– Главный – Шеф. Но он не вмешивается. Принцип доверия.

– А-а-а, ну и отлично. – Катра, никогда не терпевшего контроля, это очень устраивало. – А имя-то есть у вашего, то есть, нашего Шефа?

Величественные переговорщики засмеялись нестройным хором, как будто Катр выдал что-то забавное. Присоединившись ко всеобщему веселью, он понял, что в ближайшее время не соскучится.

Авторство позволяло не ограничивать фантазию и предложить единомышленникам, действительно заинтересованным в разнообразии, способ радикального изменения своих цветовых параметров. Конечно же, не всем подряд, а только тем, кто был готов подтвердить потребность в цвете достаточным кредитом доверия или количеством знаков на счетах для оплаты желанной игрушки. Катр ценил усилия и хотел избавиться от любопытствующих обывателей.

Вопросом, есть ли альтернатива у тех, кого он искушает, Катр не задавался, руководствуясь очевидным положением, которое впоследствии ему и приписали – Катр искренне считал, что выбор должен быть всегда.

Поначалу автор Идеи цвета раздумывал, не стать ли демонстрационным образцом, но собственная внешность никогда не была ему интересна. Своему очаровательному ассистенту он не осмелился предложить внесение изменений во внешний вид. Она, на взгляд Катра, была идеальна. Если бы он был соавтором ее создателя, то Юнита получилась бы именно такой: филигранным черно-белым эстампом. Однако результаты опытов с оттенками нуждались в представлении. Катр вышел из положения, придумав способ воспользоваться красочностью, доступной для небольших объектов . Он организовал выпуск каталогов пигментов. Регулярное обновление их ассортимента, представленное крошечными цветовыми палитрами, неизменно подстегивало всеобщий интерес к Идее цвета.

Когда Катр убедился, что ограничений не будет, а принцип доверия позволяет ни в чем себе не отказывать, на какое-то время все остальное перестало иметь значение. У него получилось: проект процветал, превратившись в целую индустрию. Катр впоследствии понял, как ему удалось стать автором. Он просто был первым, кто поговорил с системой Корпорации так, будто она была живая: искренне, доверительно, правдиво.

Но легендой он стал вовсе не благодаря воплощению Идеи цвета. Главным достижением Катр считал то, что ему удалось обнаружить шанс избежать неотвратимости физических изменений – открыть способ остановки линейного старения. Не без условий, как выяснилось. Его безграничный интерес к процессу исследования зачастую доходил до категорического равнодушия к последствиям открытий. Катр редко вникал в особенности своего внутреннего мира, а уж до чужого ему и вовсе не было дела. Важно только то, какие совершаешь изменения. Зачем прогнозировать и без того понятные последствия? Создать, решить, перевернуть все и посмотреть, что будет. Он всегда прав. Все, что производит его пытливый ум – благо.

Вскоре ему стало мало одной Идеи, хоть это и нарушало общепринятые правила. Катру было неспокойно. Все его мысли заняла тема объективной реальности. Он не был наивным и понимал, что отличается от тех, кто помнит свое прошлое и безоговорочно адекватен действительности. А ретроспектива Катра имела начало в образе Юниты, встречающей его в той самой башне. И о биографии помощницы он мог лишь строить предположения: здесь не приняты подобные разговоры. Но любопытство Катра останавливало не нарушение этикета, а то, как Юнита, всегда готовая непринужденно беседовать, виртуозно подхватывая любую тему, буквально леденела, когда речь заходила о ней самой. Он и не настаивал, его все устраивало как есть.

В итоге, помаявшись, он не стал мучиться погоней за непроверяемыми гипотезами и постановил, что единственная достоверная реальность – это собственное сознание. Идея цвета как средство разнообразить ощущения была необходима в качестве не особо убедительного, но все же доказательства собственного существования.

Удобный, сговорчивый, но такой сдержанный мир не признавал излишеств, и у Катра, как и у прочих членов Сообщества, имелись в распоряжении лишь изящные книги с короткими рукописными историями, чертежи, тонкие пластинки нарисованных сюжетных карточек. Не было фактов, на которые можно было бы хоть как-то опереться – об их существовании он узнал много позже, когда обрел высший уровень допуска к Галерее сведений.

Став автором, Катр получил приоритетное право проводить там неограниченное время в одиночестве. Он умел задавать нужные вопросы и нашел не только давно утерянный запас знаний Сообщества, но и скрытый, потусторонний, как позднее выяснилось, фонд сведений. Ошалевший от обилия полученных знаний, Катр часто думал: «Какая удача, что я раньше не знал про мир Архива! Я бы заблудился в бесконечном поиске смыслов».

***

Теперь, когда он вернулся, все это, почти забытое, очищенное временем, снова стало иметь значение. Катр шел, через петли шагов запутывая мысли, пока не понял, что давно уже бродит по кругу. Он никого не встретил, и эта пустынность дорог снова заставила усомниться в реальности возвращения.

Проходя мимо белокаменного крыльца, огибающего широкой волной невысокое здание, он заприметил приземистую фигурку, показавшуюся смутно знакомой, и, прервав уже порядком досаждавшие хаотичной настойчивостью думы, направился в ее сторону. Он глазам не верил: неужели это его обожаемая Дали? Когда Катр видел ее в последний раз, Дали была похожа на симпатичную шаровую молнию: бесшумная и стремительная, непредсказуемая, властно захватывающая все внимание.

Она добродушно посмеивалась над стремлением начинающего новые опыты Катра облагодетельствовать мир вечной молодостью, и это было предметом их жарких дискуссий. «Это только у меня прошел лишь один длинный цикл», – панически напомнил он себе, стараясь свыкнуться с изменившимся обликом своей, теперь уже действительно старой, подруги. Дали всегда непостижимо менялась. Катр и раньше видел ее в совершенно разных образах: то она была хрупкой девчонкой, то вдруг становилась канонической пышной красоткой. За прошедшее для нее время Дали как-то уменьшилась, и ему почему-то от этого было мучительно неловко.

Катр лихорадочно попытался подсчитать ее возраст с учетом давности знакомства, но не успел: Дали остановилась, поймав взглядом длинную тень. Катру показалось, что силуэт старушки покачнулся и еще больше сжался. Но через мгновение пожилая женщина уже приближалась к нему бодрым широким шагом.

– Катриэль, дорогой, неужели ты здесь? – радостно пробасила Дали и раскрыла радушные объятия.

Это и вправду была она. Профессор вздрогнул от непривычного звучания варианта своего имени, который он терпеть не мог, считая чрезмерно элегантным и даже нескромным. Только Дали было позволительно обращаться так к нему, причем для Катра было загадкой, как она узнала это полное имя, ведь он никогда так не представлялся.

– Дали, это чудо какое-то! Ты еще здесь! – бестактно обрадовался Катр, наклоняясь и обнимая округлые плечи. От ее присутствия становилось тепло, внутри вспыхивали крошечные огоньки. Вот и сейчас он стоял, согреваясь этим неугасающим светом.

Дали, нисколько не обидевшись на такое приветствие, снисходительно похлопала его по плечу и увлекла за собой внутрь здания, даже не подумав спросить согласия.

Спустившись по крутой лестнице в пространство, единственным источником света в котором была медная настольная лампа, рассеянным зеленым пятном освещавшая дугу комнаты, Катр растаял от умиления.

– Что, старушка, все еще нервируешь инструктов электрическими штуковинами? – рассмеялся он. В жилище Дали все осталось почти таким же, как в те времена, когда он частенько заходил сюда и подолгу сидел в уютном сумраке, обсуждая с ней новые детали проекта или просто болтая о всякой всячине.

Дали раскатисто рассмеялась и пододвинула к столу еще одно большое кресло: она не признавала автоматических удобств корпоративных номеров и предпочитала находиться в подвале без окон, но с возможностью отключения от эксплуатационных систем здания. Развалившись на упругом сиденье и поглядывая на кирпичную кладку, сведенную куполом к потолку, Катр погружался в забытые ощущения.