Чугунов присел на лавочку, вытянув ноги, тяжко выдохнул:
– Ну вот, и для меня наступила осень, выперли на пенсию… Гу-у-ляй, Вася!
При последних словах под скамейкой послышалась возня, кряхтение, и на свет божий явилось нечто обросшее, в потрёпанной кожаной куртке, в стоптанных зимних ботинках, из которых как-то очень вертикально параллельно тянулись худые безволосые ноги.
– Вася, – пролепетало Оное. – Я штаны в пруду состирнул, сейчас надену… высохли, наверное.
Он сдёрнул с куста неискусственно потрёпанные некогда синие джинсы, присел на краешек скамейки, не снимая обувь, в один приём протиснул параллели ног в обе колом стоящие штанины, а вместо ремня крутанул на поясе проволочку.
– Ремень потерял? Или порвался? – сочувственно спросил Тихон Иванович.
– И потерял, и порвался… всё рухнуло, в один миг. Фенита ля, тра-ля-ля.
– Вы артист?
– Да какой там. Бывший физик, в Политехе преподавал, в Бауманке работал, пытался устоявшиеся научные парадигмы низвергать, подчёркивая собственную индивидуальность, что противоречило устоявшимся догматам и церкви, и науки. Ну и начальству, конечно. Квартиру за долги отсудили, вселили в развалюшку за городом, рядом со свалкой, с печным отоплением, но я и тому рад – всё не на улице. Так что перед вами индивид в чистом виде.
– Насчёт чистоты возникли красноречивые сомнения. Ты в бане давно был?
Вася энергично всплеснул руками:
– Кто ж меня пустит, в баню-то? Бомжарам не до жару, нас несёт судьба на шару[1]…
Он привстал и неожиданно попросил прощения:
– Извините, увлёкся, вновь как бы почувствовал себя технарём, забыв, что я сейчас всего лишь числитель без знаменателя, нерешённая теорема. Запутался в доказательствах. Хотел чистой физики во всём, но рядом с ней всегда оказывалась метафизика, мистика, навязанное мировоззрение религиозных догм. Циолковский ещё в конце девятнадцатого века заговорил о полёте на Луну, бесконечной заселённости бескрайнего космоса, о бессмертности души, которую он называл скопищем атомов, и его сразу окрестили почти оскорбительным прозвищем «калужский мечтатель». Однако его зёрнышки строго математических мечтаний проросли, стали аксиомой. Скоро туристы в космос пешком летать будут. А большинство учёных по-прежнему ломают головы: одни мы во Вселенной или нет? Кто руководит всем космическим хозяйством? Кто оберегает Землю от неминуемого столкновения с кометой? А ведь на все эти вопросы ответы существуют, только их не придают широкой огласке. Кстати, эти ответы я нашёл и в занесённых ветром листках. Но широкой огласки нет. Проще прикрываться библейскими сказками о сотворении мира, чем открыто, с позиций научного космизма заявить об истинном устройстве Вселенных, Галактик, иерархии энергетических органов управления человечеством, а также бескрайним простором бесконечности.
Бомж-философ замолчал, а потом, мечтательно прикрыв глаза, продолжил:
– Давно не рассуждал на любимые темы, всеобъемлющие, ни к чему не обязывающие, но так целебно действующие на мозг. А вы, я вижу, даже не подумали принять меня за сумасшедшего, наверное, тоже в этой сфере вращаетесь?
– В этой самой, если не хуже. Так завращался, что без руки остался.
Тихон Иванович постучал скрюченной ладонью по коричневому лицу скамейки.
– Смертушку изобретал. Высчитывал, как быстрее и с меньшими затратами доставить её к месту назначения.
– А теперь, как я смею предположить, испытываете некое угрызение совести, страдаете синдромом Сахарова, – бомж вполоборота повернулся к собеседнику. – Один из Отцов водородной бомбы, когда осознал, что за чудовище он произвёл на свет, до конца жизни призывал к миру, боролся вообще против любого оружия. Вы тоже готовы пойти по его стопам? Но Андрей Дмитриевич вначале изобрёл свою страшилку, поставил её, как песенный бронепоезд, на запасный путь, а уж потом сделался миротворцем. Согласитесь, так призывать как-то надёжнее. Вон по соседней аллейке полицейские прохаживаются, а ведь у них у каждого сбоку кобура, а в ней по «макарушке» с вашего завода. Им что – тоже синдромом Сахарова страдать от сознания того, что сбоку потенциальную смерть носят?
– Да, в этом ты прав, безусловно, прав, – согласился конструктор. – Бронепоезд на запасном пути необходим. К миру взывать нужно не с голубем на ладони, а с дальнобойной гаубицей за спиной. На собственной шкуре испытали и продолжаем испытывать последствия бездумных глобальных решений наших верховных правителей. Подписывая договор о всеобщем ядерном разоружении, наш Горбачёв тоже стремился к миру без войн и разрушений. Искренне верил в добропорядочность партнёров, сломал Берлинскую стену, похоронил блок Варшавского договора, дал команду резать единственные в мире боевые железнодорожные ракетные комплексы, которые уже в то время могли нанести поражение в любой точке планеты. Эти БЖРК, наверное, пентагоновцам до сих пор являются в кошмарных снах. Доразоружались. Получили у своих границ то, что у себя разрушили. По широте русской души доверяли, подписывали филькины грамоты, юридически не оформляя в статусе межгосударственного договора.
Спасибо нынешнему Верховному главнокомандующему за достижение хоть какого-то военного паритета, а в некоторых случаях даже и фору даём. Ты, Вася, наверное, знаешь о том, что одна наша милая болваночка с термоядерным движком без особого труда обогнула земной шарик, и её не засек ни один радар. После этой лёгкой ракетной прогулки по белу свету наш президент так и заявил, что нам даже ядерные боеголовки не нужны: этот «киндер-сюрприз» может влететь в форточку любому недоброжелателю и просто своей массой отбить охоту разевать рот на чужой каравай.
Тихон Иванович расстегнул куртку и достал из внутреннего кармана плоскую бутылку коньяка.
– Пододвигайся поближе, обмоем мою пенсию, раз уж наши мозговые извилины резонируют в одном частотном диапазоне. С банкета прихватил, правда, придётся из горлышка.
– Айн момент! – бомж молниеносно вскочил с места и устремился в кусты. Буквально через мгновение он уже мчался назад, циркульно выкидывая свои негнущиеся ноги.
– Ресторан «Кочка» предоставил два пластиковых стаканчика. Можно не ополаскивать, чтоб добро не переводить, зелёный змий и так всю заразу уничтожит.
Тихон Иванович с трудом разорвал пластиковую упаковку с чипсами. Мягко чокнувшись стаканчиками, выпили. По аллее, усыпанной золотым мусором, к ним приближались дед с интеллигентно подстриженной бородкой и малыш, который периодически отшвыривал листья, приговаривая:
– Куда только дворники смотрят…
На что дедушка спокойно отвечал:
– Они ни при чём, это всё осени проделки. Потом пойдёт снежок, ударит морозец, и наступит.
– …День жестянщика! – радостно завершил фразу малыш. Собутыльники не выдержали и громко рассмеялись, а Вася даже захлопал в ладоши.
– Браво, малыш, бытие определяет сознание, в ногу со временем шагаешь.
Поравнявшись со скамейкой, мальчик уточнил:
– Я не со временем, я с дедушкой.
Тот с опаской покосился на бухариков и, увеличив скорость, увлёк за собой внука.
Выпили ещё по одной. Хороший коньяк тепло и уютно растворился в молекулах двух неординарных выпивох. В такие минуты алкогольного блаженства всегда хочется порассуждать либо о женщинах, либо о внутренней политике (поругать правительство), либо о своей работе. Распитая бутылка напрочь ликвидирует всякую субординацию, сближает и сглаживает социальное неравенство. Известный оружейный конструктор это очень наглядно продемонстрировал, приобняв бомжа, и они соприкоснулись головами.
– Ты, Вася, говоришь – синдром Сахарова. А то, что у меня, – это похуже, – Тихон Иванович поднёс правую кисть прямо к лицу товарища. – Болезнь Дюпюитрена, а с ней я уже как бы и не конструктор, а, как и ты, числитель без знаменателя, хотя к той самой ракеточке, что земной шар под носом обезумевших радаров облетела, тоже свою руку приложил. Только не эту закорючку, а здоровую, сильную. А сейчас я кто? Пенсионер, инвалид…