– Ну да, Конлет жив, – неохотно ответил Родриксон. – Кладбищенский сторож услышал, как младенец запищал под землей, побежал ко мне. Раскопали, достали.

– Почему не сказали отцу?

Родриксон нахмурился, словно в самом деле не мог понять, почему тогда промолчал и не обрадовал безутешного вдовца такой прекрасной новостью.

– Вот честно вам говорю, не знаю, – ответил он, и Дерек увидел, что поселковый староста не врет. – Ко мне словно что-то прикоснулось тогда и велело держать рот закрытым. Я взял мальчика в свой дом, мы жили в полной тайне.

Должно быть, дар пробудился в ребенке как раз тогда, когда он ожил в гробу рядом с мертвой матерью.

– Потом?

– Потом отправил его в школу, потом он захотел учиться артефакторике, – неохотно ответил Родриксон. – Потом вернулся, купил дом вдовы Хиллтрип, отремонтировал. Тут все удивлялись: как это, артефактор, настоящий, и в нашей глухомани. А он сдружился с Сандерсонами.

Поселковый староста умолк. Дерек его не торопил.

– Я как-то спросил его: “Ты хочешь побыть с семьей?” – наконец, сказал Родриксон. – Он ответил, что ему надо быть рядом с теми, кого он ненавидит всем сердцем. И с тем, кого любит. Со мной.

– Почему же он ненавидел отца? – спросил Дерек, хотя понимал, почему. Старый Сандерсон жил припеваючи, завел новую семью, захаживал в гости к Миранде и не вспоминал покойную жену и ребенка.

– Потому что если бы папаша Сандерсон не чесал мотовило обо все, что движется, Миранда не отравила бы мать и ребенка, – недовольно ответил Родриксон. – Вот я как женился – все, никаких больше посмотреть на сторону. А он…

– А потом вы придумали эту схему. Старый Сандерсон умер, инквизиция обвинит его дочь в злонамеренной магии и казнит, а дом и землю можно будет купить с торгов. А потом в Аунтвене появится законный наследник Кирка Гартунга и будет тихо и спокойно жить дальше. Верно?

Родриксон вздохнул и угрюмо кивнул. Дерек вздохнул и подумал, что его дело подошло к концу, и он уедет отсюда завтра.

– Я оформил бумаги по адвокатскому запросу, – сказал он. – Алеида Сандерсон не является злонамеренной ведьмой и официально вступает в наследство.

Поселковый староста усмехнулся.

– Она не успеет, господин Тобби. Конлет обо всем позаботился.

Дерек улыбнулся и вспомнил лица ребят, когда предложил им совершить подвиг. Генри решительно кивнул, а Талбот ответил, что они с приятелями всегда за любое хорошее дело, особенно если им потом дадут мясного и спиртного.

Дерек ответил, что даст денег, а уж потом они сами разберутся, как именно их потратить. На том и договорились.

– Позаботился? – с улыбкой переспросил он. – Неужели вы думаете, что я не сделал то же самое?

Когда Конлет дотронулся до тыквы, Алеида почувствовала прикосновение тех колючих молний, которые побежали по ее пальцам, когда Дерек оживил заклинание Увеличительного стекла. Только сейчас это было что-то намного больше и сильнее. Это была та мощь, которая отторгала душу от тела.

Конлет завизжал – истошно, тонко, словно все его нутро выворачивалось наружу. Рука будто прикипела к тыкве, и Алеида вдруг поняла: все кончилось. Теперь она в безопасности. Этот человек больше ничего не сможет ей сделать.

В тот же миг в дом ворвались Генри Тольцер и Талбот Шуппе. В руках парни держали отцовские ружья – по их лицам было видно, что они перепуганы насмерть, но готовы пустить их в ход, если потребуется.

Алеида шарахнулась к ним – парни встали, чтобы закрыть ее собой, и Талбот завороженно произнес:

– Да твою же мать, все, как он говорил! Это ж Кирк! Не умер!

– Ты это! – прокричал Генри, держа Конлета на прицеле. – Ты давай-ка стой на месте!

Но Конлет не мог никуда сбежать: он приплясывал возле столика с тыквенным фонарем, от его руки поднимался пар, и чем сильнее он старался освободиться, тем больше влипал в оранжевый плен. Он дернулся в сторону, не прекращая визжать, и Алеида увидела, как незримая рука оттолкнула его обратно, к столику.

– Да он заперт! – с облегчением воскликнул Генри и опустил ружье. – Сидит в невидимой клетке! Алеида, это ты его заперла?

– Нет, – ответила Алеида, наконец-то понимая, что именно сделал Дерек, когда вырезал тыквенный фонарь. – Это его собственный метод расслоения пространства.

Визг оборвался, и Конлет рухнул на колени, не убирая руки от тыквы. Алеида опомнилась и схватила Талбота за руку.

– Беги, зови всех сюда, скорее!

Талбот опомнился и вылетел из дома.

Далеко бежать ему не пришлось. Через несколько минут в дом вбежал Дерек и с облегчением вздохнул, убедившись, что его ловушка сработала. За ним вошел Родриксон, и Алеида увидела, что поселкового старосту сопровождают близнецы Голдинер, крепыши и забияки – Дерек получил им роль охранников, и они справлялись с ней со всем старанием, не сводя с Родриксона ни глаз, ни отцовского ружья.

Последней вбежала госпожа Миллер, главная поселковая сплетница. Увидев Конлета, она споткнулась и едва не упала – забормотала молитву, торопливо обводя лицо кругом и постукивая по виску.

– Так, свидетели, прошу выйти вперед, – сухим официальным тоном произнес Дерек, и Алеида поняла, что все кончено. Она невиновна, и сейчас в этом убедятся все. Госпожа Миллер и Голдинеры шагнули к инквизитору, глядя на него во все глаза. В распахнутую настежь дверь заглядывали остальные жители поселка, и Алеида выпрямила спину и стала смотреть поверх головы скулящего Конлета.

– Вы узнаете этого человека? – спросил Дерек, и госпожа Миллер ответила:

– Да, милорд. Господи помилуй, это Кирк Гартунг, покойник. Я сама видела, как его хоронили.

– Ему это не впервой, – усмехнулся Дерек и обернулся к братьям Голдинерам: – Вы что скажете?

– Гартунг, да, – сказал один из близнецов. Второй кивнул. – Мертвяк, а вон, живее всех живых.

Дерек поднял руку, и с его пальцев сорвались серебристые искры. Послышался легкий хлопок, незримая завеса лопнула, и Конлет со стоном распластался на полу.

– Вяжите родимых, – распорядился Дерек, указав сперва на Конлета, а потом на Родриксона. – И готовьтесь к выборам нового поселкового старосты. Этот присядет на несколько лет за соучастие в убийстве.

– Ваша милость, значит, это он мертвым прикидывался, а сам Миранду прибил? – спросила госпожа Миллер. – И все хотел на Алеиду свалить, негодяй?

Дерек кивнул. Братья Голдинер свалили Конлета на пол и принялись связывать ему руки за спиной. Алеида смотрела на брата и не чувствовала ничего, кроме легкости освобождения.

Все кончилось. Она была спасена и оправдана.

– Как ты смог? – Конлет поднял голову, и ненависть в его взгляде обжигала. Дерек улыбнулся, и Алеиде вдруг стало бесконечно жаль, что завтра он уедет, и они никогда больше не встретятся.

– Попросил этих славных ребят поджечь твой дом, – объяснил Дерек, и Конлет издал мучительный стон, а Гардинеры дружно кивнули. – Они, конечно, поупирались немного, но все же согласились меня поддержать. Твоя установка загорелась, и ты начал терять силы. Жаль, что я не сразу понял, что именно она поддерживает твою жизнь.

Конлет опустил голову, и Алеида увидела, что по его виску вьется темная паутинка, проступая из-под посеревшей кожи. Доживет ли он до суда?

Алеиде вдруг сделалось жаль его – пронзительно, до боли в груди, жаль. Сначала он стал жертвой Миранды, которая хотела выйти замуж – а потом узником той гниющей мощи, что переполняла его душу.

– А тыква взяла тебя в плен, – продолжал Дерек. – Сунула в один из слоев пространства и не позволила использовать магию.

Конлет хрипло рассмеялся. Гардинеры поставили его на ноги и повели к дверям. Народ расступался, перешептываясь и испуганно глядя на ожившего мертвеца. У порога Конлет обернулся, и Алеида увидела, что паутина проступила почти по всему его лицу.

– Почему именно тыква? – спросил он.

– Погладишь тыквенный фонарь во Всесвятную неделю, получишь удачу на весь год, – ответил Дерек. – Разве ты отказался бы от удачи?