Осьминоги не испугались поезда, стояли и поражённо цокали. Но как только сели на деревянные кресла в вагоне, Тиэру словно прорвало. Она с прищёлкиванием восхищалась людской архитектурой:

– Дома с острыми крышами похожи на зубы акулы, это символизирует мощь и живучесть и, должно быть, отпугивает хищников. Какие поразительные цвета, бледно-зелёный, ярко-алый, словно ядовитая звезда! Хотела бы я ближе рассмотреть лишайник, что устилает то здание: ровный слой, небольшие зазоры между колониями.

Тиэра указывала на избушку станционного смотрителя, лицо скафандра светилось восторгом.

– Это краска потрескалась, – вздохнула Мира и добавила шёпотом: – Слушайте, вы можете себя по-нормальному вести? Народ оглядывается.

Рина говорила, они вполне сойдут за туристическую семейную группу: брат, сестра, папашка и гид. Но Винч роль гида играл ужасно. Он всё время напряжённо молчал, с опаской поглядывал по сторонам и резко одёргивал Араума, когда тот пытался залезть под сиденье или прилипал языком к стеклу.

– Чего лицо, как на похоронах? – шепнула Мира. – Улыбнись.

Винч растянул губы. Глаза при этом были тревожные, так что пришлось отдать ему очки с затемнёнными линзами. Мира пихнула Тиэру, которая всё рассыпáлась трелями, прошептала:

– По-человечески говори, все же смотрят.

На самом деле, на них не обращали внимания. Дети и взрослые крутили роллю – модную игрушку по типу круглой погремушки, которая трещит, если поворачивать ручки. Треск в вагоне стоял знатный, так что щелчки осьминогов тут бы вряд ли кто услышал.

Мира вздохнула с облегчением и достала электронную книгу, начала снова читать «Обломова». После двух страниц про то, каким боком помещик лежал на диване, она не выдержала – стала рассматривать вагон. К своему ужасу, за две лавки впереди заметила знакомый коричневый пуховик – это же Ютавич!

Наверняка он запомнил в лицо «туриста», да и Виктора Сергеевича тоже.

Стало не по себе. В твёрдом чехле за спиной сторожа явно был карабин. Хоть бы Ютавич не обратил внимания на «пустышек»! Мира изо всех сил пыталась настроиться на «расслабон».

Прибыли на вокзал, пошли в толкучке к выходу. Мира перед тамбуром оглянулась – и встретилась взглядом с Ютавичем.

Он её тоже узнал, закричал:

– Стрекоза! А ты чего тут?

Глаза его округлились: заметил Винча. Рядом с ним – Араума с огромным рюкзаком.

– Граждане! – завопил Ютавич, указывая на компанию. – Вяжите их, это шпионы инопланетян!

– Где, где шпионы? – заволновались старушки с корзинами.

– Полиция! – крикнул небритый мужичок.

Мира поняла: надо бить на опережение. Метнувшись вбок, нажала кнопку связи с машинистом.

– Слушаю, говорите! – раздался резкий механический голос.

– Тут мужчина с карабином, – доложила Мира.

– Не отвлекайте по пустякам, наверняка есть разрешение.

Нужно было срочно что-то придумать.

Загрязнение водоёмов приравнивается к терроризму, так как ставит под угрозу всё человечество. Мира зачастила:

– Он по дороге рассказывал, как бросал мусор с лодки в море, и видео есть! Михаил Ютавич Ким, четвёртый вагон.

– Благодарю за бдительность. Ожидайте.

Мира выскочила вслед за своей компанией. На перроне двое в синих костюмах экоохраны уже стояли по бокам от дверей поезда. Как только Ютавич пробился к выходу, его схватили под локти.

– Не меня, инопланетных гадов вяжите! – орал сторож. – Стрекоза! Видите, они и девчонку похитили, своей болванкой заменили!

– Не оглядывайтесь, не оглядывайтесь, – одними губами шептала Мира осьминогам.

С ниеттой не важно, насколько громко говоришь – она всё равно передаёт информацию.

Если Ютавича посадят дня на три, можно будет вздохнуть свободнее. Конечно, доказательств его террористической деятельности нет. Но пока следователи во всём разберутся, Мира проведёт терранавтов до «Склада» и вернёт к морю, а сама потом легко докажет, что никакая не «пустышка». Стыдно, конечно, перед сторожем, добрый он – только зачем в город поехал, зачем кричит и панику поднимает?

Руки худого мужчины, который шёл сбоку, показались знакомыми: пальцы длинные и белые, с аккуратными квадратными ногтями. Дядя Гоша? Мира взглянула исподволь на лицо. То утопало в чёрной кудрявой бороде, из которой торчал большой южный нос. На электрика совсем не похоже.

Это было странно: Мира обычно не ошибалась. Хотя есть же одинаковые лица – почему не быть одинаковым рукам?

Образовался затор. Винч споткнулся, обронил очки, на них тут же наступили. Одно стекло вылетело, другое треснуло, однако он подобрал и упрямо надел снова. Пассажиры шли через автоматические ворота-металлоискатели, патрульные дроны вились вокруг, сканировали поклажу. Рядом полицейский, по виду японец, крутил роллю. Другой, сутулый, уткнулся в томик с готическими буквами серебром: «М. Булгаков».

Мира уже видела бумажные книги, дома в Москве таких было целых три: «Библия», «Высказывания» В. Жириновского и «Сопромат». Отец разрешал их листать только в белых шёлковых перчатках и только за специальным столом.

Полицейский же нагло откусывал шаурму и масляными пальцами хватался за страницы, мял их. Скорее всего, книжку он конфисковал у какого-то несчастного пассажира.

Чтобы не вызывать подозрения, Мира разделила компанию на пары. Они с Тиэрой проскочили через рамку первыми, никто не обратил внимания. А вот на рюкзак Араума патрульный дрон загудел.

Ещё не хватало!

Полицейский с роллей приказал открыть поклажу, развинтить тубус. Узкие глаза превратились в щёлочки:

– Что это?!

Селёдка плеснула, окатив его брызгами.

– Еда в дорогу, не более трёх килограммов на человека, – отчеканил Винч заученную фразу.

Мира вернулась, показывая: их четверо, а двенадцать кило провизии – вполне в пределах нормы.

– Хрен зелёный, а не еда! – веселясь собственной шутке, отвечал японец. – Браконьеры?

– Еда, – Винч стоял на своём.

Рыба ещё раз ударила хвостом, и тубус бы свалился, но Араум успел подхватить. Он запустил руку внутрь, вытащил бьющуюся селёдку и в одно мгновение проглотил.

Японец пошатнулся от увиденного. Сутулый упустил книжку, она грохнулась о бетонную платформу.

– Еда, – показал на тубус Араум, не удержался и мигом оприходовал ещё одну рыбину, не оставив и хвоста.

– Как ты это делаешь?!

Араум как ни в чём не бывало проглотил подряд четыре селёдки. От его подошв тёк ручеёк, только никто этого, похоже, не замечал.

Японец начал тихо материться, но сутулый вдруг выкрикнул ему в ухо:

– Заткнись! Пусть идут.

Когда добрались до эскалатора, Мира краем глаза заметила: сутулый что-то горячо втолковывает японцу, тот же в ужасе приседает всё ниже. Она покосилась на улыбающегося Винча в клетчатом пиджаке и с разбитыми очками, на толстенького Араума…

Вдруг шестерёнка в голове встала на место. Мира принялась хохотать, зажимая рот ладонью.

– В чём дело? – насторожился Винч.

– Долго объяснять, – отдышавшись, проговорила она.

Полковник Иван Буровой, позывной «Бурый», взмахом руки послал коня на Е12. Голографическая фигура мигнула и заняла чёрную клетку на столе. Александра, собственноручно выпестованная нейросеть, взяла минуту на подумать. Бурый не любил спешных партий.

Помешивая двойной эспрессо, он крутил в голове последнее донесение агента.

Бегемот, Коровьев. Бред какой-то. Всю охрану вокзала надо бы проверить на употребление запрещённых препаратов. Распустили сотрудников, сплошной бардак на Сахалине. Администрация мышей не ловит, убрать бы всех к чёртовой матери, да себе дороже лезть в дела князя Никитского.

По крайней мере, пока не найдутся веские основания, на которые Москва не сможет закрыть глаза.

Князья появились лет десять назад, когда должности отдельных губернаторов и мэров стали наследственными.