Глыба позади него глухо вздохнула – ни дать ни взять разочарованно – и, сопровождаемая шлейфом камней помельче, отправилась в недальний путь по склону отрога. Скоро содрогания и шум затихли внизу, и опять стало тихо.

Был самый тёмный час перед рассветом, когда холод и зло, словно чувствуя близкое завершение своей власти, стремятся причинить как можно больше беды. Хономер ощутил, как горячими каплями текут по щекам слёзы. Только они и свидетельствовали, что в его теле ещё сберегалось сколько-то жизненного тепла. Жрец пополз, как раненое животное, кое-как подтягивая и подставляя под себя бездействующие колени. А потом он начал молиться. Молча и совсем не так, как во времена, когда его называли Избранным Учеником, предводителем тин-виленского священства. “Боги моих отцов, вечно хранящие народ Островов!.. – взывала его страждущая душа. – И вы, Прославленные в трёх мирах, Которым я поклялся служить. И ещё вы, иные Поборники Света, чьи имена радостны на устах ваших земных чад… В чём мой грех перед вами? Где заплутал я на духовном пути? Укажите дорогу…”

Небо промолчало. Каменистая земля под ладонями и утратившими чувствительность коленями была холодной, жёсткой и мокрой. А потом впереди вспыхнул огонёк. Крохотный, далёкий-далёкий. Хономер даже принял его сперва за звезду, равнодушно проглянувшую у горизонта, но огонёк жил.

Он двигался так, словно нёсшая его была невысокого роста и шла неспешной походкой, весьма мало заботясь, поспеет ли за нею измочаленный Хономер.

Жрец тихо завыл. И пополз, обдирая колени, вернее, почти побежал на четвереньках туда, куда звал огонёк, всего более страшась, что потеряет его.

Падение казалось ему бесконечным. Они словно зависли в полёте сквозь темноту и тишину таинственного Понора, в безмолвном средоточии небытия, вне времени и пространства. Волкодав даже подумал о том, что именно такова, наверное, смерть, – в то мгновение своей власти, пока ещё не открыла глаза высвобожденная душа… Только слишком уж долго тянулось это мгновение, да и вряд ли он смог бы в смерти что-то осознавать. А он осознавал, и притом даже больше, чем ему бы хотелось. Он всё ждал, чтобы они достигли границы, где, словно проглоченные, гасли все факелы и необъяснимо обрывались верёвки. Может, и их там, как те верёвки, размочалит, скрутит, порвёт?.. Однако границы всё не было. Хуже того, не было и ощущения падения в глубину. Даже воздух, казалось, не двигался мимо, не свистел в ушах, не бил снизу упругими струями ветра. Они не то падали, не то возносились. От этого было ещё страшней и мучительно хотелось неизвестно зачем прикрыть локтем лицо. Так помимо рассудка делает человек, на которого валится неловко подрубленная лесина. Венн обязательно поддался бы природному побуждению, но это значило бы расцепить руки, крепко обнимавшие Винитара и Шамаргана, и он, пересиливая себя, просто ждал. Может, чудо Понора было лишь сказкой, придуманной в утешение уходившим, а необыкновенный полёт – шуточкой из тех, на которые так гораздо меркнущее сознание? Что же ТАМ, наконец? Самые что ни есть вещественные и жестокие камни, или лёд, или вода?..

Оказалось – вода. Но ничего похожего на ту гладь, которую с плеском разбивает сброшенное в колодец ведро… или, к примеру, три человеческих тела. Эта вода, да будет позволено так сказать, – разразилась! Она возникла одновременно со всех сторон, сверху и снизу, и притом так неожиданно, словно падавшие тела не пробили поверхность, а материализовались непосредственно на глубине.

Глубина, кстати, оказалась порядочная. Уши, вроде бы нечувствительные после сокрушительного грохота обвала в тоннеле, самым немилосердным образом заложило. Но теперь, по крайней мере, кругом была не какая-то запредельная тьма, а обычная вода из мира вещей, и Волкодав замолотил ногами, радуясь вернувшемуся чувству верха и низа. Не помешало бы ещё хоть немножко света, а всего лучше – солнца наверху, чтобы знать, далеко ли воздух, которого никто из них не успел запасти в лёгких. Но это было бы уже просто до неприличия хорошо, и потом, если им суждено выплыть, то они выплывут и в темноте… …Тем более что вода оказалась пресная и тёплая. Не такая, конечно, как в ласковом веннском озере в хороший летний денёк, но уж после ледниковой речушки, журчавшей в стылых глубинах, – как раз. В этой воде можно было жить. И уж величайший стыд был бы в ней потонуть…

Что нагрело здесь воду? Скрытый жар недр, не дававший зимнему великану окончательно утвердиться на острове Закатных Вершин? Или бегство от человекоядцев занесло троих путешественников уже в такие пределы, где законы привычного мира не имели никакой власти?

Скоро узнаем…

Больше всего Волкодав опасался, что вот сейчас они стукнутся головами в подводный каменный потолок – и неминуемо задохнутся под ним.