе: знаний пока в мире — кот наплакал, как ты однажды сказал, а зверь этот скуп на слезы. Мне просто неоткуда взять слова, термины для объяснений моих действий. Всевышний со мной, видимо, поспешил. Поэтому и сегодня и, наверно, всегда по любому непонятному поводу люди так легко соглашаются: чудо, чудо! Ведь оно не требует объяснений. А мне они нужны, очень нужны! — Он почти кричал. — Ты — умный, знающий, с высоты построенной за два миллениума башни! — ты можешь дать их мне? Твое время может помочь с ответом?