Тихон Иванович проснулся в холодном поту. Откинув с груди одеяло, пошевелил пальцами обеих рук, до боли сжал кулаки.

– Фу-у-у! – выдохнул с облегчением. – Приснится же такое…

Произнёс вполголоса, но и этого хватило, чтобы проснулась жена.

– Тиша, что случилось, почему не спишь?

Тихон Иванович начал нашаривать тапочки.

– Ну чего ты шуршишь, включи свет, раз уж проснулись оба.

Светлана Афанасьевна тоже встала, накинула халат. Вышли на кухню. Она включила чайник, села напротив, подперев ладонями подбородок. Полусонно спросила:

– Всё ещё двигатель до ума доводишь? Так он уже принят, на ракете испытан.

– Так точно, ваше Светлейшество. На боевых пусках ни одного отказа. Только ракеты ни при чём, здесь дело серьёзнее.

Тихон Иванович встал, выключил чайник, стал в шкафчике искать заварку.

– Где у нас чёрный?

– Зачем, завари зелёный, после чёрного не уснёшь ведь…

– Да как тут уснёшь, когда сны такие, что волосы дыбом. Вернее, пальцы.

Тихон Иванович протянул руки в сторону жены.

– Приснилось: я у пульмана, хочу взять карандаш и линейку, а пальцы не слушаются, не сгибаются и не разгибаются. Наклоняюсь, беру зубами карандаш, неосознанно вожу по ватману. Отстраняюсь и с ужасом читаю: «Конец конструктору». Представляешь, Светик, мне, отдавшему любимому делу полжизни, и вдруг – конец! Хорошо, что проснулся и пальцы, слава богу, работают.

Тихон Иванович тем не менее с опаской обхватил остывшую чашку с чаем. Не допив, отнял руку, выбил дробь по столу.

– Ну и чего ты паникуешь. Это всего лишь сон, всему верить, что ли?

Светлана Афанасьевна сполоснула чашки, нежно накинув полотенце на шею мужа, устало сонно протянула:

– Пойдём спать, утром обсудим.

Заводское конструкторское бюро жило своей обычной, будничной жизнью. Инженеры сосредоточенно склонились кто над чертежом, кто над компьютером. Лишь Тихон Иванович никак не мог привести свои мысли в порядок: кошмарный ночной сон никак не шёл из головы. Сослуживцы заметили необычное состояние коллеги, но спросить не решались – мало ли что могло дома случиться.

Собрав волю в кулак, Чугунов благополучно провёл рабочий день, но он впервые не принёс ему удовлетворения.

«Конец конструктору, конец оружейной карьере, – смертельной морзянкой стучало в мозгу. – Но откуда такие мысли? Последняя разработка ракетного двигателя получила высокую оценку не только руководства завода, но и по достоинству оценена самим президентом. Почему так щемит сердце? Тревога на душе?»

Тихон Иванович сознавал, что причиной тому – злополучный ночной сон. И жена не на шутку всполошилась, хотя всячески пыталась упокоить супруга.

Поднявшись на крыльцо своего подъезда, Тихон Иванович привычным движением набрал номер своей квартиры на клавиатуре домофона. Раздался мягкий металлический щелчок. Потянулся к дверной ручке, но ударился костяшками пальцев о металл. Жаркая волна ужаса окатила всё тело: «Что за чертовщина? Неужели сон сбывается?»

Второй рукой попытался распрямить сведённые судорогой пальцы, но пронзительно-острая боль вызвала только короткий вскрик. На лбу выступил холодный пот.

– Не срабатывает домофон? – раздалось за спиной. На крыльцо поднялся сосед, недавно вселившийся в этот дом, как, собственно, и сам Тихон Иванович: его старинный, унаследованный от предков особнячок попал под снос. Конструктор смущённо спрятал руку за спину.

– Позвольте взглянуть, – сосед осторожно коснулся его локтя. – Не пытайтесь силком разгибать, это чревато переломом. Вы, насколько мне известно, работаете на оружейном производстве, ведущий конструктор. Слало быть, не выпускаете из рук чертёжные принадлежности. И это из года в год, так?

– Ну допустим, – неохотно подтвердил ветеран. – Шестой десяток за пульманом, не считая учёбы в мехтехе. Мои прадеды, Чугуновы, ещё с самопальных доменных печек у себя во дворах начинали. С самим Виниусом были знакомы.

– Простите, а кто он, этот Виниус?

Тихон Иванович, словно забыв о своей нешуточной проблеме, с вдохновенной гордостью пояснил:

– Голландец, один из первых иностранцев, получивших разрешение от русского царя искать руду под Тулой и строить железоделательные заводы. На них мои предки и отливали пушки, ядра и чугунки, те самые, в которых в деревнях по сю пору картошку варят.

Сосед широко улыбнулся.

– Оттого, наверное, и фамилия ваша – Чугуновы?

– А то как же! – с ещё большей гордостью подтвердил потомок прославленных оружейников. – А ты догадливый, сынок. Слышал, ты доктором работаешь. Заходи вечерком, руку мою посмотришь ещё раз, пояснишь, что к чему. Если пальцы не разогнутся, для меня это катастрофа.

Стоя у своей двери, Тихон Иванович никак не мог попасть ключом в замочную скважину. Левая рука, непривычная для подобных действий, не слушалась. Жена услышала странную возню за дверью, открыла. Растерянное лицо мужа взволновало её.

– Тиша, ты что, выпил? Чего руку-то прячешь, входи!

Увидев скрюченные пальцы, Светлана разрыдалась, прильнув к супругу.

– Надо к врачу… давай скорую вызовем, может, это не так уж и страшно. Может, от переутомления.

Тихон Иванович, не развязывая шнурков, чего до этого ни делал никогда, скинул туфли, устало отстранил жену.

– К врачу не надо, он сам позже зайдёт, сосед Дима из новых жильцов.

Вечером Светлана Афанасьевна напекла пирожков, заварила чай с душистыми травами.

Дмитрий не заставил себя долго ждать: его как хирурга заинтересовал случай с заболеванием именитого соседа. Доктор прекрасно понимал, что это контрактура ладонного апоневроза. Но она не возникает сиюминутно, копится годами. Значит, конструктор просто не придавал значения первым признакам патологии, сваливая это на загруженность работой, продолжая усугублять плачевное состояние сухожилий.

За чаем хозяева с радостью показывали старинные семейные фотографии, называли имена смурных, бородатых мужиков.

– А это мой прадед, – хозяин ткнул пальцем в снимок, на котором был запечатлён статный мужчина в военной форме с большой красивой иконой в руках. – Этот бесценный святой образ подарил лично тульским оружейникам Пётр Первый, когда удостоил чести посетить особнячок моих древних родственников. Жаль, после революции эту икону пришлось спрятать на чердаке, хотя она, как семейная реликвия, трепетно передавалась из поколения в поколение. Мой отец – старый большевик, я тоже партийный, поэтому не принято было выставлять напоказ пережитки прошлого. Так и валялась иконка на чердаке, пока дом под снос не попал. Прервалась наша семейная традиция по передаче царского подарка. Заднюю сторону иконы кто-то из Чугуновых отделал червлёной медью, на которой тончайшей гравировкой оставляли свои имена наследники. Сам понимаешь, Дима, за хранение подобных вещей в недавние времена можно было с треском из партии вылететь.

Глядя на пожелтевшие фотографии, гость с каким-то внезапно возникшим волнением ощутил дух истинных, коренных туляков с их неспешной основательностью, затаённой хитринкой в глазах и всепобеждающим русским «Ничего! Живы будем – не помрём, кому надо – нос утрём!».

Закончив с фотоснимками, Тихон Иванович извлёк из небольшого сундучка пузатый пакет, в нём оказался обыкновенный чугунок.

– Мой дед в таком гвозди хранил, – оживился гость. – А для вас, я так понимаю, это ценная реликвия?

– Ценная – не то слово…

Хозяин осторожно опрокинул сосуд, на стол с грохотом высыпались металлические предметы. Дима привстал и вслух прочитал на наружной стороне донышка: «Чугуновъ и сыновья». Он как мальчишка стал азартно рассматривать маленькие ядра, ствол пушки, плуг и борону с острыми шипами.

– Выходит, Тула не только оружие ковала, – рассмеялся доктор.

– Конечно. Весь крестьянский сельхозинвентарь отливали и ковали. Наши игрушки – свидетельство тому. Для нас со Светланой Афанасьевной это бесценная память поколений, так сказать, привет из прошлого. А такой привет, сам видишь, не стареет, не ржавеет.