И даже голос казался не вполне тем же самым, что надрывался поддельной слезой, выводя «жалевую» о молодом воре, угодившем на каторгу. Куда только подевалась напускная гнусавость и хрипотца. Но – всё равно это был тот самый побирушка, якобы удравший с каторги в Самоцветных горах.
Однажды он наружу прыг —
И что, представьте, видит?
Бегом бежит седой старик
В изорванной хламиде!
Добро и мудрость на челе
И все приметы мага,
Но скоро, видимо, в петле
Запляшет бедолага:
Летят собаки по пятам,
Вдали топочут кони…
«Скорее, дед! Влезай сюда,
А я собью погоню!»
Волкодав слегка пожалел о том, что успел миновать ворота и не остался на ночь в лесу. Ничему-то его, дурня, жизнь так и не выучила. А то раньше не бывало – думал, будто помогает кому-то, даже из беды выручает… и только затем, чтобы потом напороться на злую насмешку. Кто его знает, этого малого? Чего доброго, сейчас укажет пальцем на недоумка, якобы умилившегося его воровской песенкой – аж на целый сребреник…
Волкодав плюнул про себя, – а будь что будет! Устроился поудобнее и стал слушать дальше.
Тут налетели злые псы…
Шипя, храбрец хвостатый
Давай откусывать носы —
И откусил с десяток!
Собаки воют и рычат,
Зализывая раны…
И вот охотников отряд
Въезжает на поляну.
Малыш таких злодейских рож
Давно уже не видел!..
«Где пленник? – вопрошает вождь,
В седле высоком сидя. —
За ним гнались мы по пятам
Сквозь гущину лесную!..»
Злодеи шарят по кустам,
Копьём в траве шуруют…
Затих вдали и шум, и крик,
И лай ищеек жутких.
Спустился с дерева старик,
Благодарит малютку…
По глубокому убеждению венна, такие бестолковые преследователи не годились кого-либо ловить даже в самой шуточной песне, но… вот уж действительно – «не любо – не слушай»!..
Однако узнать, что далее приключилось с храброй маленькой ящеркой и как отблагодарил её спасённый волшебник, никому в тот вечер не довелось. Входная дверь резко распахнулась во всю ширину, и через порог уверенно, по-хозяйски властно шагнул ещё один посетитель, и было в нём что-то, заставившее Волкодава немедля насторожиться.
Выглядел этот мужчина так, словно явился прямиком с дороги, – рослый, широкоплечий, он был при оружии и котомке, в запылённом плаще. Уж не по деревне из одного дома в другой путешествовал! И тем не менее позже Волкодава войти в погост он мог вряд ли. Старейшина при нём довершил свой обход, и, значит, до утра поселение было отъединено от внешнего мира. То есть следовало спросить себя, где он бродил до сих пор и почему появился в харчевне только теперь. Найти, что ли, её не мог?..
А если сторожа при воротах его в нарушение обычая всё же пустили, – это воистину только давало лишний повод держать ухо востро. Стало быть, не простой человек, странствующий себе потихоньку!
Уж не Хономер ли его за мной вдогонку послал?..
Пронёсшаяся мысль не задержалась надолго. Нет. Волкодав хоть и вырос совсем в других лесах, а пешехода на дороге в нескольких поприщах позади себя ни в коем случае не прозевал бы. По голосам зверей, по оклику птицы…
Да и нужен был этому вошедшему, как тотчас выяснилось, вовсе не он.
Плечистый малый быстро окинул взглядом харчевню – и всё той же уверенной походкой охотника, идущего принимать на копьё согнанного[40] собаками зверя, прошагал прямо в угол, где устроился со своей арфой певец.
Струны жалобно звякнули и умолкли. Лохматый парень заметил новоприбывшего и, похоже, мигом сообразил, что это явились по его душу. Тотчас прекратив петь, он уставился на шедшего к нему человека таким затравленным взглядом, что слушатели, сгрудившиеся вокруг, поневоле тоже повернулись в ту сторону.
И опять что-то неправильно, глядя со стороны, решил Волкодав. Если бы я ждал и боялся погони, я нипочём не сел бы в угол, откуда нет удобного хода наружу. Да и внимание к себе такими вот песенками, пожалуй, не стал привлекать. А впрочем…
Безжалостный преследователь между тем остановился посередине харчевни. Не спуская глаз с певца, он передвинул котомку, запустил в неё руку и вытащил свиток пергамента.
– Мир вам, добрые люди, под кровом этого дома! – прозвучал его голос. Он говорил на языке Шо-Ситайна, но чувствовалось, что ему гораздо более привычна вельхская речь. – Мир всем, кто встречает Посланника Справедливости, – всем, кроме злодея и вора, бегущего от правого суда!
Жёсткий пергамент коротко прошуршал, разворачиваясь. С его нижнего края свисала целая бахрома разноцветных шнурков. На каждом – яркая восковая печать.
– Вот грамота, к которой приложили руку без малого все уличанские старосты Тин-Вилены. Кто умеет читать, тот воистину может подойти и удостовериться! Я выслеживаю злодея по имени Шамарган, отравившего боевую собаку своего недруга и трусливо скрывшегося из города. Я послан схватить его и привести назад для суда!
Арфа задребезжала, свалившись на пол. Белобрысый вскочил, лихорадочно озираясь – куда броситься, как спастись?.. Слишком поздно. Его угораздило устроиться на длинной скамье возле стены, а справа и слева набился охочий до песен народ. Не больно-то убежишь!
Резкий шум встревожил Мыша, лакавшего молоко с хлебом. Зверёк вскинулся, поднял шерсть на загривке и воинственно раскрыл крылья, торопливо облизываясь: кто такой, что такое? Уж не решились ли на них с Волкодавом напасть?..
Венн накрыл ладонью не в меру храброго летуна. Во-первых, всё происходившее их ни в малейшей степени не касалось. Во-вторых, злонамеренно отравившему собаку действительно не могло быть никакого прощения. Волкодав такому мерзавцу, пожалуй, влил бы в глотку его же собственного зелья и оставил кататься по земле и блевать, корчась в смертных мучениях. В-третьих, в Тин-Вилене действительно вёлся привезённый из коренного Нарлака обычай снаряжать в путь охотников за беглыми злодеями. Их именовали Посланниками Справедливости и снабжали верными грамотами, обязывающими всех встречных помогать им в их благом деле. За известное, кстати, вознаграждение. А в-четвёртых… В-четвёртых и в-главных, Волкодаву трудно было заставить себя поверить однажды разоблачённому обманщику. Сколько бы тот ни твердил, что вот теперь-то он – настоящий. Попробовал обмануть раз, попытается и вдругорядь…
Кто-то из сидевших рядом с певцом нерешительно протянул руку – хватать. Другие, наоборот, исполнились подозрения:
– Эй, эй, погоди, добрый человек…
– Мало ли Шамарганов на свете, чем докажешь, что злодей?
А кто-то, самый осмотрительный, буркнул:
– Этакую грамотку кто угодно выправить мог…
Однако Посланника оказалось весьма трудно смутить. Знать, не впервые сталкивался с людским недоверием. Он даже не переступил с ноги на ногу – стоял, точно врытый, и самая спина его, обращённая к Волкодаву, источала уверенность.
