Вот и связь с внешним миром.

Пиздец тебе, Лисьев!

Про Полю

Если бы Поля была старше, она наверняка смогла бы достойно сформулировать свои претензии похитившему ее биологическому отцу.

Но…

Поле всего три с половиной года.

И все, что она смогла сделать, — это расплакаться. А как иначе? Она ведь дико испугалась и когда ее затащили в машину, и когда привезли в какой-то здоровенный незнакомый дом. А сколько везли в этот дом! Часы и часы… страшно долго, полжизни.

В новом доме Полю пугало все, в том числе и комната, в которой ее поселили. Когда жила с мамой, комната была поменьше, но там было много Полиных вещей. Тут же — нет.

Огромная холодная кровать, от которой пахло чем-то неприятным, как пахнет в чулане, куда давно никто не заглядывал, или возле баков с мусором. Поля запомнила этот запах, когда ходила с мамой выкидывать мусор. Мама брала ее с собой, ведь не могла оставить одну.

Еще в комнате находился большой шкаф, который не открывался, и стол. А на столе не то что игрушек не лежало, но даже завалящего клочка бумаги и пары карандашей не нашлось. Даже не порисуешь.

Зато под кроватью Поля нашла клубы пыли и здоровенного паука, который очень напоминал того, что нарисовали на шее у злого дядьки, который теперь называл себя ее отцом.

Только вот Поля сразу поняла — никакой он ей не папа! Она ведь знает своего папу, он обещал быть общим для нее и Ники. Его Артемом зовут, он красивый и добрый. Высокий, сильный! Цветочки дарит.

Поля любила цветочки и новых кукол, а нового папу — нет. Пусть он такой же высокий и, наверное, сильный, но совсем, совсем некрасивый!

Новый папа даже уложить ее этой ночью не пришел. Полю пихнули в эту комнату сразу после того, как приехали, и, кажется, вовсе забыли о ней.

Поля очень ждала, что придет мама или еще кто-нибудь и ее уложат, но никто не пришел. Она стучала в дверь, плакала, звала маму, но… Пришлось укладываться самой. Она уснула на краешке постели, готовая чуть что спрятаться под кроватью. И плевать, что там живет паук, Ника учила ее быть смелой и не бояться всяких там букашек.

Утром какой-то незнакомый дядя принес ей кашу и велел съесть.

Поля честно пыталась это сделать, но каша оказалась такой невкусной, что даже сильное чувство голода не заставило ее это сделать. Она едва смогла впихнуть в себя пару ложек и отодвинула тарелку, снова улеглась на кровать, закрутилась в одеяло, как в кокон.

Чуть-чуть подождав, Поля предприняла новую попытку выбраться из комнаты. Очень хотелось попробовать поискать маму. Она подошла тихонько, покрутила ручку, но дверь не поддалась, как и в прошлый раз. Ее заперли.

Расстроенная, Поля вернулась на кровать. Сама не знала, сколько там пролежала. Вздрогнула, когда в дверном замке послышался поворот ключа. С надеждой посмотрела на дверь — вдруг там мама? Но куда там…

К ней пришел дядька с пауком на шее.

Он сел на кровать и поманил Полю к себе.

— Полечка, как тебе понравился завтрак? — Он оглянулся на стол и увидел полную тарелку. — Ты ничего не съела, мелкая козень… Чего выпендриваешься? Знаешь, что мне в детстве сделали бы за подобное? Жопа бы красная была… Но ничего, я сделаю из тебя человека. Ты у меня научишься себя нормально вести.

Из всей его речи Поля вычленила только два слова: «Красная жопа».

Как это так?

Она испугалась еще больше и сжалась в комочек. Что если вправду побьют?

— Че шугливая такая? Ты же Лисьева, должна быть смелая… Че тебе не так?

Поле много чего было не так. Хотелось переодеть запачканное платье. Сандалии натерли ножку, а никто не залепил ранку пластырем. Хотелось какао и сырников, поиграть с Никой, покачаться на качелях. Но она решилась высказать единственную просьбу, которая по-настоящему была для нее важна:

— Мама… К маме хочу…

— Ха, — недовольно улыбнулся дядька. — Мамка тебя еще должна заслужить…

Как ни силилась, Поля так и не поняла, что это значило.

Майя

Я в тридцатый раз обхожу комнату, в которой меня закрыли. Раз за разом изучаю ее взглядом, провожу рукой по шероховатым стенам, обклеенным подранными обоями.

Дом старый, хоть и большой. Комната в последний раз неизвестно когда ремонтировалась. Здесь затертый паркет, который то и дело скрипит под ногами, пожелтевшее от времени пластиковое окно, старая щербатая люстра.

Мебели нет. Никакой.

Толстая, деревянная дверь заперта.

Как же жаль, что я не умею вскрывать замки шпильками. А даже если бы умела, у меня нет их в волосах.

Можно попытаться разбить окно и выбраться наружу. Но, во-первых, мне нечем, разве что собственным локтем, во-вторых, это второй этаж. Даже если спрыгну, вряд ли куда-то убегу, потому что наверняка себе что-нибудь сломаю, шмякнувшись об землю.

И никакого оружия тут тоже нет.

Ничего, что могло бы хоть косвенно им послужить.

Лишь старый, грязный матрац, которым я побрезговала.

Я даже сидеть на нем не хочу, не то что спать.

Впрочем, я и так вряд ли смогла бы уснуть после всего…

Мне не дали даже увидеть Полю. После того, как вынесли из квартиры, нас распихали по разным машинам и увезли. Я несколько раз теряла сознание, и не могу даже примерно сказать, где мы и как далеко от дома.

Я здесь уже сутки и скоро сойду с ума.

Устав от хождения, устраиваюсь в углу. Плюю на то, что пол покрыт слоем пыли и сажусь прямо на него. Одежду не жалко, мой голубой костюмчик и без того безнадежно испачкан. Да и для кого хранить чистоту? Для Лисьева, что ли? Ну нет.

Я прижимаю колени к груди, сжимаюсь в комочек, так и остаюсь.

За часы ожидания успеваю подумать о многом. И пожалеть тоже о многом…

Бесконечно вспоминаю, как этот урод напал на Артема сзади, как мой любимый человек упал на пол без сознания. Как подкошенный упал! И каждый раз мне это воспоминание как иголка под ноготь. Также невыносимо больно.

Что ж я за дура была все это время…

Сколько дней потратила зря.

А сколько лет!

Я ведь все это время могла быть с ним вместе. Каждый день его целовать, обнимать, смотреть на него. Быть ему женой… Если бы тогда урезонила гордость, если бы потом проявила больше терпения, понимания.

Он ведь все это время меня любил! А я и подавно. Мы могли быть счастливы.

А теперь Артем лежит на полу в моей квартире и не факт, что живой.

У меня сердце в клочья от того, что с ним сделали.

Я готова растерзать Лисьева ногтями и зубами лишь за то, что посмел напасть на моего любимого человека.

Гори в аду, Лисьев! Подыхай в огне!

Но даже больше, чем мысли об Артеме, меня гнетет вопрос – что там с Ничкой? Девочка моя ненаглядная. Я провела с ней так мало времени! Я и близко ею не налюбовалась, не наобнималась с ней. Как же она будет без меня? Как бы мне так извернуться, чтобы сбежать отсюда к ней? И Полю забрать…

Поля – еще одна незаживающая рана в моей груди.

Она ведь стопроцентно дико испугана, плачет, а меня нет рядом. Она же с рождения со мной, мы раньше ни на день не расставались. Я нужна ей!

Что же за папаша этот Лисьев, раз этого не понимает? Неужели ему не жалко собственное дите? Она-то что плохого ему сделала?

По ходу дела люди для него – расходный материал.

Самое жуткое в этой ситуации то, что мне никак отсюда не сбежать. Никак не помочь любимым людям.

Я в ловушке и не знаю, что делать.

За окном темнеет, появляется ясная луна.

Вот и прошел день.

Наверное, можно включить свет. Но я не делаю этого. Зачем мне тут яркое освещение? Любоваться на жуткую комнату? Вот уж обойдусь. А думать можно и в темноте. Думать, жалеть о прошлом, вариться в кипятке неизвестности и страхов.

Я вздрагиваю, услышав шаги в коридоре.

Это не первый раз, когда кто-то там ходит.

Но все же меня пробирает холодной дрожью, когда раздается звук отпираемого замка.

В комнате вспыхивает свет.