Он помолчал, с удовлетворением заметив, что двое парней, только что готовые безо всякой пощады волтузить один другого, сидели очень тихо и смотрели на него во все глаза. Внимательно слушали и другие ученики. Не все понимали, чего ради Наставник затеял этот разговор, столь далёкий от кан-киро, однако слушали, не отвлекаясь, давно уразумев: всё, что говорит их учитель, следует осмысливать самым пристальным образом. Когда-нибудь пригодится. Ибо кан-киро настоящего мастера состоит не только и не столько в отточенном владении телом, чтобы с завязанными глазами гулять по двору, раскидывая, как соломенных, вооружённых мечами бойцов. Настоящий мастер использует своё искусство в любом жизненном случае. Даже в простом разговоре. Наткнувшись на злое и глупое упрямство, он не будет ввязываться в яростный спор, доводящий до оскорблений, а после до кулаков. Он поведёт себя как в поединке. Примет мысль собеседника, сколь бы, может, противна она ему ни была… подхватит её и поведёт дальше, направляя уже в то русло, которое пожелает проложить сам. И непременно добьётся, чтобы русло это привело не в трясину, булькающую вонючими пузырями со дна, а к спокойному озеру, способному отражать Небо.
Однажды они это уразумеют…
– Племена халисунцев и саккаремцев с самого начала времён разделяет Река, – продолжал Волкодав. – Имена, которые дали ей ваши народы, звучат по-разному, у одного Малик, у другого Марлог, но означают они одно: Край. Край мира. На другом берегу, за Краем, всё иное и непривычное. И у воздуха вкус не такой, и звери неправильной масти, и люди – не совсем люди… Не так выглядят, не так веруют, не так говорят. А значит, нечего и заботиться о том, чтобы поступать с ними по-людски, верно?
Он не умел читать чужих мыслей, но то, о чём в этот миг подумали Бергай и Сурмал, было для него яснее Божьего дня. «Да можно ли с ними по-людски?! С этими паршивыми торгашами, которые – тьфу! – отхожее место устраивают под тем же кровом, под которым молятся и едят?!» – молча возмущался Бергай. «Да можно ли по-людски… с этими?! – мысленно вторил ему Сурмал. – С немытыми кочевниками, привыкшими, гадость какая, даже нужду справлять не покидая седла?!»
Однако потом обоим пришло на ум сопоставить причину собственного гнева с тем, о чём только что говорил Наставник. И ещё через мгновение они переглянулись. Нет, не как единомышленники, до этого пока было ещё далеко. Просто покосились один на другого и сразу отвели глаза. Спасибо и на том.
– Мне довелось когда-то переходить эту реку, – сказал Волкодав. – Мы переправлялись вброд, с островка на островок, потому что там до сих пор нет ни единого моста, и вода то и дело грозила сбить нас с ног… Я вспоминал ту свою переправу, когда читал «Созерцание». Всякая река, пишет Зелхат, течёт то обильнее, то беднее. Так и с племенами, населившими землю. Державы мира не всегда оставались таковы, какими мы их видим сегодня, и не всегда пребудут в нынешнем равновесии. Что же в этом постыдного? Надо ли подчищать древние летописи, согласно которым твоя страна в старину была не слишком великой? Да, несколько столетий назад Халисун был сильней и воинственней и подчинил Саккарем. Ну и что? Зато сейчас люди засмеют купца, будь он хоть сегван, хоть мономатанец, если он не умеет торговаться по-саккаремски. Корабли из Мельсины ходят в Аррантиаду и сюда, в Шо-Ситайн… а Халисун живёт тихо. Ныне он прославлен не кровавыми подвигами завоевателей, а мирным трудом ткачей, познавших все тайны хлопка и шёлка. А что будет ещё через пятьсот лет?
Он обвёл взглядом учеников, и чернокожий Урсаги очень тихо сказал:
– Поживём – увидим…
Парни стали смеяться, а Волкодав покачал головой и добавил:
– Может, к тому времени на обоих берегах поумнеют. И выстроят наконец мост…
Он всё же выставил с урока обоих наказанных. Ему очень хотелось пожалеть их и позволить остаться, велев читать книгу Зелхата на досуге, по вечерам. Но, поразмыслив, он не стал отступать от произнесённого решения, ибо знал по себе, как расхолаживают поблажки. «Что такое месяц? – говорила, бывало, госпожа Кендарат. – Запомни, малыш: впереди вечность…»
Бергай с Сурмалом поклонились Наставнику, изо всех сил блюдя ту особую гордость, какая порой бывает присуща злодеям, изобличённым и уходящим на казнь. Глупые. Нет бы сообразить, что и это тоже урок. Допустим, приказал бы я вам каждый день наносить тысячу ударов деревянным мечом… Саккаремец с халисунцем покинули внутренний двор, миновав каменную арку, увитую плющом и осенённую с той стороны дивными образами Близнецов. Волкодав проводил учеников глазами. Они шагали рядом, но пока ещё не вместе. Тот и другой подчёркнуто держался сам по себе. Им только предстояло строить свой мост. Узенький мостик, – пройти с каждой стороны всего-то одному человеку… Волкодав почти не сомневался, что они справятся. Может, это и было то главное, чего ради прозорливая судьба их обоих закинула через океан, на другой материк. Знакомый враг всяко родней откровенного чужака, а в дальней стране за морем – подавно!
А ведь реке можно уподобить не только племя или страну, но и отдельного человека, уже возвращаясь мыслями к кан-киро, подумал он напоследок. Наступает день, и жизнь вдруг меняет русло, да так, что ещё вчера нипочём не поверил бы. Или, наоборот, начинает год от году, исподволь, менять берега… пока однажды ты не спохватишься и не обнаружишь, что ничего не можешь узнать. Вспоминаешь себя прежнего – и остаётся только руками развести: да полно, я ли то был?.. И ведь верно, – я ли пришёл сюда три года назад? Не я нынешний, это уж точно. Думал ли я тогда, что однажды начну прибегать к словесному вразумлению? Я тогда только мечом умел да руками. А засаживать полуграмотного с неграмотным за учёную книгу… стихи им читать? Ох, нет. Я тогдашний, наверное, по-другому им взялся бы правду духа показывать… без слов. И кто знает, какой путь верней?
Волкодав хотел уже продолжать урок, так нежданно прервавшийся в самом начале, но тут вперёд вышел Волк. И Наставник мгновенно понял, ЧТО было на уме у его лучшего ученика. Даже прежде, чем парень успел открыть рот. Потому что сквозь спокойную уверенность на лице Волка казала себя совсем другая, обречённая уверенность: «Если я не решусь на ЭТО прямо сейчас, то не решусь уже никогда!»
И всё-таки его внутренняя сила истекала ровно и мощно, как никогда прежде. Выходя вперёд, он не покраснел, не побледнел, не покрылся жаркими пятнами, что обычно случается с молодыми, вздумавшими отважиться на немалое дело… Волкодав поневоле вспомнил себя в возрасте Волка. Ему тоже не было свойственно подобное, но, как сам он думал, не благодаря духовному возвышению, а просто оттого, что особо нечего было терять. Он ведь не к почестям стремился, даже не похвалу строгой Наставницы зарабатывал, – она-то, Наставница, как раз и пыталась его отвести от задуманного, да не смогла… Он просто совершал то, ради чего одиннадцать лет длил свою никому не нужную жизнь… О чём тут было волноваться?
И вот теперь – Волк…
– Избранный Ученик Хономер, – очень ровным, прямо-таки будничным голосом проговорил молодой венн, но отчего-то его было одинаково хорошо слышно в каждом уголке двора. Он назвал Хономера Избранным Учеником. Не «братом», как обычно. Он употребил его титул, титул предводителя жрецов этого храма, и Волкодав окончательно понял, что не ошибся. А Волк продолжал: – Пора тебе, Хономер, выгнать Наставника, который учит совсем не так хорошо, как следовало бы. И нанять меня вместо него!
Три года назад, когда Волкодав произнёс почти те же слова, добиваясь поединка с Матерью Кендарат, ему пришлось доказывать своё мастерство. Для начала он расшвырял стражников, изготовившихся выкинуть его за ворота, а потом победил лучшего ученика госпожи. Лучшим учеником в те годы был Хономер. Молодой жрец даже полагал, что сам может уже кого-то учить, и воображал, будто Братья, прославленные в трёх мирах, ниспослали ему особенный дар, пожелав сделать его Своим возлюбленным воином. Время всё расставило по местам… Хономер не был бы Избранным Учеником, если бы не умел смотреть на вещи трезво, не замыкаясь в скорлупе греховной гордыни. И он осознал – как ни ранило это его самолюбие, – что стал крепким бойцом, но не более, и уже не поднимется выше. Не бывать ему не то что Воином Богов – не сделаться даже Наставником, о котором будут долго вспоминать люди… Другая столь же обидная, но не подлежащая отмене истина состояла в том, что Волк, начавший учиться кан-киро гораздо позже Хономера, тем не менее давно уже во всём его превзошёл. Когда на уроках они оказывались друг против друга, Хономер ничего не мог противопоставить молодому язычнику. Так же, как когда-то – самому Волкодаву…
